— Расскажи что-нибудь о Мидгарде. Отец ничего не рассказывает…
В голове у Локи пролетел целый рой воспоминаний. О, он многое мог рассказать о Мидгарде. О том, как красивы их женщины, как слабы и несовершенны люди, какие фантастические вещи они способны создавать, несмотря на слабость и неспособность к магии. Об их войнах, их несравненном уме и несравненной же глупости. О том, каким хищническим соблазном обладал для него этот мир, где он мог стать не просто равным кому-либо, а единственным. Целый мир, который хотелось напоследок бросить к ногам Одина, одним хлестким ударом. «Смотри, отец, я чего-то стою»… Локи тряхнул головой.
— У людей Мидгарда много странных историй. Например, они рассказывают детям про девочку в красном… Я плохо помню. Кажется, в красной мантии.
— Как у отца? — радостно подхватил Синдри. — У отца тоже красная мантия.
— Да, наверное… — Локи рассеянно поморщился, стараясь не замечать, как усиливается боль в плече. — И жила она с матерью, одна. Ни братьев, ни сестер, ни отца.
Синдри грустно вздохнул и упёрся подбородком в колени.
— Наверное, она была королевских кровей, раз мантия красная, и значит мама тоже королева… А у нас только один король. А королевы нет.
Локи ощутил очередной укол тоски, прикрыл глаза и увидел Фриггу. Память о ее лице не стиралась с годами, и она всегда появлялась в его сознании, как живая, с искристыми светлыми глазами и неизменной материнской улыбкой. «Мне не хватает тебя», подумал Локи. Воспоминание улыбалось и молчало в ответ.
— Локи! — Синдри нетерпеливо тряс его за плечо. — Расскажи дальше, ну?
— Что?.. А, ну да, конечно. Так вот, жили они с матерью в лесу. И бабушка была — далеко, но любила внучку сильно, и подарила ей эту мантию из красного бархата. Когда бабушка заболела, мать наказала дочери отправиться к ней в дом в лесной чаще с гостиницами и бутылкой вина.
— Что, прямо через Мюрквид? — удивлённо подскочил Синдри. — Как мать отпустила ее одну через черный лес?
— Леса Мидгарда не настолько темны, — хмыкнул Локи. — Если бы Мюрквид был домом ее бабушки, сказка наверняка была бы другой… Одним словом, девочка отправилась к бабушке по наказу матери, но глубоко в лесу повстречала волка-оборотня, и тот обманул ее.
— Как Фенрир? А говоришь, что Мидгард другой… Они живут так же, как мы.
— Фенрир, гуляющий на свободе в лесах Асгарда? Расскажи об этом Одину, он будет в восторге, — Локи чуть не расхохотался, представив лицо отца. — Все же, Мидгард — это другой мир, и тысячи их волков, даже если собрать их в гигантскую стаю, будут слабее Фенрира.
— Фенрир — самый страшный из волков, — удовлетворённо заключил Синдри. — А дальше?
— А дальше обман и коварство. — Локи едва удержался от сарказма — бог обмана и коварства рассказывал земную сказку про оборотня-обманщика. По крайней мере, это было красиво. — … Девочка доверилась волку и рассказала, куда идёт.
Синдри хмыкнул.
— Надо быть совсем глупой, чтобы так делать. Я никогда бы не рассказал ничего лесным монстрам.
— И ты умен, — кивнул Локи. — А девочка — наивна. За что и поплатилась.
— Оборотень обманул ее?
— Верно мыслишь. Он опередил ее и проник в дом бабушки, съел ее, надел ее одежду и лёг в ее постель.
— Хороший розыгрыш, — хихикнул Синдри. — Девочка в красной мантии поверила?
Локи не удержался от сарказма.
— Здесь в Асгарде не слишком любят розыгрыши. И тех, кто их творит… Да, девочка поверила. Хотя стоило насторожиться: бабушка не встретила ее, а осталась лежать в постели. Когда девочка подошла ближе, она увидела, что бабушка не похожа на себя, но решила, что наверняка виновата болезнь, и только спросила, отчего у той хриплый голос и большие зубы. Волк отвечал ей, а потом ему надоело. Он выбрался из постели и проглотил девочку.
— Странная сказка. И все?
— Обычно потом детям говорят, что пришел охотник, разрезал волку брюхо, и бабушка с девочкой выскочили наружу невредимые. Но если хочешь знать мое мнение… Сказка закончилась без всякого охотника. Волк получил то, что хотел. А девочкам в одиночку не стоит бродить по лесам.
Синдри пожал плечами.
— Никто не сможет выбраться из брюха чудовища невредимым. Если только это не бог. Они ведь не были богами?
— Нет, не были, — кивнул Локи. — Всего лишь людьми.
***
Завалы в тронном зале разбирали уже четвертые сутки. Тор настоял на том, чтобы работа не останавливалась ни днём, ни ночью, и десятки работников сменяли друг друга, растаскивая и разбивая неподъемные глыбы. Кто-то предлагал взорвать плиты, но Тор даже слышать об этом не хотел — взрыв мог повлечь за собой новые жертвы. Никто не знал, жив ли мальчик, и работать приходилось с величайшей осторожностью.
Несколько раз они снаряжали спасательные группы, которые пытались проникнуть вниз через подземные ходы, но попытки не увенчались успехом — все проходы и коридоры, которые вели к подземному гроту под тронным залом, обрушились от мощного удара. Каждый раз спасатели упирались в тупики из каменных обвалов. Выход был только один — пробраться к пролому со стороны дворца. Многотонные плиты разбивали на части, но работа шла медленно. «Слишком медленно», — в отчаянии думал Тор, сидя на ступеньках разбитой лестницы, ведущей к трону. Один был здесь совсем недавно. В голове у Тора вновь и вновь звучали слова, которые он сказал отцу: «Мы будем искать столько, сколько потребуется, пока не найдем их — живыми или мертвыми. Никто не останется в подземелье, даже если спасать будет уже некого». Чего ему стоили эти слова, не знал никто, пожалуй даже сам Один.
***
День четвертый
Синдри скучал. Он бродил по гроту уже без надежды найти выход, просто ради того чтобы скоротать время. Локи становилось хуже. Все чаще его мучили приступы боли, к поврежденной ноге было невозможно прикоснуться. Холод, голод и сырость делали свое дело — восстанавливаться было негде. Он лежал в полузабытьи, стараясь не шевелиться, когда услышал возглас:
— Локи, здесь какая-то картина!
Он открыл глаза и поморгал, прогоняя сонную одурь.
— Откуда здесь картины?
— Давай, я помогу тебе встать, — с готовностью заявил Синдри, подбегая ближе. — Она объемная. Как скульптура. Вон на той стене.
Локи вздохнул и с трудом сел. В конце концов, собственная беспомощность осточертела ему до такой степени, что он решил посмотреть, о чем говорит мальчик, плюнув на боль.
На стене действительно что-то было. Локи провел по поверхности камня здоровой рукой.
— Смотри-ка, и правда. Это не картина, а барельеф.
Он поморщился и сотворил небольшой источник голубоватого свечения в ладони, поднес ее к стене. Барельеф тянулся вдоль стены и терялся под завалами. Руны, тонкая вязь орнамента. Синдри заинтересованно выглядывал из-под локтя.
Старый потёртый барельеф изображал сцены подвигов. Таких, о которых наверняка предпочли забыть, похоронив глубоко под землёй. Не все подвиги Одина изображались на богатых фресках и мозаиках дворца. Локи слабо усмехнулся. Отец был не чужд кровавых завоеваний.
Он догадывался об этом, но здесь увидел во всей красе сцены из древних битв, запечатлённых в камне, и в них было мало того мира, который Один проповедовал, говоря об объединении Девяти миров. Они попали не просто в подземелье дворца — это был церемониальный зал времён завоеваний Одина, скрытый глубоко под землёй. Зеркальное отражение тронного зала — и возможно, когда-то здесь тоже стоял трон, не менее роскошный и грандиозный. Отец был мудр — в этом не было никаких сомнений. Но то, что он когда-то был еще и жесток, и мудрость не мешала ему прокладывать себе путь через миры любой ценой, скрывалось, отрицалось. Этот зал был живым тому подтверждением. Подземный склеп, полный нежеланных теней прошлого.
— Здесь войны, — заметил Синдри. — Много войн.
— Это просто древние легенды, — сказал Локи, повернувшись к мальчику. — Подземелья старые. Когда-то здесь проводились торжественные церемонии. Остались только украшения стен.
Тяжело опираясь на одно колено, он перебрался на прежнее место. Синдри сел рядом.
— Войну затевают злые люди?
— Не всегда злые, и не всегда люди, — уклончиво ответил Локи. — Зло, добро… Тот, кто зол для одного, добр для другого. Ты когда-нибудь поймешь.
Мальчик ненадолго замолчал, и потом посмотрел на Локи в упор.
— Тебя судили за захват Мидгарда. Зачем тебе власть над Мидгардом?
Вопрос был неожиданным и неприятным. Он никогда не стал бы обсуждать свои действия с ребенком, но промолчать в ответ не мог. Локи никогда не считал нужным объяснять свои поступки и отвечать за них в случаях, когда не хотел этого делать, даже перед лицом правителей и некоторых богов (особенно богов). Но сейчас, когда его спрашивал шестилетний ребенок, он чувствовал, что должен ответить. Чувство было странным и непривычным.
— Потому что отец лишил меня Асгарда. Мне не нужна была власть над Мидгардом. Они все легко преклонили бы колени предо мной, если бы я захотел.
— И ты был бы счастлив? — Синдри смотрел на него в упор, без всякого осуждения, почти бесстрастно.
— Нет. Но шутка бы вышла неплохая. Жаль, не все оценят.
Локи тоскливо поморщился. Нет, он не был счастлив, направляя на Нью-Йорк армию читаури, если только удовлетворенную ярость нельзя назвать счастьем. Скорее всего, настоящего счастья он никогда не испытывал. Никто никогда не узнает, что предшествовало нападению, и как был украден Камень космоса. Никто не узнает, чего ему стоила эта проклятая армия, чего ему стоил контракт с Таносом, и чего ему стоило вырваться из-под его влияния. Никто никогда не узнает, что главного обманщика и иллюзиониста Девяти миров обвели вокруг пальца и ввели в заблуждение, пользуясь его яростной обидой на Одина и весь Асгард. Эта обида и злость стала тем единственным слабым местом, куда можно было ударить, воздействовать, направлять. Локи без труда, играючи, вводил в заблуждение весь мир, и оказался под контролем Таноса, который так же без труда использовал его в своих целях. Нет, никто никогда не узнает об этом — легче смириться с ролью преступника, убийцы и злодея, чем признать, что его собственные мотивы стали лишь инструментом в руках другого опытного кукловода.
— Ты так стараешься быть плохим, — удивился Синдри. — Так, что все и правда считают тебя плохим.
«Напротив», подумал Локи. «Напротив, дорогой племянник… Несложно стать плохим, когда все считают тебя таковым. Не оставляют выбора. Приходится соответствовать». Он грустно ухмыльнулся и произнес вслух:
— Все не могут ошибаться.
— Не прикидывайся, — уверенно ответил Синдри. — Ты не злой.
Локи вздохнул.
— Зла и добра не существует. Просто некоторые обитают в иллюзиях. — «Некоторые из них создаю я сам, а некоторые живут в иллюзиях отцовского признания», добавил он мысленно. Когда иллюзии рассеиваются, грань между добром и злом неизбежно стирается.
— Я тоже бываю злым иногда, — доверительно прошептал Синдри. — Папа говорит, что так нельзя, а сам тоже часто приходит злой.
Локи широко ухмыльнулся, несмотря на боль. Уж кто-кто, а папа… Ему стоило бы помолчать, прежде чем говорить о злости. Война с ледяными гигантами почему-то не оставила никакого следа на его месте в Асгарде после изгнания, и уж Тор точно знал о том, что такое ярость и жестокость.
— Я несколько раз обманывал и папу, и слуг. И разыгрывал их иногда. И как-то раз даже свалил вину на служанку, когда разбил дорогую вазу, и ее наказали. Стыдно было. — он виновато засопел.
Великие боги, и за это еще он чувствует себя виноватым… Синдри заметно погрустнел и добавил, жуя последний кусок хлеба:
— Локи, нас ведь никогда не найдут. Может быть, даже не ищут.
— Твой отец ищет. Он все подземелья перекопает ради тебя. — Локи похлопал его по плечу. Он не верил до конца в то, что говорит, но скорее всего это было правдой. Если бы под землю провалился он один, все было бы предсказуемо, но в опасности был наследный принц. Впрочем, судя по тому, сколько времени они уже провели в подземелье, он ни в чем не был уверен. Локи потерял счет дням и ночам — единственный источник света был ненадежным, и дни перемешались с ночами в какой-то единый тягучий поток секунд, минут и часов.
***
Сколько бы дней ни прошло, он понимал одно — ему становилось все хуже и хуже, и даже самая простая магия, которой он пользовался, чтобы не умереть от голода, переставала работать. Нога не заживала и синела под кровавой коркой, приступы боли накатывали все чаще, и в конце концов превратились в бесконечное мучение, которое не прекращалось ни на секунду. Изображение перед глазами мутнело и раздваивалось. Откуда-то издалека он слышал взволнованный детский голос:
— У тебя лихорадка, я воды принесу, только не засыпай пожалуйста, не закрывай глаза!
«Все в порядке, справлюсь», — хотел ответить он, но язык не слушался, и все провалилось в темноту.
Пятый день подходил к концу.
========== Часть 3. Рассвет ==========
Последняя каменная плита с грохотом раскололась, открыв зияющую дыру в полу. Пролом дышал темнотой и мертвой тишиной, которая вытекала наружу, заполняя полуразрушенный тронный зал, проникала в каждый угол и заставляла Тора сжиматься от ужаса. Он хотел броситься в пролом первым, не думая о глубине, но Один преградил путь одним властным движением руки.
— Это слишком опасно. Вперед пойдет стража. — Один отвернулся и махнул рукой, подзывая солдат.
Группа снаряженных мужчин с огнями и прочными веревками приблизилась к провалу. Они не представляли глубины спуска, к тому же была немалая вероятность просто наткнуться на очередной завал, и тогда все начиналось заново. О высоте, с которой упали пленники подземелья, никто старался не думать. Ловко управляясь с веревками с помощью оставшихся на поверхности людей, пятеро асгардцев медленно пробирались под землю. Тор и Один вглядывались в темноту, пока свет фонарей не затерялся в темноте. На какое-то время снова воцарилась тревожная тишина, пока не дернулась одна из веревок. Откуда-то из глубины с приглушенным эхом раздался крик:
— Они живы, снаряжайте остальных!
Тор впервые после смерти Сиф почувствовал, как земля уходит из-под ног и решительно двинулся к провалу, игнорируя отцовское недовольство. Один, впрочем, не настаивал и не удерживал, понимая, что сейчас Тор вряд ли послушает его, что бы он ни говорил, невзирая на всю власть и силу. Иногда даже верховный бог не может сдержать другого бога, и это был тот самый случай.
С помощью веревок Тор в компании троих стражников спустился вниз и чуть не упал, споткнувшись на острых обломках. Остатки завала покрывали пол подземного зала чудовищным каменным ковром. Наваленные друг на друга глыбы в свете фонарей напоминали каких-то мифических тварей, отбрасывающих странные угловатые тени. Тор бросился к первой группе спасателей, которые склонились над кем-то чуть поодаль. Заметив своего правителя, они разошлись, освобождая дорогу.
Откуда-то со стены стекал слабый ручеек воды. Локи сидел на земле, прислонившись спиной к огромному каменному валуну. Неестественно вывернутая сломанная рука с обрывками цепи, спутанные грязные волосы, измочаленная рубашка. Глубокая почерневшая рана на ноге была перемотана остатками рваной штанины, пропитанной засохшей кровью. Тор стоял рядом, почти парализованный, и не отрываясь смотрел вниз. На руках у брата, крепко обнимая его, спал Синдри, завернувшись в потрепанный бархатный камзол. Пару мгновений Тор пытался осознать то, что увидел, после чего оцепенение спало, и он рванулся вперед. Шум разбудил мальчика, и он открыл глаза, непонимающе озираясь по сторонам. Стражники, огни…
— Папа!!!
Ребенок бросился Тору на шею, тот подхватил его на руки.
— Я думал, я тебя потерял навсегда, дни и ночи мы к вам пробивались, дни и ночи я не мог спать… Ты в порядке? Нужно к лекарям, чем быстрее, тем лучше. — Тор подхватил сына и крикнул стражникам: — Эй, вы, готовьте подъем!
Синдри в панике запротестовал сквозь слезы: