========== Часть 7 ==========
Малик тяжело вздохнул, удобнее положив кеманчу на колени, и слегка склонил голову набок. Играть дальше у него не было никакого желания, да и время было довольно позднее, а потому он просто сидел в полупустой, узкой комнате в обнимку с музыкальным инструментом. Кеманчу ему вручил Камиль, заявляя, что нужно срочно научиться на ней играть, иначе выполнить задание по убийству Рекхерта никак не получится. Малик, не привыкший задавать лишних вопросов, согласно кивнул и принял свою судьбу подневольного музыканта.
Малик бросил усталый взгляд на свечу, что служила единственным источником света в комнате: её огонёк тревожно мерцал, то и дело норовя угаснуть насовсем. Он безучастно наблюдал, как по свече стекает плавящийся воск, застывая где-то на половине пути к канделябру. Малик издал тяжёлый, протяжный вздох, отчего огонь свечи остервенело затрепетал, издавая звук, с которым ткань развевается на сильном ветру. Огонь не погас, но на некоторое время ослаб, подпуская мрак ближе, заставляя ощущать, как по спине неистово бегут мурашки, и на секунду Малику кажется, что в дальнем углу небольшой комнаты что-то хищно двинулось, не сводя с него пристального взгляда. Ему резко стало не по себе, и он быстро отогнал подобные мысли прочь, медленно злясь на самого себя.
— А больше тебе и злиться не на кого, — сердито прошептал он в темноту, хмурясь и крепче обнимая кеманчу, которая от такого лишь низко загудела задетыми струнами.
Малик понимал, что сказал чистую правду: злиться ему действительно стоило лишь на самого себя. Его взгляд скользнул по музыкальному инструменту: кеманча была потрёпанной, сделанной из старого дерева, но всё ещё оставалась удивительно крепкой. Он в очередной раз вздохнул, поднимаясь на ноги, но не оставляя кеманчу, обнимая её одной рукой вместе со смычком. Свободной рукой он взялся за канделябр, осторожно поднимая свечу перед собой, чтоб освещать дорогу в бюро, погружённом во мрак.
В коридоре было тихо и пусто: Абхаглу расписывал уже готовые вазы в главной комнате бюро, в то время как Камиль сидел с Альтаиром. Малик шёл вдоль коридора бесшумно, точно неприкаянный дух. С каждым его шагом огонь свечи лишь слабел, едва прогоняя вездесущий мрак вокруг. Тени на стенах танцевали в странном языческом танце, извиваясь, подобно змеям. Он моргнул пару раз, дожидаясь, пока глаза сильнее привыкнут к темноте, и ощутил странное чувство, похожее на то, что испытывает олень, загнанный в угол. Малику показалось, что кто-то пристально смотрит ему в спину, лязгая зубастой пастью. Он замер, всё так же обнимая кеманчу и держа в руках слабеющую свечу в старом канделябре. Почему-то он был уверен, что если сдвинется с места, то эта неведомая опасность набросится на него и даже пискнуть не даст. Мрак подступал на мягких лапах, беззвучный и угрожающий, свеча с каждой секундой промедления лишь слабела.
Малик нахмурился, едва заставляя себя сделать судорожный вдох. Странным был сам факт того, что он испытывает такой неистовый ужас перед чем-то, а уж тем более — перед чем-то, чего не может существовать. Он покосился на свечу, уже догорающую. Огонь погас, но ничего не случилось: никто не набросился на него, лишь темнота окутала со всех сторон, да холод дунул в лицо из распахнутого окна в другом конце коридора. Бюро по-прежнему молчало, напоминая дом с привидениями, в котором Малик служил неприкаянным духом. Глубоко вздохнув, он сделал над собой усилие и шагнул вперёд, к ближайшей комнате справа, осторожно сдвинул дверь — она не издала ни звука. Из комнаты в коридор сразу же просочился мягкий масляной свет.
Комната была заполнена белесым, сладким дымом, вьющимся у самого потолка. Света в ней было много, тёплого и непоколебимого. Альтаир лежал на кровати слева у стены, а над ним склонился Камиль, сидящий на стуле рядом. Кажется, они даже не заметили присутствия Малика, погружённые в разговор. Он напряг слух, стараясь не привлекать к себе чужого внимания.
— Дахи, — тихо выдохнул Альтаир голосом, которым говорят лишь бредящие.
— Да? — Малик про себя удивился, насколько непривычным, но ужасно знакомым звучала интонация Камиля. Он и вправду говорил, как Дахи. — Говори, я слушаю.
Альтаир замолчал на некоторое время, и Малик едва поверил, что это ему не снится. Альтаир бредит, другие его в этом поддерживают. Не иначе, как они двое просто свихнулись.
— Я хочу извиниться, — тихо сказал Альтаир, отчего Малик лишь удивлённо склонил голову набок. Если он начинает извиняться за какой-то поступок, то он безвозвратно сошёл с ума.
— Конечно, — энергично закивал Камиль. — В извинениях нет ничего постыдного.
Весь этот разговор отдалённо напоминал плохо написанный рассказ: разговор у них был нескладный и напряжённый. Малик только сейчас заметил, насколько обречённо и сдавленно звучит голос Камиля, будто он едва сдерживает слёзы. Приглушённый, почти беззвучный всхлип лишь подтвердил его догадки. Камиль склонился чуть ниже, так как голос Альтаира с каждым словом становился всё тише, точно угасающий костёр. Малик ощутил невольный укол отвращения: от дыма ему становилось тошно, голова кружилась, как перепуганная лошадь, а руки лишь сильнее задрожали. Воздух в комнате был нагретым, и от каждого вдоха Малика начинало клонить в сон. Он слабо мотнул головой, но это сделало только хуже — он случайно выронил канделябр на пол и едва успел схватиться за дверной косяк, чтоб не свалиться на пол. Никто не обратил на него ни малейшего внимания. Малик знал, почему: ему уже доводилось бывать у лекарей, чья башня насквозь пропитана этим проклятым дымом, от которого просто невозможно остаться при своём рассудке.
Разговор Альтаира с Камилем доносился до него словно сквозь плотную пелену.
— Я хочу отдать твоё кольцо, — Малик едва отличил голос Альтаира. В глазах у него как-то помутнело. — Камиль заслужил его больше моего.
Малик вышел, не находя в себе сил находиться в одной комнате с двумя безумцами. Его уже совершенно не волновала темнота в коридоре, не тревожило и гробовое молчание в бюро. Он вернулся в комнату, из которой вышел до этого, поймав себя на том, что до сих пор обнимает кеманчу. Когда он сел у стены в полной темноте, то тишину нарушили приглушённые рыдания из соседней комнаты: Малик никогда не слышал, чтоб Камиль плакал, но точно знал, что это именно он. Если честно, то он даже не думал, что такое возможно. Плакал Камиль сдавленно и обречённо, шумно всхлипывая и время от времени издавая едва слышимый писк, подобный скулежу собаки.
Малику захотелось, чтоб всё это оказалось каким-то страшным сном. Он тяжело вздохнул, понимая, что даже если ему очень захочется, сном реальность не станет. Малик устало потянулся и положил кеманчу на колени. Стараясь не вслушиваться в рыдания, он начал играть: медленно и довольно боязно, так как всё ещё плохо с этим справлялся. Музыка отлично заглушала рыдания из соседней комнаты, отчего Малику становилось легче отвлечься от происходящего. Кеманча поначалу только выла, но потом будто сама приноровилась к игре. Звуки получались протяжные и жалобные, лишь добавляющие грусти, но всё ещё отвлекающие. Играл Малик недолго, но музыка ещё какой-то миг дрожала в воздухе, возносясь к деревянному потолку. Он опустил резко потяжелевшие веки и тяжело вздохнул. Бюро замолчало, соседняя комната тоже погрузилась в тишину.
Раскалённой иглой раздалось почти физическое ощущение всепоглощающего одиночества, что захлестнуло его, точно волна во время шторма, погребающая под собой чёрные скалы.
Утро выдалось на удивление тёплым, но выходить из комнаты Малику совершенно не хотелось. Сделав над собой усилие, он оставил кеманчу лежать на полу и вышел на кухню.
Там его встретил Абхаглу, склонившийся над котелком, в котором бурлило что-то неопределимое. Даи бросил на Малика равнодушный взгляд, лишенный всякого доброжелательства, которым раннее старик сыпал с лихвой.
— Мира и покоя, — проскрипел даи, не отвлекаясь от готовки. Из кастрюли остервенело шёл пар. Малик даже не осмеливался спросить, что там варится.
— Вам тоже, — небрежно ответил он, без особого энтузиазма осматривая полупустую кухню.
— Камиль ушёл, — даи выпрямился, и в образовавшейся тишине у него неприятно хрустнули колени. — Сказал, что перевязка сегодня на тебе.
Малик в ответ на это лишь обречённо вздохнул. Абхаглу заметил его разочарование, а потому добавил:
— Не печалься так, — он слабо улыбнулся и худыми плечами. — Все мы начинали с дрянной работы.
Малик понятливо кивнул и вышел обратно в коридор, поспешным и равномерным шагом направляясь в ту самую комнату, из которой вчера так спешно ушёл. Ему оставалось лишь надеяться, что Альтаир не спятил окончательно. К удивлению Малика, он не спал: лишь сидел на кровати, о чём-то думая, но как только Малик зашёл в комнату, Альтаир слегка выпрямился, устремляя на него внимательный взгляд.
— Тебе уже лучше? — Малик закрыл за собой дверь и направился к столу около кровати, где лежали мотки корпии. Он мог поклясться, что в воздухе до сих пор чувствовался дурманящий дым.
— Нет, — обречённо протянул Альтаир, с горечью ухмыляясь. — За пару дней лучше не станет.
Малик замолчал, рассматривая корпию на столе, и ответил лишь когда молчать было бы крайне невежливо:
— И то правда, — он окончательно затих, покосившись на Альтаира. — Странно, что ты вообще умудрился так забросить рану. Долго она, наверное, гнила.
Альтаир напряжённо поджал губы, ясно улавливая в тоне собеседника скрытый вопрос, ведущий ко вполне недвусмысленному упрёку. Малик промолчал, решив не продолжать свою речь, избавляя их обоих от лишних тревог. Он сел рядом с кроватью, на старый табурет, и принялся медленно снимать перевязку. Говорить о вчерашнем совершенно не хотелось. Чем больше Малик разматывал корпию, прикрывающую рану Альтаира, тем больше гноя виднелось на ткани. Он слегка скривился в отвращении, когда грязная и вымокшая корпия упала на пол, точно кожа, сброшенная змеёй. Его взгляд в очередной раз скользнул по лицу Альтаира, остановившись на раннее разбитой губе. Альтаир повернулся в сторону, нахмурив брови.
— Я бы хотел извиниться, — небрежно бросил Малик. Зародилась напряжённая тишина. — За то, что сказал. Да и ударил тебя.
Малику не хотелось поднимать эту тему: не хотел он вспоминать, как узнал о смерти Дахи, как получил в свою сторону лишь неоправданные обвинения, и как его гнев перерос в минутную драку. Малик до сих пор злился, и вину свою признавать не особо хотел, но всё же стоило как можно быстрее оставить этот случай позади, чтоб в дальнейшем он никому не помешал. Альтаир сдавленно хмыкнул, задумавшись.
— Извинения приняты, — он повернулся к собеседнику и самодовольно ухмыльнулся. Малик нахмурился, намекая, что не против услышать и встречные слова раскаяния. Альтаир мгновенно убрал ухмылку с лица и помрачнел. — И ты меня прости.
Малик выдохнул с заметным облегчением — хоть какой-то вопрос решился. Он потянулся к мокрой тряпке, что сиротливо покоилась на дне бадьи с водой, стоявшей около кровати. С тёмного и плотного куска ткани, напоминающего тонущего котёнка, сразу же потекла вода, но Малик не придал этому особого внимания. Он не придал значения даже тому, что вода оказалась на кровати: не ему ведь там лежать, а Альтаир ничего не ответил, отвернувшись в сторону. Он лишь изредка приглушённо шипел: едва зажившая, воспалившаяся рана выглядела ужасно, а болела, наверное, ещё хуже.
— Угораздило же тебя, — привычно заворчал Малик, оттирая с бока Альтаира запекшуюся кровь. К его удивлению, последний только согласно хмыкнул, устало прикрыв глаза.
— С Хавсой как-то нехорошо получилось, — тяжело вздохнул Малик, внимательно наблюдая за реакцией собеседника.
— Да, — Альтаир покосился на него до ужаса безразличным взглядом.
Малику от этого стало не по себе, и он слегка отвернулся, разматывая чистую корпию, думая лишь о том, как бы поскорее закончить с перевязкой и уйти прочь из этой проклятой комнаты. Альтаир молчал, с задумчивым видом глядя в одну точку. В образовавшемся молчании Малик отчётливо слышал, как скреблись наверху мыши, и как Абхаглу разговаривает с кем-то, но самого разговора ему было не разобрать. Он покосился на Альтаира, глядящего в стену: брови у него были сведены, а губы сжаты в линию, значит, рана доставляла ему невыносимую боль. Оно, конечно, немудрено, но уточнять об этом лишний раз Малику не хотелось. В ином случае он бы не упустил шанс упрекнуть Альтаира и задеть его слишком уж высокую гордость, но сейчас ему вообще разговаривать не хотелось. Туго завязав бинты, Малик молча поднялся со стула и вышел, даже не прощаясь.
========== Часть 8 ==========
Тяжёлый белоплечий орёл растерянно повертел головой и уставился на Альтаира немигающим взглядом тёмно-жёлтых глаз. Птица была крупной, а потому держать её ему надоело ещё в первую минуту: даже грубая перчатка не могла уберечь его от впившихся в руку тёмных когтей. Орёл пару раз моргнул и щёлкнул массивным клювом. Альтаиру не очень нравилась идея того, что он вынужден быть сокольничим на охоте цели, но Камиль уверил его, что иного шанса не будет. Охота не задалась с самого начала: журавли, прилетевшие на зимовку, обосновались у небольшого озерца в чистой равнине и могли завидеть охотника ещё раньше, чем он подойдёт на расстояние выстрела.
Вымученно вздохнув, Альтаир покосился на одного из немногочисленных охотников — он же и являлся Рекхертом, их целью. Если признаться честно, то Альтаир ожидал увидеть кого-то постарше. Рекхерт оказался не старше Дахи, и внешность у него была такая, словно он не торговец-меценат, а бывалый главнокомандующий. Внимательным и прищуренным взглядом Рекхерт рассматривал пару-тройку расплывчатых светлых фигур, что склонили к воде головы на длинных шеях. Это были то ли цапли, то ли журавли, Альтаир не удосуживался уточнить. Лошадь Рекхерта была тяжеловозной, с неподдельным азартом в глазах. Она с нетерпением переминалась с ноги на ногу, тревожно сотрясая тяжёлой головой. Такие лошади привыкли носиться на полях битв, перемалывая копытами кости, а не торчать под палящим солнцем в бездействии. Альтаир едва слышно цокнул языком: такой лошади нечего зря пропадать ради прихотей зазнавшегося богача. Ровным счётом, как и ему самому.
Орёл снова завертел головой и хрипло засипел, неопределённо хлопая крыльями. Альтаир вытянул устало ноющую руку перед собой, орёл начал тревожно переминаться с лапы на лапу, только сильнее цепляясь ему в руку большими когтями. Проклятая птица норовила впиться в кого-то всем, чем можно, ещё и глаза ему никто не закрыл, а потому орёл реагировал на малейший шорох. Когда назойливое пернатое подуспокоилось, Альтаир уловил на себе косой взгляд Рекхерта. Он повернулся обратно к журавлям и сделал плавный жест рукой, предназначенные Альтаиру.
— Пусти птицу, — его низкий голос звучал удивительно твёрдо.
Альтаир коротко взглянул на птицу. Орёл громко взвизгнул, журавли насторожённо выпрямились и взмыли в небо, расправив широкие чёрные крылья. Орёл следил за ними взглядом всего секунду, а потом Альтаир сделал плавное движение рукой, и орёл взлетел вверх, поспешно отдаляясь, превращаясь в едва отличимую точку в небе. Альтаир прищурился: журавль, несомненно, не сможет отбиться от орла. Полетели белые и тёмные перья, небо заполнилось щёлканьем клювов и птичьими криками. Остальные журавли и не думали помочь, скрываясь в стороне горизонта. Рекхерт пришпорил лошадь, и тяжеловоз громко заржал, приподнимаясь на дыбы. Грузно опустившись на крепкие копыта, лошадь рванула в галоп, стараясь приблизиться к месту птичьего сражения. Альтаир поспешно запрыгнул в седло своей вороной лошади и отправился следом, но явно не выражал такой же заинтересованности в происходящем, как остальные охотники. Через некоторое время журавль, окончательно подбитый, полетел камнем вниз, безуспешно пытаясь хлопать единственным уцелевшим крылом. Орёл описал полукруг и спустился к добыче, почти на самый край земли у озера. Придерживая ещё трепыхающегося журавля когтями, он гордо распушил перья.