Замок отца он увидел издали, когда тот, вырастая из белой пелены холодного тумана, ощерился высокими клыками зубцов на массивных башнях. Никогда прежде это зрелище не оставляло его равнодушным.
*
Впервые он увидел эти каменные стены девять лет назад, когда отец прислал за ним на мельницу двух хмурых стражников — забрать его в Дредфорт. Мать бледнела и теребила края платья, Хеке испуганно суетился вокруг и причитал, что его место рядом, что он не бросит Рамси, что сам лорд Болтон велел ему присматривать за своим сыном, а стражник отпихивал Хеке древком копья и глумился над его запахом.
Мать дала ему почти новые штаны, выбрала рубаху почище и провожала долгим странным взглядом. Взволнованный Хеке подсадил его на лошадь позади старшего стражника, молчаливого, с суровым лицом, и больше Рамси ни разу не видел мельницу, где родился и вырос.
Только увидев впереди высокие стены замка, почти достающие до клубящихся пушистых облаков, он поверил, что старая жизнь, наполненная белой пылью муки и упреками матери, закончилась. И сейчас начнется жизнь новая, в которой у него будет замок, отец и весь мир.
Лорд Русе сам показал ему Дредфорт, его комнаты и подземелье с камерами для пленников. Подземелье увлекло Рамси больше всего, тогда он еще опасался расспрашивать отца обо всех странных и загадочных устройствах и приспособлениях, но глаза его горели, а руки слегка подрагивали от возбуждения. Отец смотрел с одобрением, как казалось Рамси, но никак не комментировал его живой интерес.
Хеке он вызвал в Дредфорт немногим позже. Рамси обрадовался, когда в ответ на его просьбу отец кивнул, еле заметно пожав плечами. Рамси всегда относился к Хеке слегка пренебрежительно, несмотря на то, что был младше, но в Дредфорте оказалось, что скучает по его заискивающему взгляду, глупым шуткам и даже по его запаху. Иногда Рамси заглядывал в хлев, делая вид, что интересуется хозяйством, и несколько раз вдыхал полной грудью, стараясь удержать подольше ощущение того, что Хеке где-то рядом.
*
Снова он увидел замок издали через несколько лет, после долгого отсутствия — и почувствовал то же волнение, что и впервые. Рамси почти загнал лошадь, он спешил в Дредфорт — домой — за гарнизоном.
Успеть. Пока Кассель со своим войском не опередил. Успеть взять Винтерфелл, отобрать его у глупого забавного Грейджоя — наполовину кракена, наполовину волка.
Рамси доставляло огромное удовольствие наблюдать за ним, притворяясь Вонючкой, подсказывать ему решения, провоцировать на поступки. Рамси пошел на риск, подсовывая ему одежду маленьких Старков, и опасался, что тот не купится. Но Грейджой повелся, как осел на морковку. Он был так растерян и зол, что мигом ухватился за идею насчет сыновей мельничихи с Желудевой.
Рамси до сих пор с усмешкой вспоминал, как Теон чуть не плакал, когда мельничиха тянула к нему руки и умоляла о милосердии. Или как его тошнило во дворе, когда лишь только с третьего удара он смог отрубить голову псарю. Рамси тогда еле сдерживал смех. Нацепив уродливую кривоватую корону, Перевертыш старался быть суровым и жестким, наверное, считал, что это сделает его принцем. А Рамси смотрел на него, облизывался и предвкушал, как Грейджой, валяясь у него в ногах, сам будет молить о милосердии, обнимая его сапоги.
Тогда все зависело от скорости. Кто первым успеет, тот получит все: и Винтерфелл, и Теона. От мыслей об этом у Рамси сладко замирало что-то в животе и заставляло сильнее бить каблуками в бока лошади. Помимо воли в голове проносились яркие картинки — как он запустит пятерню в темные прямые волосы, гладкие как шелк, и, дернув с силой вниз, заставит его встать перед собой на колени… Рамси судорожно сглатывал и чувствовал, как туго натягивается спереди ткань его штанов.
Мейстер Тибальд был страшно удивлен, увидев Рамси — Кассель всем растрезвонил о его смерти, — и казалось, он не слишком рад, что сведения оказались неверными. Но Рамси некогда было с ним разбираться, нужно было опередить старого дурака с бакенбардами. Грейджой и Винтерфелл не должны были ему достаться. Не было времени даже связаться с отцом. Мейстер пытался спорить и твердил, что лорд Русе будет недоволен самоуправством бастарда, оставляющего замок без защиты, что нужно написать лорду Русе и дождаться его разрешения. Но времени не было. Касселю нельзя было дать возможность начать штурм Винтерфелла.
В ответ на все причитания Рамси притиснул мейстера к стене вороньей вышки, прихватив за горло, и сквозь зубы рычал, что именно его отец оставил кастеляном Дредфорта и он знает, что будет лучше для дома Болтон. Мейстер хрипел и царапал ногтями перчатку из грубой кожи на руке, сжимавшей его шею. Рамси запретил ему отправлять письмо лорду Русе. Никто не должен знать, что отцовский замок пуст, а Рамси увел с собой гарнизон: письмо могут перехватить. Опять же, Рамси сомневался, что отец поддержал бы его идею с Винтерфеллом. Грейджой сделал ставку на своего отца — и проиграл. Рамси не был уверен в своем и не хотел зависеть от чужого решения. Отец считает его мертвым. Что ж, если он проиграет, для отца ничего не изменится. А вот если он выиграет…
Мейстер, готовый уже на все, согласно кивал головой, выпучивая глаза от нехватки воздуха и пытаясь оторвать от себя чужую властную руку, чтобы сделать вдох. Рамси разжал пальцы. Мейстер долго кашлял, держась за горло обеими руками и опасливо глядя на него. А Рамси, прищурившись, раздумывал, как быть. Мейстеру он не доверял, понимая, что тот предан отцу, как и все прочие обитатели замка. Рамси был для него чужаком, всего лишь бастардом его лорда. Нет никакой гарантии, что он послушается Рамси и не станет отправлять ворона с письмом. Рамси велел запереть его в подземной камере — в верхнем ярусе, где было потеплей и посуше.
Рамси уводил гарнизон из замка, а мейстер провожал его недовольным взглядом сквозь низкое зарешеченное окно на уровне земли. Рамси снова действовал на свой страх и риск. Тогда он был уже лордом. Но еще не Болтоном.
*
Через месяц Рамси возвращался в Дредфорт победителем. Он разграбил кладовые Винтерфелла и сжег замок. Он вывез оттуда двух Фреев — воспитанников. Он вывез оттуда женщин, не все из которых доехали до Дредфорта: если некуда спешить, то и в дороге тоже можно как следует позабавиться. И он вывез оттуда Теона.
Да. Теона.
Тогда тот был еще Теоном — принцем, гордым и заносчивым, вспыльчивым и несдержанным на язык. Улыбка невольно ползла по губам Рамси при воспоминании о том, каким он был тогда. И сколько времени и сил пришлось потратить, чтобы сделать из него послушного и преданного Вонючку. Ругань, крики, слезы и мольбы. Наказания, одно слаще другого. Но так и недоработал. Упустил.
Рамси непроизвольно стиснул поводья в кулаке. Кровавый замедлил ход, чуткий к воле хозяина.
Кракен, проклятый перевертыш, бежал при первой же возможности, как только Рамси ослабил контроль, увлекшись женой. Еще и дурочку эту с собой утащил, Арью.
Когда ему сообщили, что Грейджой сбежал — он сначала не поверил. Но убедившись, что это правда, пришел в бешенство. А когда выяснилось, что Вонючка сбежал еще и с его женой, у Рамси словно помутился рассудок. Прачек, которых не успели убить, он обдирал сам лично. Манса повесил в клетке над воротами. Написал и отправил черному бастарду письмо — Рамси не слишком хорошо помнил его содержание — но точно вызывал проклятого Сноу на бой, требовал вернуть жену и Вонючку. И еще что-то наврал про битву и Станниса, для пущего устрашения и чтобы выплеснуть гнев.
Фреи, вышедшие из ворот замка в тот день, вступили в бой с отрядом Морса Амбера, стоявшего под Винтерфеллом. Людей у него было мало, и те быстро разбежались. Все, на что их хватило, это вырыть в снегу ворот ямы, в которые попадали Фреи. После разгрома отряда Амбера, который и победой-то назвать неудобно, Хостин Фрей повел своих людей в Волчий лес, где замерзало голодное войско Станниса. С ним управиться было потрудней — много неприятностей причиняли горные кланы, и Хостин послал в Винтерфелл за подмогой.
Отец выделил еще две тысячи человек, и Рамси возглавил отряд. Ему страсть как хотелось привезти отцу голову Станниса Баратеона и прибить ее над воротами Винтерфелла. Всю дорогу он представлял себе, как снесет ее с плеч угрюмого лжекороля своим фальшионом. И не успел. Пока он прорубал себе дорогу туда, где сверкал огненным мечом Станнис, братья Рисвеллы, Иные б их драли, его опередили. Когда Рамси смог приблизиться к нему — Станнис стоял на коленях и был весь в крови. Булькая горлом, он попытался что-то сказать, но на губах его только надувались кровавые пузыри и лопались с тихим треском. Рамси почувствовал обжигающее сожаление, когда Станнис завалился ничком в снег. Он, конечно, отсек голову лжекороля своим тесаком, перевернув его на спину, но к тому времени глаза Баратеона уже остекленело смотрели в мутно-серое зимнее небо, а на ресницах его оседали белые снежные хлопья.
Меч Станниса и его голову Рамси преподнес в дар отцу, а взамен потребовал отряд, чтобы догнать и вернуть Перевертыша и леди Арью.
Отец задумчиво пожевал губами.
— Время упущено, Рамси. Их отправили на Стену несколько дней назад. Они следуют налегке и наверняка опередят тебя, доберутся до Черного Замка раньше, чем ты их догонишь.
— Тогда дай мне большой отряд!
— Атаковать Черный замок неразумно, Рамси, — голос лорда Русе был тих и бесцветен.
Рамси подскочил и встал во весь рост, нависая над отцом.
— А разумно ли будет, если все узнают, что девка поддельная? Что она не Старк, а я не лорд Винтерфелла?
— Сядь, — лорд Русе поморщился. — Не ори. Договориться со Сноу вряд ли удастся, твою жену он со своей сестрой не спутает. Я дам тебе людей. Шестьсот человек тебе хватит — сколько ты увел из Дредфорта, чтоб отобрать Винтерфелл у Касселя. Ты должен вернуть свою жену и Перевертыша, они слишком много знают. Это может причинить неудобства дому Болтон. И Арья носит твоего ребенка.
*
Он настолько погрузился в воспоминания, что ослабил поводья, и Кровавый замедлил шаг. Рамси поднял голову, огляделся и ударил коня в бока, чтобы тот прибавил ходу. Места вокруг казались смутно знакомыми. Вот за тем деревом должен быть огромный, замшелый, поросший серыми грибами пень. А вот этот дуб, увитый плющом, должен хранить на себе зарубки. Рамси подъехал ближе, сорвал тонкую зелень, оплетавшую бурую растрескавшуюся кору. И точно, темными впадинами на дереве были прорезаны его тогдашние инициалы: R и S. Он еще был мал и гордился тем, что не простой крестьянин, а сын лорда, пускай и внебрачный. А вот там, за поворотом, будет большой гранитный камень, который раскололо молнией, когда он был совсем мальчишкой, и деревенские тогда шептались о Болтонах и гневе Старых богов.
Рамси остановился, потянув Кровавого за поводья. В Дредфорт он не спешил. Повод для визита был не слишком важный — толстуха-мачеха снова родила, и на этот раз двух девок одновременно. Рамси усмехнулся.
Ты так хотел от нее сына, отец. Но сын у тебя как был один, так и остался. Ты даже придумал хитрую комбинацию с Винтерфеллом, чтобы у меня был свой замок и мой сын мог унаследовать его, не претендуя на Дредфорт. Но до сих пор именно я — твой наследник. И я буду править Севером после твоей смерти.
Около расколотого камня дорога раздваивалась. Точнее, от основной дороги уходила влево разъезженная телегами колея.
Муку, стало быть, до сих пор возят к ней молоть.
Кровавый фыркал и беспокойно переступал ногами, словно чувствуя сомнения и нерешительность своего хозяина. Рамси покусал губу, обдумывая, стоит ли повиноваться минутному порыву — ему вдруг захотелось снова попасть на мельницу, где прошло его детство, и захотелось так, словно он что-то не закончил, словно какая-то из страниц его жизни осталась не перевернутой, словно он навалил на жернов свежее зерно, а муку перед тем не высыпал.
Рамси аж плюнул с досады при этой мысли — до сих пор ему приходили в голову сравнения с мельницей. И это стало решающим. Он не стал откладывать на потом разборки с собой и своим прошлым. Он не боялся его и не стремился от него убежать. Рамси не был у матери с тех пор как отец призвал его в Дредфорт, и не потому, что не хотел попасть обратно в детство, а потому, что старался вытравить из себя мельника и заместить его лордом.
Тогда это имело для него значение. Сейчас — нет. Сейчас имело значение совсем другое.
Рамси смотрел на замок. Ради того, чтобы стать его наследником по праву, он предавал, обманывал, убивал и мучил. Все, что он делал, должно было приносить пользу дому Болтон. И у него все получалось. И он никогда ни о чем не жалел. Почти никогда.
Рамси смотрел на замок, чьи мрачные стены были когда-то так вожделенны, и чувствовал холод и пустоту.
Как будто Дредфорт был лишь мороком в пустыне, который растаял, как только он подошел к нему совсем близко. Как будто всю жизнь он шел к неправильной цели. Как будто, достигнув желаемого, он потерял то, что было по-настоящему важным.
Рамси повернулся боком к Дредфорту, что виднелся вдалеке на холме, и пришпорил коня, направив его по левой дороге, к Рыдающей и мельнице на ней, где до сих пор, наверное, жила его мать.
Личная охрана Рамси повернула вслед за ним, привычно не задавая вопросов. И небольшая крытая повозка, скрипя высокими колесами, потащилась следом по колее.
Раньше он никогда не повел бы своих людей на мельницу, где родился и вырос. Он с кровью вырывал из себя мельника, он старался быть Болтоном и ненавидел все, что напоминало ему о временах, когда мать гоняла его скалкой, заставляя тягать мешки, а вездесущая мучная пыль на потных руках скатывалась мелкими липкими комьями.
Теперь же то, что занимало все его мысли и казалось тогда единственно важным, стало ему безразлично. Он добился всего, о чем мечтал холодными ночами, лежа под старыми вытертыми шкурами с осыпающимся ломким ворсом, заменявшими ему одеяло. Он приобрел признание отца, титул, замок, власть. Но потерял гораздо больше.
*
В детстве мельница казалась ему огромной. В детстве все кажется большим — потому что ты сам маленький. А мельница была самым крупным и величественным зданием во всей округе. Сейчас же Рамси видел невысокий дом из грубо обтесанного серого камня, а Рыдающая все так же неторопливо крутила потемневшее от воды широкое колесо.
Все было точно таким же, как он помнил. Казалось, что время замерло в этом месте. Пока столько всего произошло там, в большом мире — тут, на мельнице, ничего не изменилось. Изменился только он сам.
И дерево, у которого Домерик привязывал свою лошадь, стало высоким, обзавелось широкой развесистой кроной. Рамси сорвал с него яблоко, привлеченный ярким розовым боком, вонзил в него зубы, но, скривившись, выплюнул кислятину, и забросил огрызок куда-то за спину. Яблоко было совсем незрелым, лето еще только начиналось.
Пока остальные еще подъезжали к мельнице, Рамси открыл низкую рассохшуюся по углам дверь в кухню, и вошел, сильно наклонившись, чтобы избежать удара о притолоку. Внутри тоже ничего не поменялось. На кухне, за низким тяжелым столом темного дерева, уставленным посудой, сидела мать. Постаревшая, располневшая, но все еще красивая — светлые волосы, румяные щеки. Рядом с ней на лавке сидел широкоплечий пузатый мужик и лапал ее за коленки. Гостей тут явно не ждали.
Рамси намеренно с силой хлопнул дверью, и оба уставились на него. Мужик было стал подниматься из-за стола с недовольным видом, но увидел под черным кожаным камзолом розовый дублет с бордовой атласной отстрочкой и остановился. А когда разглядел ободранного человека на груди — упал обратно на лавку, как подкошенный, стал открывать и закрывать рот, словно рыба, вытащенная на сушу.
А мельничиха лишь слегка приподняла бровь.
— Ты, — Рамси указал на мужика пальцем, затянутым в тонкую перчатку из черной кожи, — пошел вон.
Тот молча встал и, не решаясь повернуться к Рамси спиной, попятился, кланяясь, к выходу. Мельничиха, медленно поднимаясь из-за стола, уперла руки в бока.