Через пять минут за мной приходят двое миротворцев. Они ведут меня куда-то по коридорам и приводят в одиночную камеру. Она такая же небольшая, как та, в которой я была. Есть стол, на котором стоит маленький телевизор, напротив него кровать, небольшое окно под самым потолком. Меня запирают на ключ. С удивлением обнаруживаю на тумбочке бутылек с моими таблетками и пластиковая бутылка с водой. Рядом также находится несколько пачек сигарет и спички. Отлично, по крайней мере, я не умру от мигреней.
Выпиваю таблетку и ложусь на кровать. Вот и все. Конец пути. Все-таки, я все испортила. Ловлю себя на мысли, что совершенно не сожалею о смерти Розали: девчонка получила, что причиталось. Но в чем-то она права. У меня с Катоном нет будущего. Боги, надеюсь, я не навлекла на него беду. А как же Брут, Энобария? Вдруг правительство переключится на них? Нет, я все возьму на себя. Мне терять уже нечего.
Смотрю в окно: вечер. От усталости засыпаю прямо в одежде. Просыпаюсь я от шума телевизора, который сам по себе включился.
— Доброе утро, Панем! — раздается голос Клавдия Темплсмита — бессменного ведущего Голодных игр. — Буквально через полчаса начнется главное событие этого года — 81-е Голодные игры! Не выключайте экраны и оставайтесь с нами! И чтобы вам не было скучно, представляю вам самые интересные моменты 80-х Голодных игр.
Значит, осталось полчаса. Открывается небольшая створка в нижней части двери: принесли завтрак. Ем без аппетита и с тревогой наблюдаю за небольшими часами, отображающимися в углу экрана телевизора. Пятнадцать минут, десять, пять…
Снова звучит гимн и вот она, арена. Густые тропические леса окружают довольно большой пустынный участок, в центре которого образовалось небольшое озеро. На озере стоит высокая пирамида, сложенная из огромных каменных блоков. Очень похожа на те, которые я видела в учебниках по древнейшей истории. А на вершине этого великолепия - Рог изобилия.
Один за другим из катакомб поднимаются трибуты. Все они находятся близко друг к другу. Чтобы попасть к Рогу, им нужно перебежать пустыню, переплыть озеро и забраться по блокам наверх. Камера быстро показывает каждого из трибутов. Максвелл стоит последним в ряду, Первые далеко от него. Это хорошо. Начинается обратный отсчет. Хоть бы он выжил в этой резне.
С каждой секундой мои ладони потеют все больше, сердце колотится, губы нервно подрагивают. Никогда я так сильно не нервничала, даже на своих Смотрах. Пять, четыре, три, два…
— Трибуты! Вы могли заметить, что вас всего двадцать три. К сожалению, девушка-трибут из Дистрикта-2 не сможет участвовать в Играх в связи с несчастным случаем. Подробности будут позже.
Один.
Звучит гонг. Трибуты соскакивают с постаментов и несутся к Рогу. Даже Максвелл ни на секунду не задержался, хотя пока шло объявление его показывали: он был обескуражен.
Ноги вязнут в песке, кто-то падает. Камеры скачут от одного к другому. Успеваю заметить Максвелла: он бежит впереди всех. В заплыве до башни выигрывают трибуты из Дистрикта-4, который специализируется на рыбной ловле. Они же первыми оказываются у башни. Вблизи видно, что блоки гладкие. Подъем вызывает у всех трудности: блоки выше самого высокого из трибутов. И тут до меня доходит: распорядители специально сделали так, чтобы в одиночку никто не смог забраться. Нужна помощь напарника. Трибуты сами это понимают и многие начинают в панике искать своих. Максвелл остался один.
Пытаюсь увидеть его на экране. Он быстро договаривается о чем-то с Четвертыми и, кажется, они согласны помочь. Оба трибута из Четвертого низкорослые и даже вдвоем им тяжело забираться наверх. Помощь Максвелла как раз кстати.
Следующие двадцать минут происходит подъем. Никогда еще путь до Рога изобилия не был таким сложным. Да, Август Эмерсон знает свое дело. У вершины первыми оказываются трибуты из Дистриктов 11 и 7. За ними Дистрикт-1 и союз Четвертого и Второго. Преодолевают короткое расстояние до Рога, и начинается резня.
Как и ожидалось, Первые тут же набрасываются на Максвелла. Он удачно отбивается, но силы не равны. Трибуты из Четвертого встают на его сторону. Значит, их союз по-прежнему в силе. Пока Четвертые занимают других профи, Максвелл перекрывает дорогу остальным. Убив парочку аутсайдеров, он возвращается к профи. К тому моменту девушка из Первого уже мертва, буквально сразу убивают парня из Четвертого. После небольшой драки погибает Первый, который, однако, успевает сильно ранить мечом Максвелла в ногу. Некоторые трибуты за это время успели что-то схватить в Роге и спешно покидают пирамиду. Четвертая отправляет вслед одному из убегающих копье и остается безоружной.
— Давай, — шепчу я в экран.
Максвелл подбегает к девушке и перерезает ей горло. Теперь он последний оставшийся в живых профи. У Рога остается совсем немного людей, и парень решает переждать, спрятавшись за Рогом. Когда все затихает, он возвращается к Рогу. Набирает в рюкзак самые необходимые вещи. С помощью медикаментов обеззараживает рану, перевязывает
Собравшись, скидывает оставшиеся вещи в кучу и обливает бензином. Искра - и все полыхает. Удостоверившись, что ничего не осталось, Максвелл потихоньку спускается с пирамиды, переплывает озеро и не спеша отправляется в лес.
Все идет по плану. Я расслабленно вздыхаю и впервые за день улыбаюсь. Шанс есть.
***
Последующие дни я неотрывно слежу за Играми. После резни у Рога в живых осталось пятнадцать человек. В течение трех дней погибло еще четверо. Максвелл, судя по поведению, решает занять выжидающую позицию. Лекарства до конца не помогают, и он немного прихрамывает. На восьмой день начинается сильный ливень, а утром девятого дня вся арена покрывается ядовитыми испарениями. В этот день умирает еще пять человек. Максвеллу повезло: в Роге был респиратор (скорее всего, подготовленный как раз для таких случаев).
К одиннадцатому дню остается четыре трибута. Рана на ноге Максвелла сильно распухла и начала гнить. Наверное, меч был смазан каким-то ядом. Противоядия среди стандартных лекарств не находится, а отправить ему что-то никто не имеет права без моей подписи в контракте. Максвелл медленно, но верно умирает.
— Продержись, только продержись, — молю я Богов. Мне уже не важно, поможет ли мне его победа, лишь бы он просто выжил.
На двенадцатый день ему становится еще хуже. Передвигается еле-еле и, кажется, теряет зрение. Эти дни стали самыми ужасными для меня: я почти ничего не ем, много курю и практически не сплю, а что такое душ и вовсе забыла. Зеркала нет, и мне страшно представить, как я сейчас выгляжу. Пытаюсь тасовать карты, которые мне так любезно предоставили миротворцы, но руки дрожат настолько, что колода то и дело рассыпается.
Тринадцатый день ознаменовался смертью еще одного трибута, а также объявлением причины отсутствия Розали на Играх. Клавдий Темплсмит со всей горечью объявляет, что Розали пала от руки Мирты Дагер. Камера показывает Максвелла. С минуту он переваривает сказанное, а потом разражается хохотом.
— Спасибо, мисс Дагер! — кричит он в камеру. Я почему-то улыбаюсь.
Оставшиеся в живых трибуты совершенно плохи. Максвелл хоть и ранен, но имеет доступ к еде, которая сохранилась у него благодаря жесткой экономии. Остальные совсем ослабли от голода. В этот день ведущий объявляет о начале Пира.
Первой на Пир приходит девушка из Дистрикта-7. И первое, что она делает - потрошит рюкзак Максвелла и разбивает какой-то шприц с синей жидкостью. У меня есть подозрения, что это было противоядие от яда. Умная дрянь. Максвелл не успевает ее остановить. Между ними завязывается продолжительная кровавая дуэль, в ходе которой он одерживает верх. Максвелл сильно ослаб, еще день он не протянет. И тут к столу подходит девушка из Дистрикта-3. Худая, кожа да кости, в дрожащей руке нож. Помню, что ей семнадцать, но выглядит она, как ребенок.
Я не моргая смотрю на экран. Все решится сейчас. Между ними несколько метров, можно попробовать метнуть в нее копье. Что профи и делает, но промахивается. Девочка выглядит испуганно и ничего не предпринимает. Камера задерживается на Максвелле. Лицо жутко изуродовано, вены стали зелеными, глаза помутнели. Он не идет, ползет к Третьей. Два метр, один, он совсем рядом. Девушка отступает. Он встает на ноги, но тут же падает. Сил встать нет. Камера приближает его лицо. Максвелл смотрит прямо в камеру и мне кажется, что его взгляд пронзает мне сердце. Еще вдох, и он замирает навсегда. Гремит пушка.
— Дамы и господа! Приветствуйте победителя 81-х Голодных игр из Дистрикта-3!
— Нет, — я прячу лицо в ладони, раскачиваюсь на одном месте. — Не может быть…
Телевизор гаснет и дверь моей камеры открывается. На пороге стоит Август Эмерсон с неизменной папкой в руках.
— Соболезную, мисс Дагер.
— Он мог бы победить. Мог.
— Да, но реальность такова. Жаль, очень жаль. Теперь шансы на ваше спасение невелики.
— Мне плевать на это, — отвечаю глухо. — И мне жаль не себя, а его. Он был самым лучшим из всех моих подопечных.
— Нет-нет, он был как все. Просто Вы стали для него лучше. Но все это слова. Дистрикт-3 дождался своей победы, и я за них, признаюсь, рад. Так вот, мисс Дагер, — мужчина раскрывает папку, поправляет очки. — Пока мы готовим девушку к награждению, вам тоже стоит подготовиться к суду.
— Суду?
— Да, мисс Дагер. Вас будут судить по законам Капитолия. Вам вменяют в вину убийство несовершеннолетнего ребенка. Каждое преступление рассматривает суд. Мы дорожим своими людьми и поэтому не казним всех направо и налево, как в дистриктах. Вас, наверное, на родине за такое бы расстреляли.
— И… что мне делать? Нужен же адвокат, да? — я совершенно не разбираюсь в подобных вопросах.
— Нужен. Вам его предоставят. Пока просто приведите себя в порядок. Вы ужасно выглядите. Я распоряжусь, чтобы вас кормили лучше, а сразу же перед заседанием суда привели стилиста, — он делает какие-то пометки. — Ах, да. Дело резонансное, так что вместе с присяжными заседателями вашу судьбу также будут решать мэры дистриктов, — он лучезарно улыбается и, не попрощавшись, выходит.
— Принесите еще сигарет! — кричу ему в след.
Последующие дни мне напоминают подготовку к Играм. Кормят меня, как трибута, чуть ли не насильно удерживают в душе; приходит даже врач, чтобы удостовериться, что я выдержу суд. Чувствую я себя намного лучше. В один из дней миротворец отводит меня в комнату для свиданий. Молю Богов, чтобы Катон забыл меня как страшный сон, потому что если он придет, то Эмерсон все точно поймет. Но это не Катон. В комнату заходит Брут. Прошло не так много времени, а ощущение, что мы не виделись годы. Он как-то осунулся и, кажется, постарел на несколько лет.
— Брут… — я подхожу вплотную к разделяющей нас прозрачной стене.
— Мирта… Глупенькая, Мирта, что же ты натворила, — вздыхает он и усаживается на стул.
— Я не знаю, как так вышло, Брут. Я… я не специально, — сажусь напротив перегородки.
— Мирта, ведь я тебя предупреждал, — с легким укором говорит мой бывший наставник.
— Я знаю… Прости… — глупые слова срываются с губ. Мне хочется как-то оправдаться, но оправдания мне нет.
— Ладно хватит, — строго говорит он. — Слушай меня внимательно. Завтра состоится твой суд. Я буду там, Энобария тоже приехала. Мы проходим как свидетели защиты, попробуем представить тебя в положительном свете.
— Это может помочь? — с надеждой спрашиваю я.
— Не знаю, но попробовать стоит. И еще есть доктор Каст. Я поговорю с ним и постараюсь убедить, чтобы он встал на нашу сторону. Он может доказать, что в момент убийства ты была невменяема. Ну, знаешь, девчонка напомнила тебе об Играх, и тебя переклинило.
— То есть, хотите выставить меня сумасшедшей.
— Уж лучше быть сумасшедшей, чем мертвой, Мирта, — говорит Брут. — Тебе просьба, нет, даже приказ. Раскайся в содеянном и во всем помогай следствию. Поняла?
— Да.
— Не слышу.
— Да, Брут.
— Постарайся в этот раз не облажаться, — Брут встает с места и коротко попрощавшись, выходит. Меня отводят обратно в камеру.
Утром перед судом ко мне заходит обещанный Эмерсоном стилист. Его лицо кажется мне знакомым, но я не могу вспомнить, где его видела. Каштановые волосы, зеленые глаза. Выглядит он нетипично для капитолийского жителя. Он молча готовит меня к выходу, я тоже не рискую заговорить с ним. Покончив с нарядом, мужчина приглашает своих помощников, которые должный сделать из меня конфетку. Они тоже молчат, но я чувствую, как им хочется поболтать. Вероятно, им всем запретили общаться с убийцей. Черт, где же я их всех видела…
Наконец, с приготовлениями покончено и стилист поворачивает ко мне ростовое зеркало. У меня отвисает челюсть: это точно я? На мне надет красивый красный брючный костюм - сидит, как влитой. Легкий макияж, волосы распущены и слегка завиты, и даже бандана смотрится здесь уместно.
— Подходит под браслет, — писклявым голосом говорит один из помощников и тут же получает локтем под бок от стоящей рядом женщины. Да, им действительно запрещено со мной общаться. Я поднимаю левую руку. Я не снимаю браслет с тех пор, как мне его подарил Катон. Он стал неотъемлемой частью меня. Но сейчас от взгляда на него мне становится грустно. Даже если меня признают невменяемой, то посадят в сумасшедший дом. Интересно, в Капитолии есть дурдомы?
Стилист делает пару завершающих штрихов и, удостоверившись, что все выглядит идеально, уходит вместе с помощниками. После обеда меня ведут под конвоем в зал суда. В этот раз мешок на голову никто не надевает. Как выяснилось, все это время я была в городской тюрьме. На улице меня встречает толпа разгневанных жителей, кто-то даже пытается пробраться через строй миротворцев, чтобы достать меня. Мне кричат самые последние ругательства, грозятся разорвать прямо здесь и сейчас.
Путь до Дворца правосудия (оказывается, в Капитолии даже он есть) недолгий. Из соображений безопасности, меня отвозят на бронированной машине. У Дворца так же, как у тюрьмы, толпы народу. Ведут они себя более сдержанно. Меня в наручниках доставляют в зал суда через черный ход. Их снимают только, когда я оказываюсь на месте подсудимой — в небольшой клетке.
Ровно в час в зал заходит главный судья с двенадцатью присяжными. Они занимают свои места. Среди присутствующих зрителей очень много знакомы лиц: стилисты, менторы, замечаю Кашмиру, Блеска, Джоанну, которая сочувственно поглядывает на меня. И, конечно же, Грейс Гламур и Катона. Последний выглядит совершенно разбитым. Силой воли заставляю себя не смотреть на него. За судьей загораются двенадцать экранов.
— С нами на связи мэры всех двенадцати дистриктов, — говорит судья. Действительно, среди всех я замечаю нашего мэра. — Заседание суда объявляю открытым.
Я впервые в жизни наблюдаю за этим процессом. По мне, он достаточно долгий и муторный. В течение часа говорят все, кроме меня. Как и велел Брут, веду я себя спокойно и всячески показываю свою печаль на камеры, которых тут предостаточно. Не удивлюсь, если это заседание транслируется на весь Панем.
После долгой речи прокурора обвинения, который через каждое слово говорит об ужасе моего поступка, наступает очередь защиты. Мой адвокат — пожилая женщина, которая после каждого слова запинается. Даже я, совершенно далекая от закона, понимаю, что она несет чушь. Да уж, предоставить мне капитолийского адвоката - все равно что поставить волка караулить овцу. В определенный момент подходит очередь свидетелей. Первым вызывают Брута. В течение десяти минут он в красках рассказывает о том, какая я, на самом деле, замечательная. Даже каверзные вопросы обвинения не способны его сбить. Я легко улыбаюсь: это напомнило мне интервью с Цезарем Фликерманом. Он, к слову, тоже здесь, ждет не дождется подробностей. Энобария выставляет меня настоящим профессионалом своего дела. Смотрю на присяжных: они озадачены. Прокурор тоже заметил эту перемену.
— Все это прекрасно, но как быть с реальными угрозами подсудимой? Мне известно, что Мирта Дагер в открытую угрожала смертью одной из жительниц Капитолия, которая сейчас находится в этом зале. Встаньте, пожалуйста.
С места встает Грейс Гламур.
— Да, совершенно верно. В день нашей встречи, подсудимая нанесла мне увечья, а также поклялась убить при следующей встрече.
— Это правда, мисс Дагер? — спрашивает судья.
Вот мерзавка! Я скрежещу зубами от злости, руки сжимаются в кулаки. Собираюсь грубо ответить, но тут замечаю взгляд Брута. Он едва заметно мотает головой. Опускаю голову.