Да, именно так мне казалось тогда, этим я оправдывал и успокаивал себя.
Я окунулся в ожидание перемен. Я кожей чувствовал, что они грядут, я предвкушал их, я хотел их. Я просто устал от неопределенности, от неизвестности, от неуверенности в завтрашнем дне. Порой мне казалось, что я на вокзале и никак не решу куда ехать, какое направление выбрать.
Я вынырнул из своих мыслей, даже не замечая, как любовно поглаживал пальцами мягкую кожу обложки. Было уже поздно, но спать совершенно не хотелось, хотя день сегодня у меня выдался совсем не простой.
Я решил сварить себе кофе. Как-то незаметно, но я полюбил этот напиток. Мне иногда казалось, что он не бодрит, а наоборот, успокаивает меня.
Налив кружку я подошел к окну. Снова пошел снег. Почему-то уже несколько дней подряд снег начинался вечером, даже ближе к ночи. Сегодня он был не крупный и медленный, как будто ленивый. Я полюбовался немного снежным хороводом и вернулся на диван, чтобы продолжить свои воспоминания и чтение дневника.
Март 2006 г. Нью-Йорк
Помимо моего большого полотна, Моррисон забрал еще три картины, которые он проигнорировал в предыдущую выставку.
Мою картину заметили. Около нее подолгу задерживались, обсуждая и восхищаясь. Я улыбался, знакомился и жал руки разным людям, практически не запоминая имен. Меня что-то спрашивали, и я отвечал. Выставка для меня прошла, как в тумане. В воздухе витала фраза «молодой талантливый художник».
Надо отдать должное Ирвину. Он умудрился каким-то образом заполучить пару известных критиков. Они довольно долго стояли у моей последней работы, переговариваясь и делая какие-то пометки в блокнотах.
Я так вымотался от бесконечных улыбок и разговоров, что ноги уже просто не держали. Мне хотелось не просто присесть, мне хотелось рухнуть в кровать. Я с трудом нашел укромный закуток и собрался, уж было, опуститься прямо на пол, но тут рядом нарисовался Ирвин, с довольной улыбкой на лице.
- Это успех! Уверен, завтра выйдет статья о моей выставке и о твоих работах, - толкнул меня в бок Моррисон.
- Статья? – удивленно переспросил я.
- Ну, хорошо, не статья, а заметка, - поправился Ирвин, довольно потирая руки. – Но это тоже, знаешь ли, большой прогресс для моей галереи, да и для тебя естественно.
Я кивнул. А потом все же не выдержал и опустился на пол.
- Черт! Я так устал!
- Ну-ну! Не расслабляйся. Нам еще нужно подлизать пару задниц. А потом, вот, может, это тебя взбодрит, - Ирвин показал мне стикер, на котором красовалась четырехзначная сумма.
За эту цену была продана моя картина. Я с трудом в это верил. С учетом вычета комиссионных галерее, останется еще очень приличная сумма.
- Это… это за… за мою картину? – выдохнул я, хотя прекрасно понял это.
- Да. И две другие тоже уже проданы. Думаю, к концу выставки и третья уйдет, - Ирвин сыто улыбнулся. – Не задерживайся тут.
Посидев еще минут пять, я поднялся и направился опять в зал. Как и говорил Моррисон, к концу вечера была продана и третья картина. А также, я получил приглашение на собеседование от одной довольно известной галереи. Хотя, уже сейчас они озвучили, чтобы хотели получить к их выставке. Вот он мой билет в будущее. От одной только мысли, что я начну выставляться там, у меня сладко замирало сердце.
Я добрался до дома еле живой. Не было сил даже на душ. Я упал в кровать и, погружаясь в сон, подумал о том, что завтра обязательно позвоню Брайану и расскажу о своем успехе.
Глава 4
2018 г. Версаль
Джастин
Я вздохнул. Столько лет прошло. Да, так все и было.
На следующий день я позвонил Брайану, забыв о том, что накануне злился на него, и взахлеб рассказал про свой успех. Я даже не вспомнил, что хотел подарить ему ту картину. Я вывалил на него всю свою радость и восторг, пообещав выслать фотографию полотна.
Брайан выслушал и поздравил меня. По его словам, он ни минуты не сомневался, что так и будет. Он всегда знал, что я чертовски талантлив. Я совсем не обратил внимания на его несколько суховатый тон. Думаю, что в тот момент, даже молчание не омрачило бы моей радости.
С этого дня моя жизнь превратилась в настоящий калейдоскоп. Со мной заключила договор еще одна, более известная и крупная галерея. Но и галерею Моррисона я тоже не бросал. Правда, теперь вопрос оплаты носил чисто финансовый характер. Ирвин снимал свой процент с продажи и больше не пытался залезть мне в штаны. Думаю, он прекрасно понимал, что я мог в любой момент развернуться и уйти, а это ему было совершенно не выгодно. Меня заметили, а картины стали приносить доход. Все же Ирвин оказался, в первую очередь, бизнесменом.
Да, моя жизнь изменилась. У меня появились новые знакомые, я стал посещать разные приемы и вечеринки, налаживать связи, без которых здесь, в Нью-Йорке, просто нечего было делать, хотя, выматывающая работа над картинами, оставляла мало свободного времени. Да и рука частенько напоминала о себе, не давая быстро работать. Но, как бы мне не хотелось, эти мероприятия теперь являлись неотъемлемой частью моей жизни. Я не мог их игнорировать, если хотел быть в гуще событий и выставляться дальше. Город диктовал свои условия. Жизнь бурлила и не давала передышки, не давала стоять на месте и оглядываться назад. И мне это нравилось. Я постепенно погружался в Нью-Йорк.
Деньги от проданных работ на последующих двух выставках, позволили мне уже через три месяца переехать в другую, более приличную квартиру, которую теперь я снимал один. Конечно, до шикарных апартаментов было еще очень далеко, но все же я считал это шагом вперед.
Мы тепло попрощались с Шоном. Я пообещал, что буду звонить и заглядывать к нему.
Брайан, хоть и без особого восторга, но все же одобрил мое новое жилье, когда появился в Нью-Йорке. В его представлении это был уже не скворечник, а собачья конура. Ну, чтобы он там не думал, меня моя квартира вполне устраивала. Да и потом, ему ли жаловаться? Вряд ли он будет в ней частым гостем.
Больше я не звал Брайана на выставки, а просто говорил, когда они будут, и он сам решал приезжать или нет, сможет ли вырваться. Теперь я не ждал его, как раньше. Так мне было легче, да и Брайану, думаю, тоже. Ведь нет ничего хуже, чем ждать и догонять. А если не приходится ждать, то не приходится и разочаровываться. Конечно, иногда я все же расстраивался, когда он не мог приехать на особенно удачные мои работы, но со временем смирился и просто перестал обращать на это внимания. Мы жили в разных городах, каждый своей жизнью, и я, наконец, принял это.
Правда, Эммет с Майклом приезжали пару раз, но и у них была своя жизнь. Эммет частенько путешествовал с Дрю и его командой, а Майкл не хотел оставлять Бена и на день, у которого последнее время немного ухудшилось здоровье.
К моему стыду, я редко звонил Дэбби. Она каждый раз устраивала мне разнос за это, но потом все равно смягчалась, долго обо всем расспрашивала и давала советы.
Да я и матери звонил не часто. Она с Такером собиралась переезжать в Атланту. Там же уже год жила Дафна.
Связь с Питтсбургом постепенно слабела. Я больше не принадлежал ему. Думаю, это было вполне закономерно.
Все изменилось, хотя, мы с Брайаном все же пытались сохранить видимость прежних отношений. Если я долго не звонил или не отвечал на звонки, Брайан знал, что я работаю. Но когда он приезжал, я по возможности откладывал все, и мы не вылезали из постели, отчаянно трахаясь. Именно так. Мы уже не занимались любовью, как это бывало раньше, мы трахались, будто в последний раз, будто боялись не успеть насытиться друг другом. Мы оба понимали это, но никогда не обсуждали. Я не знаю почему, но мы упорно молчали и делали вид, что все по-прежнему. А ведь по-прежнему уже ничего не было. Наши встречи больше походили на болезненную пытку, как будто мы специально мучили друг друга. Только я успокаивался и привыкал жить без Брайана, как он появлялся, и все летело к черту, все начиналось сначала.
Я пытался понять, что со мной происходит, что происходит с нами? Но если честно, мне просто не оставалось времени на долгие раздумья. Я снова окунался с головой в свою нью-йоркскую жизнь.
Брайан больше ни разу не сказал мне, что любит. Очевидно, он считал, что одного раза мне хватит на всю оставшуюся жизнь. Это же Брайан! Конечно, я не нуждался в этих словах каждый день. Но иногда, мне так отчаянно хотелось их услышать. Боже! Я все еще оставался маленьким глупым педиком.
Брайан чаще всего молчал, пока я рассказывал ему о своих заказах, о выставках, которые он пропустил, о новых знакомствах. Не знаю, было ли ему это действительно интересно. Думаю, что нет, но он внимательно слушал, правда, не комментировал и не отпускал своих саркастических замечаний, как это было раньше. Он просто слушал и молчал, а о себе и своей работе, о нашей «семье» говорил мало. Но когда уезжал, то неизменно, с какой-то грустной улыбкой повторял: « Я очень рад за тебя, Солнышко!»
Господи! Брайан уже тогда чувствовал, что мы отдаляемся друг от друга. Но, черт подери! Почему же он ничего не сделал? Он должен был сделать хоть что-нибудь! Вот только он бездействовал, уверенный, что стал лишним в моей жизни, и мы медленно, но верно продолжали уходить друг от друга, даже не пытаясь остановиться и что-то изменить. Я – потому что пребывал в эйфории от новых ощущений и возможностей, он – потому что считал, что все правильно, что все так и должно быть. Он дал мне все, что мог.
Тогда я винил Нью-Йорк в том, что он отобрал у меня Брайана. Винил расстояние, протянувшееся между нами. Но лишь годы спустя понял, что всему виной были мы сами. Мы оба, хотя в большей степени я. Ведь только мы сами в состоянии изменить что-то в своей жизни. Можно повернуть ее в любую сторону, а при необходимости и начать сначала, а можно просто, не сопротивляясь, плыть по течению. Мы так и плыли.
Мы не прошли проверку расстоянием. А время… Время действительно никогда не имело значения. И сейчас я знал это точно.
Я опять закурил. Воспоминания… Они до сих пор причиняли мне боль, пусть и не такую сильную, как раньше, но мое сердце все еще сжималось в груди.
Я раскрыл дневник.
Дневник Брайана Кинни
Март 2006 г. Питтсбург
Сегодня звонил Джастин. С восторгом рассказывал о выставке и своих успехах. Ну, я и не сомневался в нем.
Это замечательно, это прорыв, вот только не пойму, почему мне так хуево?!
Да, я все еще злюсь на Джастина, но дело не в этом.
Та картина… Это из-за нее. Мне показалось, что она завершает какой-то этап нашей жизни, оставляя нас в прошлом. А дальше… дальше пока неизвестность… Но там в будущем нас нет. На картине нет. Почему? Почему Джастин не увидел нас? Или он просто не стал рисовать того, что еще не случилось? Не стал фантазировать?
А может, мой Солнышко стал провидцем?!
Блядь! Надо срочно выпить!
Апрель 2006 г. Питтсбург
Вчера состоялось открытие «Вавилона». Это действительно явилось большим событием. Мы сделали это! Мы возродили наш клуб в память о погибших.
Он был забит под завязку, что меня совсем не удивило.
Были все, вернее, почти все.
Приглашал Джастина, но… Блядь, я так надеялся, что он приедет, но у него вернисаж. И это очень важно для него. Сейчас, когда его заметили, он должен быть на виду, заводить связи и все такое.
И все же, я так хотел, чтобы он был здесь. Почему-то это казалось мне важным. Я хотел держать его в своих руках, чувствовать, что он живой, что он есть.
Я, как последний дурак, все же надеялся, что Джастин появится, сделает мне сюрприз, но… Солнышко знает, что я не люблю сюрпризы.
Зато он их любит.
Был у него. Джастин в восторге. Его работы заметили.
А разве могло быть по-другому?
Видел несколько последних картин. Буйство красок, стремительный водоворот жизни. В этом весь Джастин - чувства, эмоции – все, что переполняет его и требует выхода.
Май 2006 г. Питтсбург
Наконец, приехали лизуньи с детьми. Планируют пробыть в Питтсбурге две недели.
Я здорово скучал по Гасу.
Не видел его всего пару месяцев, но мне показалось, что он еще больше подрос. Наверное, в этом возрасте дети быстро растут.
Жизнь идет своим чередом. Много работаю, бываю в «Вавилоне».