========== Глава 1. ==========
Тик-тик… Тик-тик…
Этот звук меня раздражает. Мне хочется вскочить и разломать этот гадкий аппарат, мешающий мне находиться в полной тишине. Одна польза от них – они показывают, как скоро закончится этот день. Еще один день моих мучений. Очередной день неведения, день, когда она так далека от меня. Очередной день, когда я не знаю, где она, что с ней.
- Пит, ты бы отдохнул. У тебя завтра сложный день, - заботливо шепчет мне на ухо отец. – Ты помнишь, что завтра едешь в Двенадцатый?
Я замираю словно от удара. Напоминание о моем Дистрикте для меня болезненно, ведь от него ничего не осталось.
После того, как Китнисс взорвала силовое поле, Дистрикт начали бомбить. Не сразу, примерно через час. Спастись удалось лишь четверти жителей. Большинство – благодаря Гейлу. У него сработало чутье.
Как только отключили электроэнергию, он послал братьев собирать соседей по Шлаку, а сам побежал за семьей Китнисс. Моя семья, Делли с братом и Мадж спаслись исключительно из-за того, что в тот день они ужинали у миссис Эвердин. Иначе, их постигла бы та же участь, что и остальные три четверти жителей Дистрикта.
Гейл отвел всех в лес, к озеру, которое ему показала Китнисс. Миссис Эвердин и Прим развернули пункт первой помощи, лечили всех лесными травами. А на плечи Гейла легла самая сложная задача – пропитание. У него было несколько луков, парочка ножей и восемьсот голодных ртов. Все, кто мог ему помогать – помогали. В таких ужасных условиях они продержались несколько дней, а потом за ними прилетел планолет из Тринадцатого. Всем беженцам было предоставлено жилье, одежда и еда. Правда, жилье однотипное, с белыми стенами, одежду приходилось донашивать, а еда достаточно безвкусная. Но это было мелочью, ведь жители Двенадцатого привыкли и к более суровым лишениям. Дети стали ходить в школу, каждому, кто достиг 14 лет, дали низший военный чин и разрешили участвовать в военных действиях. Все, кто не хотел этого, получили работу.
Так, вся моя семья стала работать на кухне, Делли теперь помогает штопать одежду, а Прим и миссис Эвердин помогают в медпункте. Мадж и Гейл решили перейти к решительным действиям и активно тренируются. По идее, я тоже должен был начать готовиться, но из-за физических и моральных травм я не мог приступить к тренировкам. Собственно говоря, я и сейчас к ним приступить не могу. На моей руке висит ставший за всё это время привычным браслетик с названием моей болезни. Правда, оно длинное и запутанное, и я и прочитать-то его как следует не могу, не то, что запомнить.
Из Капитолия в тот день вывезли Эффи, команду подготовки Китнисс и Порцию. Что стало с Цинной и с моей командой никто не знает.
Когда я лежал в больничном отсеке, каждый, кто приходил ко мне, старался подбодрить, обязательно говорил, что все будет хорошо, что у нас с Китнисс все обязательно наладится. Правда, о последней фразе все жалели, потому что мое лицо неизменно бледнело при этих словах, а сам я смотрел на этого человека с убийственным спокойствием. Джоанна как-то пошутила, что моим взглядом в этот момент можно убивать. Шутка вышла несмешной.
- Пит, ты меня слышишь? – отец с беспокойством заглядывает в мои глаза и трогает за плечо.
- Да, пап. Я просто задумался.
- Шон, Пит, Джем, Майк, через двадцать минут отбой! Если вы хотите еще что-то успеть, то вам лучше поторопиться! – громко заявляет мать, выходя из душевой. – Пит, теперь твоя очередь.
- Да, мам. Иду, - негромко отзываюсь я и поднимаюсь на ноги. Быстрыми шагами пересекаю комнату, беру себе чистые вещи из комода и захожу в душевую.
Сбрасываю одежду и становлюсь под потоки теплой воды. Ерошу мокрые волосы и чуть надавливаю пальцами на виски. Как же я устал, как запутался, как мне хочется, чтобы все это наконец-то закончилось!
Выключаю воду, обтираюсь полотенцем и надеваю одежду. В дверь слышится стук.
-Все, мам, я выхожу!
Я бросаю грязную одежду в корзину и толкаю дверь.
На своей кровати я вижу Джоанну. Она лежит, широко раскинув ноги и руки.
- Привет! – она улыбается.
- Что тебе нужно? Или ты так, по-соседски пришла соли попросить?
- Нет, я совсем по другому поводу. Меня попросили позвать тебя в Штаб.
- В десять? Они с ума сошли?
- Я тоже так думаю. Но я не самоубийца, чтобы заявлять об этом. И еще, держи! – она поднимается и бросает мне что-то. – В коридорах сейчас вырубят свет, так что пойдем с фонариками.
- Они точно психи, - задумчиво протягиваю я, ловко подхватывая фонарик. И чувствую на себе взгляд матери.
- Все, все, мамочка, уже ушли! – шутливо улыбаюсь я и чувствую, как каждый в этой комнате облегченно выдохнул.
Мы выходим в коридор, и почти сразу гаснет свет. Я нажимаю на кнопку и оборачиваюсь к Джоанне.
- Надеюсь, что ты знаешь, где находится Штаб, потому что лично я понятия не имею.
Она улыбается одними уголками рта и идет вперед.
- Знаешь, Пит, ты сегодня какой-то другой, - напрямик заявляет Джоанна, когда мы, минуя очередной коридор, подходим к двери.
- Дай угадаю, сегодня я не хожу с видом ожившего покойника! – парирую я и открываю дверь.
Все, кто сидит за столом, тут же оборачиваются. Я с невинным видом интересуюсь:
- Вы соскучились? Или забыли, как я выгляжу?
- Я бы с радостью тебя забыл, да вот не могу. А жаль, - парирует Гейл с едкой улыбкой.
- Я бы тоже с радостью не знакомился бы с тобой, Хоторн, - в тон ему отвечаю я.
-Взаимно, Мелларк.
- Так, мальчишеские разборки оставим до лучших времен. Сейчас у нас есть более важные вопросы для обсуждения. Мы должны… - президент Тринадцатого Альма Койн не успевает закончить свою фразу. Из большого плазменного телевизора, висящего на стене, раздается писк. Плутарх переглядывается с Бити, сидящим рядом со мной, и нажимает на какую-то кнопку на пульте управления.
Экран телевизора загорается. На черном фоне, под звуки гимна, сверкает знак Панема. Через несколько секунд на экране возникает Цезарь Фликерман. Кажется, его совсем не коснулись те события, что происходят в стране. На нем все тот же костюм, сверкающий разноцветными лампочками. Его волосы снова цвета морской волны. Его лицо все так же озарено улыбкой. Цезарь приветствует зрителей, а затем сообщает, что в сегодняшней программе к нему придет гость. А точнее, гостья.
Камера отъезжает назад, показывая нам гостью сегодняшней программы. Молодая девушка с волосами цвета шоколада заставляет меня замереть. Я инстинктивно наклоняюсь вперед, стараясь уловить каждый жест, воспроизвести в памяти каждую черточку ее лица.
Китнисс Эвердин сидит в кресле цвета сливок рядом с ведущим. Она приветственно улыбается и машет рукой. Совсем не похоже, что эта девушка проводит в казематах Капитолия большую часть суток вот уже целый месяц. Вид у нее если не цветущий, то вполне даже приличный. Кожа идеально ровная, нет старых шрамов и синяков. Она выглядит как-то непривычно, неестественно что-ли.
- Полная регенерация. Ей сделали полную регенерацию, - тихо шепчет Порция, сидящая напротив меня, что сразу подтверждает мои догадки.
На Китнисс темно-синее бархатное платье, расшитое алмазами. Оно было на ней во Втором, во время тура победителей, вспоминаю я. На нагие плечи волнами спадают гладкие волосы. На лице достаточно много косметики, но даже она не может скрыть синяки под глазами от бессонных ночей. В остальном, у Китнисс вполне обычный вид. Ничего общего с той израненной, замученной девушкой, что является мне в кошмарах. Да, именно такими они у меня стали. Старые, с Катоном, Миртой и Диадемой, канули в небытие. Теперь каждую ночь я видел ее. Мою Китнисс. В ужасных, темных, пыточных камерах Капитолия.
- Странно, - вслух замечает Гейл. – Я думал, что будет хуже.
- На самом деле, так оно и есть. Наши разведчики сообщают, что одно из интервью с Цезарем снимали во дворце президента несколько недель назад. То, что оцеплены были несколько кварталов вокруг его жилища, наводит на мысль, что там был кто-то очень важный, нужный, кто-то, кого могут попытаться перехватить, - говорит Плутарх. – Скорее всего, тогда там была Китнисс.
- Ну хоть что-нибудь о ней известно? – с надеждой спрашивает Порция.
- Нет. Дворец хорошо охраняется, добраться туда пока нет никакой возможности. Мы ничего не знаем ни о Китнисс, ни о Финнике. Кроме того, что они живы, разумеется.
- Откуда такая уверенность? – ледяным голосом осведомляется Джоанна.
- Будь они убиты, об этом узнал бы весь Панем. Я уверен в этом, - хорошо поставленным голосом сообщает Боггс, один из подчиненных Койн.
- Может быть, мы все же посмотрим, а потом уже будем обсуждать возможные концы этой истории? – гневно интересуется Гейл, прерывая наш разговор.
Как это ни странно, он прав. Я вновь перевожу взгляд на экран. Китнисс и Цезарь уже обменялись приветствиями. И сейчас начнётся самое интересное…
========== Глава 2. ==========
- Добрый вечер, Китнисс!
- Здравствуй, Цезарь. Готова поспорить на что угодно, ты не ожидал меня здесь увидеть.
- Ну почему же? Я всегда в тебя верил. Как и верил в то, что ты приложишь все усилия, чтобы сейчас здесь сидел совсем другой человек, - напрямик заявляет Цезарь, смотря Китнисс прямо в глаза. В его собственных, темно-синих, скрывается сочувствие. Видимо, он знает, что происходит на самом деле, он явно не рад, что вынужден задавать провокационные вопросы.
- Да, но только вот у кое-кого были совсем другие планы, - отзывается Китнисс, отвечая не слишком ясно. То ли она имеет ввиду меня, то ли Хеймитча и остальных трибутов, а может, намекает на президента Сноу. Сейчас никто, кроме самой Китнисс, не знает истинного смысла этой фразы.
Они обмениваются еще парой банальных вопросов. Во время них мы точно ничего не узнаем, поэтому можем отвлечься на обсуждение.
- В этом вся Китнисс. Она отвечает на прямо поставленный вопрос. Без подробностей. Уникальный случай, - задумчиво протягивает Джоанна.
- В данном случае нам это не очень полезно. Сейчас один из тех немногих моментов, когда мы можем выхватить информацию прямо у Сноу из-под носа, - резко отвечает Койн.
- Думаю, она поступает так не только из-за неумения говорить, ведь в нужной ситуации она вам такой монолог отчеканит, что любой обзавидуется. А сейчас ей что-то мешает, - медленно тянет Порция, чуть сощуривая глаза.
Я перевожу взгляд на экран, пропуская мимо ушей очередные банальные вопросы. Ведь действительно, что-то не так. Китнисс всегда чувствует себя не в своей тарелке, находясь перед камерами, но за год она научилась сносно играть на публику. Сейчас же она скована даже больше, чем обычно. И она иногда бросает взгляд на камеру. На камеру…
- Я думаю, что рядом с камерой кто-то стоит. Она постоянно туда смотрит, пытаясь понять, говорит ли она правильно. Судя по всему, пока всё сказанное не выходит за рамки дозволенного, - рассуждаю я вслух.
- Да, пожалуй, ты прав, - соглашается Бити.
- Вы смотрите или нет? – резко обрывает нас Джоанна.
Ее фраза заставляет всех перевести взгляд на экран. Китнисс рассуждает о чем-то, но я никак не могу понять темы. Цезарь внимательно ее слушает, изредка что-то вставляя. Интервью пока протекает непринужденно, что не может не радовать меня и не огорчать Койн, ведь Китнисс никакой провокационной информации пока не предоставляет.
Чуть встряхиваю головой, стараясь отогнать ненужные мысли. Не до них.
- Китнисс, не могла бы ты рассказать о событиях последней ночи на арене? Мне кажется, что это могло бы многое нам пояснить, - медленно и четко произносит Цезарь.
Китнисс передергивает плечами и на мгновение прикрывает глаза, собираясь с мыслями.
- Это сложно, очень сложно, Цезарь. Но я все же попробую. Итак, представь, что ты находишься на огромной площадке, окруженной барьером. Ты трибут. Точнее победитель, знающий цену, которую заплатишь за победу. Ты уже знаешь, что арена - это часы. Каждое деление на циферблате сулит новое испытание. За последние двое суток умерли 16 трибутов. Некоторые были твоими союзниками, друзьями, они спасли тебе жизнь, и не раз. И ты точно знаешь, что победить на этот раз сможет только один. И это точно не ты. И не важно в этот момент, что происходит там, дома. Нет разницы, кто и что сейчас испытывает. Арена не позволяет отвлечься ни на минуту. Она жестока. Она требует платы, которая слишком высока. Плата, которая поможет избавиться от всего. Плата, которую придется заплатить всем, и не важно, каков будет исход этой истории.
Китнисс говорит тихо, отчетливо, смотря прямо на камеру. Кажется, что в этот момент для нее нет важнее ничего на свете, кроме ее чувств. И ей, наверное, плевать, что за каждое слово ей придется заплатить.
- А плата – это жизнь? – уточняет Цезарь.
- Не совсем. Таков будет исход для 23 человек, но все они перед этим заплатят другую цену. Они станут убийцами, ведь рано или поздно убивать приходится всем. Каждый цепляется за свою жизнь, как может. Все мы, победители, совершили преступления, ужаснее которых, наверное, не может быть. Мы убивали ради победы. Это ужасно, и если честно, страшно мешает жить дальше. Это висит грузом на шее. Душит, напоминает о себе каждый день. Так что, в каком то смысле, мы все проиграли тот страшный бой.
-Проиграли… - тихо повторят Цезарь.
В студии, где сидит Китнисс, в нашей комнате, и кажется, что даже во всем Панеме царит звенящая тишина. Никто никогда не говорил, каково это – быть трибутом-победителем.
- И мне тогда показалось, что спасение дорогого для тебя человека хоть как-то поможет искупить мою вину. Ведь смерть порой приносит страшное облегчение. Не только для тебя, но и для других. И ты живешь этой мыслью. Цепляешься за нее, как за соломинку, за последнюю надежду. Моим желанием было спасти Пита. И на мое удивление, такое желание было не у меня одной. Все было так странно, так запутанно. Я не знала о повстанцах, не понимала сути этой игры. Для меня было ясно только одно – спасая Пита, они удерживают меня от расторжения союза. Да и он сам был против этого. Я до сих пор жалею, что не уговорила его тогда уйти. А еще больше о том, что тогда позволила «союзникам» нас разлучить, и ушла с Джоанной. Но я порой прокручиваю в голове те события и понимаю, что у меня не было ни единой возможности остаться, не расторгнув союза. А потом, когда Джоанна ударила меня катушкой с проводом… Дальше события я помню смутно… Помню, что вернулась к Дереву молний, звала Пита и взорвала арену… Я сама до сих пор понять не могу, зачем сделала это. Никаких намерений у меня не было. По крайней мере, я их не помню.
Китнисс замолкает, опускает взгляд в пол и начинает выстукивать какой-то непонятный ритм кончиками ногтей. Цезарь молча рассматривает Китнисс с ног до головы, будто раздумывая над чем-то.
- Китнисс, как ты думаешь, знал ли в тот момент Пит о повстанцах? – с какой-то нерешимостью спрашивает ведущий.
Китнисс медленно поднимает голову, в свою очередь внимательно рассматривая Цезаря, будто прикидывая, как получше его можно убить.
- Нет, Цезарь, - холодно отвечает она.
- Ты уверена?
- Абсолютно. Я бы знала.
- А как насчет вашего ментора, Хеймитча?
Китнисс, продолжая отстукивать четкий ритм и рассматривая Цезаря, едко улыбается.
-Я понятия не имею, знал ли о чем-либо Хеймитч. И знать не желаю.
-Как ты думаешь, он знал что-либо о заговоре?
-Я понятия не имею, знал ли о чем-либо Хеймитч, - повторяет Китнисс. – Он, знаешь ли, не имеет привычки ставить меня в известность о своих планах. И я ничего об этом не думаю, – предупреждая очередной вопрос, отвечает она.
Какое-то время они молчат. Китнисс чуть прикрывает глаза, переводя дыхание, и интересуется:
- Что мы еще должны обсудить?
- В чём дело? – вопросом на вопрос отвечает Цезарь.
- В последнее время я очень быстро устаю, знаешь ли, - равнодушно отвечает она, смотря куда-то в сторону.
- Слышал, у тебя были небольшие проблемы со здоровьем, - негромко замечает Цезарь, бросая короткий взгляд на оператора, стоящего возле камеры.
- Ну, выкидыш нельзя назвать небольшой проблемой со здоровьем, - отвечает Китнисс с некоторым трагизмом в горле, показывая тем самым Капитолийским зрителям то, что ей действительно пришлось пережить ужасное событие в жизни каждой девушки.