Ночной ветер взъерошил всей троице волосы и затушил его сигарету. Кто - то из “клоунов” подал Джокеру новую, и он закурил, даже не оглянувшись на того, кто это сделал.
- Динамит? - Джерри понимающе кивнул.
Джокер внимательно посмотрел на серьёзное лицо Брюса.
- Скажи всем, что сегодня будет только фейерверк. Я хочу показать мой Готэм Бэтмену.
Брюс никогда бы не поверил, что за одну ночь - даже за несколько часов - можно было увидеть почти весь Готэм.
Насмотрелся он и “фейерверков”. На рассвете все центральные улицы Готэма пылали в огне, и везде царствовали хаос и анархия.
Джокер не расставался со своим револьвером, но ни разу не выстрелил из него.
Он часто вылезал из машины, не обращая внимания на ворчание Рэндалла, смотрел на созданный им же хаос, облокотившись на открытую дверцу машины, счастливо улыбался, в то время как горячий ветер трепал его волосы и сушил губы до кровавых трещин, и мальчик с ужасом думал, что всё это происходит на самом деле.
На рассвете Брюс снова уснул от усталости, а проснулся в машине….стоящей на прямой дороге, ведущей к поместью Уэйнов.
Джокер вытащил его из машины так же бесцеремонно, как похитил, и Брюс едва не растянулся на пыльной дороге, просыпаясь и пытаясь удержать равновесие. Джокер шёл так быстро, что мальчик еле успевал за ним.
- Почему вы решили меня вернуть? - спросил Брюс, не понимая, зачем Джокер его вообще похищал.
- Да, мне тоже больше нравится быть на свободе, - томно отозвался Джокер, затянулся последний раз и со вздохом выбросил окурок. - Надеюсь, папа на этот раз не ограничится одним ударом.
- Папа? - растерялся Брюс.
- Да. Надеюсь, он сломает мне что - нибудь.
- Вы хотите, чтобы мой отец вас бил?! - Брюс так опешил, что запутался в ногах и снова чуть не упал.
- Я хочу, чтобы Флек мне больше никогда не мешал. - холодно отозвался Джокер и прибавил шаг.
Ничего не понимающему Брюсу осталось только почти бежать рядом с Джокером, пытаясь приноровиться к его быстрой походке.
Перед главными воротами в поместье Джокер остановился, и Брюс почувствовал, как дрожит его рука, прежде чем он отпустил руку мальчика.
Неожиданно ему стало жалко своего похитителя. Брюс не понимал, почему Джокер сам идёт к его отцу, зная, что будет плохо, не понимал, что вообще происходит. Но мальчик честно признал себе, что ничего ужасного, в сущности, Джокер ему не сделал - не Готэму, а именно ему.
- Хотите, я скажу папе, что вы ничего плохого мне не сделали? - спросил Брюс, и сам взял это странное существо за руку.
- Скажешь - сделаю. - пообещал Джокер, и решительно направился прямо к уже бегущим к ним людям в форме.
Но руку он из руки мальчика не убрал, и получилось, что это не он, а Брюс его ведёт. И совсем неожиданно для себя маленький Брюс почувствовал себя едва ли не старше этого странного существа с зелёными глазами, за которым Рэндалл так просил следить.
Томас Уэйн не поверил своим глазам.
Его сыновья стояли в холле - в прожжёных костюмах, пыльные и грязные. Лицо Брюса было перемазано кровью, но выглядел он спокойным. Более того, он держал за руку Джокера, который безмятежно улыбался и выглядел куда хуже, чем маленький Уэйн.
Альфред уже занялся людьми из поисковой группы, которые первыми увидели Джокера и Брюса.
Марта с тихим вскриком бросилась обнимать сына. Томас заметил, что Марта быстро успокоилась, ощупав сына - с ним всё было в порядке. Заметил он и то, что Брюс отпустил руку Джокера только тогда, когда мать обняла его, чтобы обнять её в ответ.
- Мы гуляли. - сообщил Джокер Томасу, лучась инфернальной улыбкой - Путешествовали.
Уэйн подошёл к нему. Джокер не отшатнулся - наоборот, подвинулся ближе, и улыбнулся ещё шире, когда Уэйн взял его за плечи и сильно встряхнул.
- Ты ранен?
- Что..? - Джокер, казалось, растерялся.
- Ты ранен? - повторил Уэйн, и не став дожидаться ответа, стал расстёгивать жёлтую жилетку сына.
Джокер попытался отбросить его руку, но Томас словно не заметил этого. Расстегнув жилетку, он стал расстёгивать его рубашку, и, дав волю гневу, рванул её так, что пуговицы полетели в разные стороны.
Джокер смотрел на него в крайнем изумлении, ещё ничего не понимая.
Уэйн быстро осмотрел его, развернул к себе спиной, снова осмотрел и повернул к себе лицом, проверяя, нет ли на голове каких - нибудь ран.
Джокер снова попытался вырваться, но Уэйн схватил его за руку выше локтя и повёл за собой к лифту.
- Папа, он не сделал мне ничего плохого! - громко крикнул Брюс вслед отцу, не понимая, почему он так странно обращается с его похитителем.
Марта с горечью посмотрела вслед мужу, который даже не подошёл к Брюсу, чтобы убедиться самому, что с ним всё хорошо, и увела сына в его комнату - осматривать, приводить в порядок и успокаивать.
В лифте Джокер предпринял ещё одну попытку вырваться, но Уэйн держал его крепко, и, казалось, был абсолютно спокоен. На самом деле Томасу очень хотелось избить сына. Не ударить, как он ударил Артура когда - то, а именно избить, так, чтобы сын плакал и просил у него пощады, так, чтобы стереть эту наглую улыбку с его лица и чтобы эта наколотая какой - то дрянью тварь не смела больше поднимать на него, Уэйна, свои дерзкие злые глаза.
Он этого хочет. Осторожно.
Готэм снова горел. Новости захлёбывались перечислением убытков, смакованием списков потерпевших и красочными кадрами с мест происшествий.
- Пусти! - заорал, наконец, пришедший в себя Джокер. - Не смей тащить меня как…вещь!
Томас вышел на четвёртом этаже, так же молча вытащил из лифта разозлившегося сына, открыл дверь его комнаты, заставил Джокера сесть на кровать, вышел, достал из кармана ключ и спокойно закрыл дверь, повернув ключ на все три оборота.
- Будешь сидеть под замком до тех пор, пока я не решу, что с тобой делать, Джокер. Пока неделю. У тебя будет достаточно времени, чтобы подумать о своём поведении.
Несколько секунд за дверью была ошарашенная тишина, а потом раздался яростный вопль и в дверь ударили ногой с такой силой, что она затряслась.
- Выпусти меня! - дверь затряслась снова, и Уэйн холодно улыбнулся.
- Две недели.
- Я сбегу, и взорву твою чёртову башню, Уэйн!
- Три недели. - Томас аккуратно убрал ключ в карман.
За дверью раздался очередной яростный крик, но сама дверь осталась неподвижной.
Томас Уэйн удовлетворённо кивнул сам себе, и спустился в лифте на первый этаж.
Джокер, услышав шум уезжающего лифта, швырнул в дверь ботинком и с размаху сел на кровать.
Артур улыбался так, что его улыбка была едва ли не шире, чем нарисованная улыбка Джокера.
- Он нас запер, если ты ещё не заметил, кретин. - сердито сказал Джокер.
- Джокер, - тихо сказал Артур, - Я был прав. Он тебя не ударил. Спросил, не ранен ли ты. Назвал тебя сыном. Ты нужен ему так же, как и я.
- Я хотел избавить тебя от ненужных иллюзий, Флек. - Джокер зло усмехнулся. - Чтобы ты не смел больше мешать мне. Тебе нравится жизнь собаки на цепи, а я люблю свободу. Можешь передать папочке, что ты будешь моей собакой. А не его - хотите вы оба этого или нет.
Улыбка Артура погасла.
- Я рисковал ради тебя. Курил так, чтобы и ты накурился досыта. А вместо благодарности я должен слушать сказки про человека, которому мы не нужны?
Джокер вцепился Артуру в волосы, потянул его на себя, и, вонзая ногти до крови в тонкую кожу, прикрыл от удовольствия глаза, слушая его болезненный стон.
- Не сейчас, Радость. Когда мы останемся совсем одни, я быстро выбью из тебя эту восторженную чушь, а пока думай о своём поведении.
Джокер отпустил сразу же съёжившегося Артура и, с нежностью глядя на него, добавил:
- Как сказал папа, времени на это у нас будет более, чем достаточно.
- Альфред, приведи в порядок моего сына. Ты знаешь, что делать.
Альфред молча поклонился.
Со второго этажа спустилась Марта, внимательно посмотрела на обоих мужчин и обратилась к мужу:
- Это и есть тот “сюрприз”, о котором ты мне говорил, Томас?
- Я сейчас всё объясню, дорогая. И тебе, и сыну.
Томас Уэйн попытался взять Марту под руку, но она отстранилась и, презрительно посмотрев на мужа, направилась за ним в комнату Брюса.
========== Часть 17 ==========
Брюс Уэйн высунулся из окна своей комнаты и посмотрел вверх, на зарешеченное окно комнаты своих сводных старших братьев.
У него не было ни братьев, ни сестёр, и вдруг появилось сразу два старших брата. Конечно, оба были очень странными, но мальчику братья нравились гораздо больше, чем ровесники.
Они были яркими личностями, знали удивительные вещи, а главное, они улыбались, и Брюс, ненавидящий фальшивые улыбки и показное радушие, всем сердцем потянулся к пусть не совсем нормальным, но таким искренним чувствам.
Отец долго объяснял ему, кто такой Артур и чем он болен. Но Брюс и сам уже научился отличать Артура от Джокера, знал, как нужно было разговаривать и с тем, и с другим братом, чтобы не вызвать приступ болезненного смеха у одного и вспышки ярости у другого.
Джокер и Артур. Свобода и Радость Томаса Уэйна, как сказал однажды Альфред, и Брюсу не показалось, что он шутил.
Артура мальчику всегда хотелось вытащить на свежий воздух и поиграть с ним в какие - нибудь подвижные игры. Брюса очень удивило, что Артур не умеет играть почти ни в одну игру, кроме “путешествий”. Когда они носились друг за другом по газону и орали всякие глупости, мальчик чувствовал безграничное счастье от того, что ему не нужно было притворяться равнодушным к чужим ошибкам и вежливо улыбаться, не нарушая этикет. Артур сам смеялся над собой едва ли не чаще мальчика и Брюс, наконец, почувствовал себя не маленьким взрослым, а самым обыкновенным ребёнком.
Игра в “путешествия” Брюсу нравилась не меньше, чем другие игры. Он и Артур часто путешествовали пальцами по стенам особняка Уэйнов, и мальчик открыл для себя существование множества интересных миров, прячущихся под дорогими обоями и слоями краски.
Артур рассказывал о том, как можно прожить, питаясь одним яблоком в день и не падать в голодный обморок, набирая бесплатные упаковки сахара в кофейнях, как можно “обмануть” голод горячей водой и что можно есть гримировальные краски.
Брюс не знал, пригодятся ли ему эти знания, но очень внимательно слушал брата, объясняющего, когда, где и в какие дни нужно караулить супермаркеты, избавляющиеся от продуктов, у которых выходил срок годности, и в каких местах находятся благотворительные точки, где в крайнем случае можно получить немного еды бесплатно.
С Джокером общаться было сложнее, но Брюс уже не боялся ни изменения цвета глаз Артура с серого на зелёный, ни того, что его скованные движения вдруг становились едва ли не танцем.
Он учил Брюса странным вещам. Например, как с помощью толстого куска проволоки или обыкновенной шпильки вскрыть любой замок, как превратить цент в смертельное оружие и как можно получить удовольствие, смешивая, казалось бы, совершенно несовместимые ингридиенты, половина которых, к изумлению мальчика, имелась на их кухне. А так же объяснял, как распознавать знаки, которые гангстеры оставляли для “своих”.
Брюс понимал, что о таком не следует рассказывать родителям или Альфреду, смущался от неправильности того, чему учил его старший брат, но запоминал всё, что он говорил - на будущее.
Впрочем, Джокеру, казалось, было всё равно, выдаст его Брюс или нет.
Джокер был похож на натянутую струну. Стремительные движения, странный нежный и капризный голос, сверкающие глаза, пальцы, длинные и хищные, делали Джокера существом иного мира, иной расы и иного вида, чем люди.
Когда Джокер сидел в своей комнате на подоконнике и задумчиво смотрел на Готэм, Брюс старался не шуметь и не отвлекать его, пытаясь поймать момент, когда это нечто, изображающее человека, выдаст свою истинную суть: пошевелит каждой ресницей в отдельности, например, или оскалится улыбкой, которая растянется до ушей, и обнажит острые как иглы зубы.
От таких наблюдений и фантазий Брюсу снились кошмары, но мальчик таил их даже от матери, боясь того, что его братьев снова запрут.
Отец и так долго не подпускал его близко даже к Артуру.
Неделю Брюс общался с обоими братьями через дверь - сидеть, прислонившись к ней спиной и слушать стало его едва ли не любимым занятием.
Встревоженная его поведением мать поговорила с отцом, и тот выпустил, наконец, Артура.
После того, как мальчик честно рассказал, что Артур пытался удержать Джокера от побега и похищения, мама стала относиться к нему без той неприязни, которая всё ещё была заметна на её лице, когда разговор между родителями шёл о Джокере. Она даже улыбнулась Артуру пару раз, поблагодарила его за попытки спасти её сына и сделала то, что почему - то никак не хотел делать отец - пригласила Артура за их общий стол на завтраки, обеды и ужины отныне и навсегда.
За первым же семейным совместным завтраком Артур почти ничего не смог съесть, в ужасе рассматривая фамильные серебряные ложки, вилки и ножи, пытаясь понять их назначение и смысл их разного размера.
Брюс, стараясь незаметно сползти пониже на своём стуле, пнул Артура под столом по колену и жестами предложил повторять за собой, надеясь, что его действия останутся незамеченными.
Заметил их только всевидящий Альфред: впрочем, дворецкий сделал вид, что происходящее его не касается, и мальчик со спокойной совестью стал обучать Артура пользоваться столовыми приборами.
Через пару дней Артур приноровился следить за действиями мальчика и копировать их, а потом у него всё стало получаться само собой, что очень удивило отца, кажется, до этого случая считавшего своего старшего сына очень трудно обучаемым человеком.
Один раз Артур удивил даже самого Брюса своей начинающей проявляться внутренней свободой. Во время обеда он набрал в ложку кашу, повернул её на тарелке на манер катапульты и нажал на ручку. Как раз в это время поднявший голову Брюс получил содержимое ложки в глаз, что не остановило его от того, чтобы быстро сообразить, что произошло и ответить Артуру тем же, с достойной лучшего применения меткостью.
Несколько минут Томас Уэйн переводил взгляд с одного сына на другого, а потом приказал Альфреду вывести обоих вон из столовой.
Альфред выполнил приказ. Когда он отворачивался, чтобы вернуться к хозяину, Брюс заметил на его губах улыбку, которую невозмутимый дворецкий не смог сдержать. Да и самих братьев хватило только до середины коридора. Посмотрев на измазанные физиономии друг на друга, Брюс и Артур одновременно расхохотались, одинаково согнувшись и стирая с лица остатки пищи.
Брюс испугался было, что у Артура сейчас начнётся приступ, но его брат просто смеялся, и этих болезненных всхлипов, так пугающих мальчика, не было.
Джокер не ел вообще.
Казалось, он никогда не чувствует голод. На еду Джокер смотрел равнодушно, словно это были муляжи настоящей пищи, и он знал об этом.
Пальцы его складывались так, будто между ними должна была находиться горящая сигарета. Не находя её, Джокер сжимал пальцы так, что они белели, а на его ладонях оставались красные полумесяцы от ногтей. Казалось, что и боль он не чувствует, истязая себя равнодушно и даже как - то брезгливо, словно это обычное человеческое тело было виновато в том, что душа из другого мира выбрала его своей временной оболочкой.
Как то раз отважившийся погладить его по спине Брюс сильно испугался, когда Джокер вскочил с перекошенным как от боли лицом, словно младший брат сильно ударил его, а не приласкал. Мальчик с ужасом понял, что Джокер вовсе не равнодушен к боли - он просто не понимает разницу между лаской и ударом.
Этот вывод заставил Брюса проплакать пару ночей, но зато он научился тому, как двигался Джерри Рэндалл. Научился его плавным, спокойным движениям и отточенной осторожности пальцев.
Теперь Брюс мог поймать бабочку в полёте так, что с её крыльев даже не осыпалась бы пыльца, и Джокер невольно стал искать общества своего младшего брата, чьи движения больше не причиняли ему неприятные ощущения.