Техническую службу теперь вызывают почти каждый день, и это странно. Даже пугает.
И никто даже не думает задать вопрос научному отделу.
Полсотни метров под землей; бетонный лабиринт тянется и течет под университетом. Разветвляется, как клинически прямоугольная, но грязная грибница. Это лаборатории. И их используют по назначению; многолетняя грязь тому доказательство. Студенты сюда не ходят. Только избранные профессора знают об их существовании. Правительство? О, разумеется, оно в курсе. То, что здесь происходит, когда любопытные власти и поборники нравственности отводят взгляд, по меньшей мере спорно.
Источник звука располагается в самом сердце комплекса. Раскаленный добела. Бьющийся, словно сердце. Вокруг него жужжат мониторы, щелкают, включаясь и выключаясь, аппараты и приборы. По полу змеятся провода, направляясь точно к штуке посредине. Здесь мало кто носит белый халат. Многие одеты как обычно: в костюмах и повседневных куртках, в очках, сдвинутых на лоб, в их дыхании все еще сохраняется едкий кофейный смрад. Гораздо больше людей в военной форме — черные куртки, бронежилеты, береты на макушках и автоматы через плечо.
Некоторые стоят прямо напротив Разлома. Прекрасного, сияющего белым диска в самом центре, и эти люди носят гораздо больше, чем просто белый халат. Резина под одеждой, под бесформенными белыми защитными костюмами, и поверх всего этого — маски респираторов, торчащие по обеим сторонам лица. Но никто не может отвести взгляда от сияющего, сногсшибательного явления.
Никто, включая и тяжелый черный механизм, украшенный полусферами, усеивающими его юбкообразный низ; свет отражается от поверхности брони.
Это существо достаточно влиятельно, чтобы покидать лаборатории когда ему вздумается. Кто осмелится остановить его? Отдай кошелек, пусть проходит. Спасай свою жизнь. Люди называли его просто далеком. Для очень немногих избранных и себя самого имя его было Сек.
Купол-голова Сека поворачивается, лампы по его сторонам мигают, определяя речь. Человек в респираторе наклоняется вперед, щелкает выключателем. Диск тоже щелкает, жужжит. Потом гудение постепенно стихает. Мурлыкают аппараты, ученые делают шаг назад, глядя, как великолепное, головокружительное явление тает, как дым. Исчезает. Выключается. Пропадает.
Снова начинают шуметь голоса. Коллеги кланяются друг другу, жмут руки, стаскивают маски и поздравляют друг друга с удачно проведенным экспериментом. Тем не менее, далеку все равно. Незамеченный никем, он разворачивается и скользит по бетонному полу к лифтам — жуткий черный мазок на фоне цельно-серого декора. Он выглядит очень уместно — танк среди людей в форме. Еще одно хитроумное устройство среди многих других. Только у него есть преимущество: оно способно мыслить.
И убивать, если захочет.
Молодой парень с аккуратно постриженными каштановыми волосами бежит, чтобы догнать его, потом идет бок о бок.
— Пока что это самый большой диаметр, на который открылся Разлом. Мы наконец смогли установить связь с указанным местом, и… наши сигналы вернулись без искажений. Так что… в течение месяца он будет полностью функционировать.
Далек поворачивает купол к нему.
— ПОДТВЕРЖДАЮ.
Парень нервно сглатывает. У него типун на языке, и он продолжает с каким-то болезненным упорством тереть его о зубы.
— Тебе не кажется, что это хорошо?
В качестве ответа Сек поворачивается. Голубой энергетический луч выстреливает в одного из техников. Она вскрикивает, уворачиваясь от него, лучемет верещит, стреляя; но выстрел никому не предназначался. Трудно выражать эмоции. Для него это способ держаться в рамках.
— ЧТО В ЭТОМ МОЖЕТ БЫТЬ ХОРОШЕГО? — отвечает он. Механический голос разносит эхо. Позади него смешные людишки приходят в себя после смертельно опасного эксперимента, кое-кто пялится вслед механизму с ужасом и недоверием.
Он вызывает лифт, касаясь присоской выключателя.
Сила, которой он обладает, превыше этих людей. Давно он не наслаждался этим ароматом. И это вкусно. Не то чтобы далеки славились своими сенсорными способностями.
Эти маленькие ученые. Нерешительные, безропотные, опасные. Они сделают все, если посчитают, что это поможет добраться до истины. Жадно добиваются всего, прогибаясь перед всеми и каждым в процессе. Он изменил свое мнение. Он больше не может относиться к людям с тем же презрением, как и раньше. Худшее — то, что они слишком похожи на далеков.
Какой у него выбор? Законы реальности этого мира — не удобный инструмент в чьих-либо руках. Это хобби, временная работа. Но еще и необходимость выжить.
Стальные оксидированные двери скользят, закрываясь.
По крайней мере, электричество снова есть.
С трудом, но он усвоил, что люди не глупы. Некоторые знали о далеках. Многие в тот туманный день были в Лондоне и видели, как призраки оделись сталью, а с неба посыпались бронзовые дьяволы.
Его, жестянкой мотающегося по большому городу, было нетрудно найти. А вот поймать — трудно. И, вытащив пульсирующее создание из брони, как устрицу из раковины — желтую слизь под крепкой оболочкой, — они обнаружили кое-что, из-за чего их сердца замерли в ужасе.
Что это было? Знамение? Какая-то ужасная шутка, которую послали им как предупреждение из будущего?
Они нашли человеческую ДНК.
Так что чем бы ни была эта штука — поврежденная и раненая, — она оставалась неполной.
Но однажды, январским днем 2008 года, они сумели разгадать эту загадку. И гибрид снова стал целым.
====== Глава 7. Ребра ======
В конце концов у меня так и не получается увидеться с Мелани после того случая. Звонила ей кучу раз; она просто не брала трубку.
Она деловая колбаса. Мы не пересекаемся так часто, как раньше.
Так что я тоже пытаюсь занять себя делами. Стараюсь не думать о металлических аллигаторах или черных механизмах. Или гитаристах по имени Льюис. Вместо этого я патрулирую в понедельник парки. Тащу в вытрезвитель шатающуюся, матерящуюся девчонку: заметно, что алая подошва ее «лабутенов» вовсе не из кожи.
Субботнее утро, час ночи, мы с Карлосом в патруле. Карлос мне нравится. Он лысый и дружелюбный чувак средних лет. Его жена как раз беременна — счастья им обоим. Я стою, облокотившись о крышу машины, держа в руках кофе, радио тем временем потрескивает где-то на заднем плане.
День такой тоскливый. Начинается дождь. Сияя в оранжевых уличных огнях, морось падает, словно снежинки. Жаль, что это не снег. Это летнее похолодание — как ожидается, не последнее.
Позже дождь только усилится. Я подавляю дрожь. Тяжелая, обвисшая куртка делает меня похожей на гнома, но пока что льет еще не сильно.
— Нынче все на наркоте, — посмеивается себе под нос Карлос, пьяный от усталости. — Все без исключения. Ё-моё, это все та хрень виновата, которую все время изобретают; все эти айфоны-айшмоны. Ничего их не прет. Слишком скучно им всем.
Я рассеянно киваю. Надо мной в туманной полутьме подмигивают огни кранов. Манхэттен сияет, отражаясь в воде, разливая в небе золотистое сияние. Величественные дворцы будущих веков.
В доки мы не заходим. Каждая косточка в моем теле умоляет о сне. Ненавижу эту работу. Я же должна была уволиться.
Не выдерживая холода, ныряю обратно в салон машины, пока Карлос продолжает капать на мозги.
— Видел пацанчика прошлым вечером. Курил травку. Прямо передо мной, как будто позабыл, что это незаконно. Расскандалился, говнюк, когда я его арестовал.
— Я пару раз курила травку, — замечаю я. Он пожимает плечами.
— Именно. Даже ты. Ты…
В этот момент радио снова трещит, и трещит именно нам. Вызывает наш номер. Секундой позже мы несемся по дороге, и от воя сирены сон тут же с меня слетает. С меня и всего мира вокруг. Я не знаю этого сейчас, да и не ощущаю ничего подобного — только надменное любопытство, которое всегда переполняет усталых и закаленных.
Я не ощущаю себя человеком, чья жизнь вот-вот изменится навсегда.
Мы паркуемся у бордюра, и я выхожу: в воздухе висит свежий холодок. Дождь ненадолго прекращается: хоть какое-то облегчение.
Химчистка — трехэтажное здание на углу широкого оживленного проспекта. Само здание ветхое, с ним до боли контрастирует новенький засов на двери. В темноте все кажется зловещим. Мое внимание привлекает мигалка второй машины, и я замечаю двух офицеров, стоящих дальше по улице, у распахнутых ворот. Уже растянуты желтые тревожные ленты.
— Так что мы пока не знаем, кто это, — излагаю я Карлосу, когда мы подходим к ним. Моя тень исчезает, проглоченная тенями по ту сторону улицы, заставленной автомобилями, поросшей деревьями, тенями, превращающими улицу в черную бездну.
— Не знаем. Сказали, что он работал в соседнем офисе или типа того. Носил длинное шерстяное пальто.
— Как его убили? — Мне хочется знать. Карлос посылает мне из-под козырька фуражки высокомерный взгляд.
— При всем уважении к тебе, милочка, но мне думается, именно за тем мы сюда и приехали…
Мы подходим к двум другим офицерам, и Карлос обрывает фразу. И тут же я вижу две вещи, которые сообщают мне, что здесь действительно, действительно что-то не так. Для начала, выражение лиц этих двоих парней. Как правило, мы, полицейские, не отличаемся особой чувствительностью. После постоянных отчетов об изнасилованиях, нападок общественности, долгих часов и отвратительной сущности нашей работы нужно что-то очень серьезное, чтобы привести нас в замешательство. Но сейчас сквозь полутьму я вижу двух ребят, которых, кажется, вот-вот вырвет. А еще вторая вещь. Темное пятно. Пятно, впитавшееся в тротуарную плитку. Пятно, которое тянется из двора к стене, словно что-то — или кого-то — перетащили через нее. Пятно, которое, кажется мне — это жидкость, все еще вытекающая из чего-то, лежащего по ту сторону.
— Вот дерьмо, — все, что я могу прошептать.
Офицер, который стоит напротив меня — крепкий и чернокожий, с ухоженными усами, — объясняет ситуацию: что судмедэксперты уже едут, и что нам надо перегородить улицу. Он продолжает дергать кадыком.
Не могу удержаться. Смотрю сквозь открытые ворота. Делаю шаг вперед. Отмечаю площадь маленького дворика и его относительную аккуратность.
Очертания того, что было человеком еще двенадцать часов назад, лежат посредине.
— Тебе бы лучше не делать этого, лапушка, — выкрикивает офицер. Поздно.
Ребра. Именно их я успеваю разглядеть лучше всего, прежде чем тело не укрыли. Ребра, дугами торчащие в алом месиве из рваной плоти и ткани. Словно скелет какого-нибудь животного в мясной лавке, и я отмечаю, насколько туманными, импрессионистскими были до этого момента мои познания в человеческой анатомии. Тело лежит прямо, ноги плотно сдвинуты, словно его тащили. На ногах пара довольно стильных туфель. Голова, к счастью, невидимая для меня, осталась целой. Мне говорили: никогда не смотри в лицо. Не смотри в глаза, этот взгляд будет преследовать тебя. Нет, глаз мне не видно. К несчастью, горло я вижу, и оно совсем не похоже на горло. Искромсанное, скрученное.
Я помню новостные сводки. Или фотографии из Айдахо, где фермерских коров заедали волки. Скелеты лежали у дороги, голова нетронута, но живот вспорот, покрыт царапинами и ранами. Именно такое я и увидела только что.
Я вываливаюсь прочь из дворика, от ужаса в голове пустота. Слезы текут по лицу. Ничего не могу поделать. Думаю, меня за это можно простить.
— Следы зубов, — говорит офицер. Я едва его слышу. Я выжата, как лимон. — Мы нашли на теле следы зубов.
Карлос вздрагивает.
— Не самая приятная смерть, — замечает он. Слишком слабое заявление, на мой взгляд. — Так чего тут у нас, нападение собаки?
Краем глаза вижу, как офицер чешет под фуражкой затылок.
— А… ну, я вообще-то не эксперт, но, судя по укусам, челюсти для собаки слишком… широкие.
Я моргаю, пытаясь сообразить, о чем он говорит. Если не собака, то что же это было?
— И еще, — продолжает он, указывая на стену. Мой взгляд следует за его рукой, следует за кровавым следом. — Мне кажется, захудалая шавка не сумеет через это перепрыгнуть. А тело перетащили.
— Так значит, чем бы это ни было… — перебивает Карлос.
— Оно должно быть по-серьезному сильным.
— Ты в порядке, Бирчвуд?
Должно быть, они заметили, как я наклонилась, сдерживая подкатившую к горлу желчь. Я поднимаю голову и киваю.
— Ага, все хорошо.
Первый коп кивает.
— Я ж говорил: не смотри! Господи Иисусе, двадцать лет на этой работе и ни разу такой херни не видел.
Мысли проносятся в моей голове. «Это не собака». Тогда что? Не могу представить, чтобы какое-то другое животное могло обитать в Бруклине, даже если не считать того, что оно должно суметь перебросить тело через стену. Или же это был человек?
В моей голове возникает изображение черного металлического танка. «Механизм, который убивает людей». Может быть. Вполне возможно…
С чем же, черт побери, мы имеем дело?
— Тело пролежало здесь менее трех часов, — говорит один из экспертов, когда они все-таки приезжают. Я стараюсь не слушать больше. Опираясь о стенку, стою как можно дальше от улицы, от места преступления. Мне нужен воздух. Нужно собраться. Слушать все, что говорят, упиваться реальностью, с головой нырнуть в нескончаемый шум машин вдалеке. Словно шум крови в ушах. Живой крови города. Моей крови. А не пролитой на землю. Ну же, Элиза, ты видела вещи и похуже! Правда, похуже. На этот раз тебе страшно только потому, что ты не знаешь, кто это сделал. Изо всех сил стараюсь не думать: «Что это сделало». Потому что если я так подумаю, вариантов станет гораздо больше, и я совсем перестану что-либо контролировать.
Конечно, к этому моменту мы все видели пришельцев. Призраков в прошлом году: тогда никто не знал, что делать. Тогда я всерьез начала считать, что тень, в одно и то же время появлявшаяся в нашей гостиной, — мой дядюшка Джек. В моей квартире призраки не появлялись, но, понятное дело, я гораздо чаще бывала у мамы в гостях — хотелось посмотреть, о чем все бесконечно твердят. Иначе мне было бы пофиг. Это случилось сразу после развода.
Ведь как только та штука исчезала, мне приходилось оставаться там, сидя на старом диване с чаем, которого мне не хотелось, и общаться с женщиной, сидевшей напротив в ледяном молчании. Надолго я не оставалась.
А потом призраки обрели плоть и начали убивать. Если уж на то пошло, совсем не призраки. И не близкие. Вовсе нет. Они называли себя киберлюдьми. Нас, полицейских, постоянно вызывали: мир погрузился в панику, люди побросали машины, но вскоре стало очевидно, что мы мало чем можем помочь. Это была работа для военных. Однажды киберлюди исчезли, таинственно растворившись в воздухе — наверное, вернулись на свой корабль. Уборка заняла много месяцев. И подсчет погибших тоже.
Всего их вышло двести сорок восемь. По сравнению с общим населением — совсем немного. Среди погибших оказались бывшая девушка Малкольма и ее родители. Мы все пошли на похороны.
Такие вещи стараешься забыть. Но это трудно — ведь столько человек погибло. Это даже смешно, правда. Мы думали, что вернулись призраки умерших родных. А на самом деле они стольких забрали на тот свет.
Так что последнее, чего бы мне хотелось, — это еще какая-то инопланетная дрянь.
Что-то внезапно приводит меня в чувство. Сначала я думаю, что мне показалось. Мгновенно выпрямляюсь, волоски на затылке встают дыбом.
Кто-то кричит. Или, по крайней мере, мне кажется, что кричит.
Пока я застываю в цейтноте, остальные начинают действовать, выкрикивают команды: убийца до сих пор где-то поблизости. Я возвращаюсь в реальность. Черт, это же только… что? Всего в квартале отсюда?
Даже сейчас, пока я прислушиваюсь, пронзительный, ужасный звук меняется. Теперь это не вопль: более протяжный и становится все ниже. Почти рычание, перекрывающее шум транспорта, отражающееся от бетона, раздающееся эхом в ночи.
— Ебаный нахуй! — слышится шепот Карлоса.
Крик затихает. И на этом спасибо.
Мы медленно переглядываемся. Я снимаю с пояса пистолет, чувствую, как пластиковая рукоятка нагревается от моих ладоней. Моих дрожащих ладоней.