Заполошная ночь, начавшаяся с появления в Хогвартсе Сириуса Блэка, подходила к концу, а замена Полной Даме, в страхе бежавшей со своего портрета, по-прежнему не находилась. На входе в гриффиндорскую гостиную висела пустая рама с лохмотьями холста, а это означало, что никто из гриффиндорцев не мог попасть в свои спальни – для этого нужен был пароль, а говорить его было некому. Возвращаться на свой холст Полная Дама отказывалась наотрез, даже после того, как он был наскоро починен. Более того, ее паническое бегство, сопровождавшееся душераздирающими криками, так напугало все остальные портреты, что никто не хотел занять ее место – кроме разве что помешанного на храбрости сэра Кэдогана, да и тот оказался не настолько уж помешанным, потому что по дороге с восьмого этажа до гриффиндорской гостиной довольно удачно где-то заблудился.
Помощь к погруженному в задумчивость Дамблдору пришла только под утро, и то не с той стороны, с которой ее следовало бы принимать.
- Коллега, - окликнул Дамблдора портрет Пиния Нигеллия Блэка – в отличие от всех остальных обитателей замка, Пиний Нигеллий прекрасно выспался за ночь и испытывал желание поговорить и позлить окружающих своей бодростью и аристократическим лоском, - коллега, а что вызвало тот досадный переполох, из-за которого перед моим портретом на ночь не задернули штору?
- Сириус Блэк проник в Хогвартс, - в очередной раз повторил Дамблдор, и ему даже не показалась забавной мысль, что раньше, напротив, проблемы вызывало то, что Сириус из Хогвартса улизнул.
- А, - несколько равнодушно отозвался Пиний Нигеллий. – Что же, у моего наследника есть какой-никакой стиль. Могу я поинтересоваться, какое именно место в замке он избрал целью своей вылазки?
- К сожалению, Сириус Блэк избрал этой целью свой родной факультет, - ответил Дамблдор, вновь досадуя на себя за то, что невольно поддерживает манеру разговора, предложенную Блэком – в голосе Пиния Нигеллия всегда была своя особая убедительность и даже очарование, не утраченные им и после смерти. – При этом он столь сурово обошелся с портретом, охраняющим вход, что даже временную замену найти довольно затруднительно. А без этого, как вы понимаете, все студенты факультета не могут попасть в свои спальни.
Пиний Нигеллий немного удивленно хмыкнул и неожиданно пропал с портрета, но спустя полчаса его голос вновь вывел Дамблдора из мрачной задумчивости, так и не разрешившейся никакой идеей о том, что делать с пропавшим портретом.
- Я нашел вам замену, коллега, - доверительным тоном сообщил Пиний Нигеллий. – Но, поскольку я не люблю хлопотать зря, вы должны пообещать, что примете мою помощь.
- Господи, профессор Блэк! – обрадовался Дамблдор почти как в юности, когда строгий, но справедливый директор Блэк поймал его при возвращении из самоволки, но не стал снимать баллы и налагать взыскание, потому что в тот год именно Дамблдор заслуживал звания лучшего ученика, а Гриффиндор – Кубка школы. – В моем положении любая помощь будет благословением. Я ни в коем случае не обижу вас отказом.
- Вы все свидетели! – торжественно провозгласил Пиний Нигеллий, обращаясь к портретам на стенах директорского кабинета.
– Знаете, Альбус, - продолжал Пиний Нигеллий уже тише и даже задушевнее, - самый великий грех на свете – разбить материнское сердце и отречься от семьи. Мать и семья все равно всегда будут ждать отступника, чтобы принять его покаяние – а в данном случае я могу с гордостью сказать, что у моей правнучки воистину золотое сердце…
- Вашей правнучки? – пробормотал Дамблдор, почуяв худое.
- Именно так, - с неожиданным пафосом произнес Пиний Нигеллий. – Если мой недостойный наследник еще раз вернется в замок, чтобы довершить начатое, пусть он столкнется со своим самым строгим, но и самым милосердным судьей, способным исторгнуть из его уст вопль искреннего раскаяния!
Вопреки ожиданиям Пиния Нигеллия, его речь исторгла вопль искреннего раскаяния из уст самого Дамблдора, который уже сожалел о своем поспешно данном обещании, обернувшемся теперь водворением портрета Вальбурги Блэк на дверь в гостиную Гриффиндора. Впрочем, Дамблдор не был бы Дамблдором, если бы он тут же не догадался, как обратить и столь безнадежную ситуацию себе на пользу.
- Что ж, директор Хогвартса не может изменить своему слову, - признал Дамблдор, понурив голову. – Коллега, вам придется помочь мне попасть в особняк Блэков, чтобы я смог перенести портрет досточтимой Вальбурги в Хогвартс.
Но и Пиний Нигеллий Блэк в своей хитрости не уступал Дамблдору.
- Помилуйте, коллега, - лукаво прищурился Пиний Нигеллий из своей рамы, вовсе не собираясь открывать доступ в свой дом Дамблдору, а с ним и всему Ордену Феникса. – Портрет Вальбурги в доме Блэков прикреплен к стене заклятием вечного приклеивания. К тому же я не могу поверить, чтобы вам было недоступно простое копировальное заклятие. А необходимые для него параметры я сообщу вам с превеликим удовольствием.
Именно такое невероятное стечение обстоятельств и привело к тому, что ранним утром, в рассветном полумраке, Альбус Дамблдор, как в далекой юности, тайком пробрался к дверям своей бывшей гостиной – на этот раз чтобы сотворить в раме изуродованного портрета копию портрета Вальбурги Блэк. К его великому облегчению, Вальбурга не возникла в тот же миг на своем новом портрете, и Дамблдор, скрепя сердце и приготовившись к худшему, вежливо ее позвал, чтобы объяснить ей ее должностные обязанности.
- Миссис Блэк! – повторил Дамблдор во второй раз, потому что рама портрета по-прежнему оставалась пустой.
- Мисс Вальбурга! – наконец рявкнул Дамблдор, потеряв терпение и припомнив все выходки своей бывшей ученицы.
- А, это ты, совратитель мальчиков! – на весь коридор отозвалась Вальбурга Блэк, возникая наконец на портрете. – Старый добрый Хогвартс! Теперь-то он узнает, как ты вовлекаешь невинных юношей в свои грязные делишки!
Окружавшие Вальбургу портреты пришли в крайнее оживление и даже начали требовать подробностей, от чего сердце Дамблдора ушло в пятки – хотя старость практически излечила его от его позорного порока, в те времена, когда Вальбурга была молодой, он действительно был грешноват, хотя студентов и обходил стороной. Дамблдор смешался, шикнул на что-то осуждающе бормотавший портрет, висевший рядом с Вальбургой, и пустился наутек.
- Я всего лишь хотела сказать, что он сбил моего старшего сына с истинного пути и вовлек его в свой Орден Феникса, - пожала плечами Вальбурга на вопросы своих соседей, решив, что компромат на директора ей еще пригодится. – Впрочем, что за дела? Куда это повесил мой портрет этот недоумок? Чертов пижон! Полукровная сволочь! Я, Вальбурга Блэк, рядом с его полоумным Гриффиндором! Кто-нибудь, позовите-ка мне Пиния, я ему задам!
Дамблдор тем временем добежал до своего кабинета и, влетев в двери, столкнулся с любопытным и веселым взглядом Пиния Нигеллия.
- Вот что, коллега, - отдышавшись, выговорил Дамблдор. – Если ваша дорогая правнучка переругается со всем Гриффиндором и перестанет пускать их в гостиную, разбираться с этим будете вы!
- Скажите пожалуйста! – помотал головой Пиний Нигеллий, вскинув подбородок. – А какого дьявола ваш Гриффиндор забыл в слизеринской гостиной?
- Никакого! – огрызнулся Дамблдор. – Мой Гриффиндор не может попасть в свою гостиную, и кажется мне, что портрет Вальбурги на двери мало облегчит их положение.
- А что портрет Вальбурги Блэк делает на двери в гриффиндорскую гостиную? – изумился Пиний Нигеллий. – Вы же говорили мне, что мой наследник испортил портрет на двери своего факультета.
- Сириус Блэк учился в Гриффиндоре, - отчеканил Дамблдор, начиная понимать, что не только он этим утром совершил роковую ошибку.
- Черт меня побери! – потрясенно пробормотал Пиний Нигеллий. – Да, я припоминаю, вы что-то такое когда-то говорили… что-то совершенно несуразное, я тогда подумал, что я ослышался… Черт меня побери! Портрет Вальбурги Блэк на двери в гостиную Гриффиндора! Я должен это увидеть!
Путь от кабинета директора до гриффиндорской башни занимает немало времени, если при этом приходится переходить с портрета на портрет и договариваться с обитателями других холстов о беспрепятственном проходе, поэтому первыми к новой двери в гриффиндорскую гостиную прибыли студенты Гриффиндора, возглавляемые Минервой МакГонагалл.
- Минерва! – произнесла никому из студентов незнакомая высокая и худая женщина в черном платье, украшенном белыми кружевами, которая сменила привычный портрет Полной Дамы. – Как же давно мы с тобой не виделись!
- Здравствуй, Вальбурга, - сухо ответила МакГонагалл, не любившая свою однокурсницу и прекрасно помнившая, что эта нелюбовь при жизни Вальбурги была более чем взаимной. – Фортуна Майор!
- Я сменила пароль, Минерва, - усмехнулась Вальбурга из рамы. – Ну же, подойди ко мне поближе, я шепну новый пароль тебе на ушко. Ближе, ближе, неужели ты боишься даже моего портрета?
МакГонагалл, суровая и прямая, подошла к портрету почти вплотную и даже слегка повернула голову, но наклонять ухо к портрету не стала.
- Иди в задницу, шалашовка! – заорала Вальбурга Минерве прямо в ухо и исчезла с портрета.
Несмотря на любовь гриффиндорцев к своему декану, этот немудрящий розыгрыш, к тому же исполненный столь строго одетой дамой в кружевах, вызвал немало смешков, которые сразу стихли, когда МакГонагалл повернулась к своим студентам.
- Клянусь, я узнаю, кто повесил здесь этот зловредный портрет! – тихо произнесла МакГонагалл в небывалом гневе и удалилась по коридору быстрыми шагами, приказав студентам оставаться на месте.
Коллективный разум гриффиндорцев, собравшихся в кружок перед портретом, еще не успел прийти к заключению, кем является волшебница на их новом портрете, когда портрет привлек их внимание сухим покашливанием.
- Ну что ж, - саркастически произнесла Вальбурга Блэк, вновь появившаяся на своем портрете, - грязнокровочки, изменнички крови и прочие ублюдочки. На чистых, получистых и нечистых рассчитайсь!
- Иди в задницу, шалашовка! – отозвался Фред Уизли, и Вальбурга на мгновение задохнулась от гнева.
- Мы думали, это новый пароль, - пояснил Джордж. – Обманывать нехорошо, тетя!
- Старая карга Мюриэль тебе тетя, конопатый нищеброд, - огрызнулась Вальбурга, которую трудно было надолго ошарашить. – И в свою башню вы больше не войдете!
С этими словами Вальбурга исчезла с портрета вновь, а студенты Гриффиндора стали держать полевой совет, потому что стоять под дверью весь день никому не хотелось.
- Давайте жить дружно, мадам, - наклонившись к раме, предложил Джордж, избранный парламентером за его языкатость. – Вы не ругаете нас, мы не ругаем вас.
- И какой тогда мой интерес? – спустя пару минут отозвалась Вальбурга, появляясь на холсте.
========== II ==========
Пиний Нигеллий, перебираясь с холста на холст, достиг гриффиндорской башни уже тогда, когда по Хогвартсу разнесся слух, что весь Гриффиндор стоит перед новой картиной на своей двери, а картина поливает их всех последними словами. Драко Малфой, конечно же, не мог пропустить такого зрелища и появился на месте событий, не совсем представляя себе, на что способны разъяренные гриффиндорцы и вотще рассчитывая на то, что кто-то из профессоров окажется рядом и в крайнем случае спасет его от расправы.
- Ха-ха, - потешался Малфой, остановившись на почтительном расстоянии и довольно тихо повторяя наиболее удачные оскорбления авторства Вальбурги, но все же постоянно оглядываясь на Крэбба и Гойла, - слащавая деревяшка! Эбонитовая палочка! Краснозадые павианы!
В этот момент от толпы гриффиндорцев отделилась взбешенная Анжелина Джонсон, которая, кроме эбонитовой палочки, уже услышала от Вальбурги, что она арапка и холопка. Анжелина была рада возможности сорвать на ком-нибудь зло, и мимо Малфоя пролетела пара довольно взрослых заклятий, а от попавшего в цель третьего заклятия у Малфоя выросло во лбу невесть что. Малфой пошатнулся, оступился, выпустил в сторону Анжелины несколько защитных заклинаний и бросился наутек, подгоняемый, к своему удивлению, бодрой и циничной руганью Вальбурги.
- … чтоб тебе хвосторога на голову насрала! – закончила через минуту обращенную к недостойным представителям своего факультета речь Вальбурга и ненадолго перевела дух.
- Мы за вами очень внимательно записываем, - сообщил Джордж, который уже давно отдавал должное красноречию Вальбурги. – Нам особенно понравились «хорек-альбинос» и «вагон драклов в сраку».
- Тьфу, - зло сплюнула Вальбурга. – Пропал, пропал Салазаров факультет! В мое время мы бы вас еще как погнали.
- Так уж и погнали бы, - громко усомнился Фред среди всеобщего гомона.
- А то нет, - с удовольствием подтвердила Вальбурга, - у нас один Риддл десятерых стоил.
- Вот теперь я знаю, как чистокровных среди вас отличать, - торжествующе заметила Вальбурга, насладившись гримасами ужаса на нескольких лицах. – Чистокровные-то помнят, как Риддла фамилия. Ладно, заходите уж, раз у вас даже арапчата в одиночку троих гоняют. Пароль на сегодня – Круциатус, в жизни еще пригодится.
Возмутительное и вопиющее поведение портрета Вальбурги стало предметом экстренного педсовета уже на следующей неделе, который начался с покаянной речи Дамблдора, валившего все на коварство Пиния Нигеллия.
- И все же нельзя не признать, что ее поведение совершенно недопустимо, - заметила МакГонагалл, чей гнев на Вальбургу несколько уменьшился от переданной Дамблдором трогательной речи Пиния Нигеллия, живописующей величие материнской любви.
- Тем не менее, именно ее поведение помогло вам добиться от ваших студентов того, к чему вы их тщетно призывали битые два месяца, - отозвался Снейп.
Студенты Гриффиндора действительно в последние дни начали организованно покидать свою гостиную одной большой группой и больше не появлялись в коридорах после отбоя, не рискуя испытывать терпение Вальбурги, которая осыпала проклятиями и довольно меткими оскорблениями любого, кто тревожил ее покой чаще, чем ей того хотелось бы, а пытавшихся посостязаться с ней в сквернословии стращала тем, что всю следующую неделю паролем будет «Слизерин чемпион», и весь Гриффиндор узнает, из-за кого это.
- Если вы имеете в виду грязную ругань, которую распространяет по школе член вашего факультета, то этого я от студентов никогда добиться не хотела, - ловко парировала МакГонагалл.
- Моего факультета? – изумился Снейп, который, действительно, собирался пожаловаться на то, что натренированные Вальбургой гриффиндорцы стали куда острее на язык, а неизбежные стычки с нею дополнительно их сплотили. За день до этого, когда Снейп заменял Люпина, ему хватило неосторожности назвать Гермиону невыносимой всезнайкой, за что его тут же назвали в спину сразу несколькими обидными прозвищами, самым цензурным из которых было «подвальная крыса», а ботинки заколдовали так, что они вместо скрипа стали производить неприличные звуки. Снейп снял с Гриффиндора сотню баллов, но, поскольку урок был сдвоенным, а нарушителям удалось остаться неизвестными, МакГонагалл подала на его решение апелляцию и легко ее выиграла.
- Но ведь Вальбурга Блэк действительно училась на Слизерине, - поддержал МакГонагалл Дамблдор. – Вам, как декану факультета, следовало бы призвать ее к порядку.
Пока Снейп на педсовете героически отбивался от попыток возложить на него обязанность урезонивать Вальбургу Блэк, Пиний Нигеллий Блэк совершал свой обычный вечерний моцион по портретам, направляясь в сторону гриффиндорской башни и своей любимой правнучки, а Вальбурга была занята традиционным пререканием с Невиллем, в очередной раз забывшим пароль.
- А голову ты не забыл? – саркастически спрашивала Вальбурга.
- Я в следующий раз запишу, - пообещал Невилль, смущенно уставившись в пол.
- Да ты сдурел, парень! – возмутилась Вальбурга. – Ты еще на лбу себе пароль запиши, чтобы его каждая собака знала. Черта ли я тогда здесь время свое трачу? Написать вон над дверью «Скажи друг и входи», и живите сами, как знаете!