— Я не знаю, что ты хочешь, чтобы я сказал.
Она, однако, совершенно точно знала, как начать их выступление, и стала допрашивать Малфоя:
— Скольких учеников в этом Зале ты когда-либо оскорблял, насмехался над ними или относился несправедливо за все годы, проведенные в школе?
— Всех, не считая слизеринцев. Хотя и над некоторыми из них я посмеялся, — Малфой поморщился, произнеся эти слова. Он зло сощурил глаза и взглянул на Гермиону, которая тут же поняла, что до него дошло, что она напоила его Сывороткой правды. Потому что в любом другом случае он не дал бы столь честный ответ на такой вопрос перед всей школой.
— И ты так себя вел по отношению к ученикам и в позиции Главного старосты, не так ли? – продолжила Гермиона, стараясь сохранять невозмутимое выражение лица, видя, что Малфой злится на нее с каждой секундой все больше.
— Да, я ставлю их на место, если они меня раздражают. А если кто-то из них как-нибудь не так на меня смотрит, того я сразу же ставлю на место, пусть даже незаслуженно.
— И каково же твое оправдание такому отношению?
— Мой отец всегда говорил мне, что я должен гордиться чистотой своей крови. Малфои должны быть самыми сильными, самым властными. Они должны быть на шаг впереди остальных. Важно все контролировать, и, унижая других, ты заставляешь их себя уважать. Если у тебя нет чего-либо, что поможет тебе контролировать других людей, ты слаб и бесполезен.
— И поэтому ты унижал и меня, — подвела итог Гермиона.
— Да, сначала, но потом я доставал тебя и по другим причинам. Я оскорблял тебя, потому что ты магглорожденная. Ты была самой раздражающей из всех. Ты была лучше меня по всем предметам, исключая зельеварения. Ты всегда знала ответ на любой вопрос, и, несмотря на все мои усилия, мне не удавалось превзойти тебя. Я злился на то, что ты, магглорожденная, умнее меня, чистокровного.
— Да, и в этом году ты доставал меня, потому что хотел, чтобы я отказалась от комнаты старост, — обвинила Малфоя Гермиона, чувствуя себя адвокатом, который выигрывает дело в суде. Если Малфой всем открыто скажет, что он злоупотреблял полномочиями старосты, то Совет снимет его с этой должности.
— Нет, на Рождественском балу на четвертом курсе, куда ты пришла в чудесном наряде, я стал замечать, какая ты красивая. Я старался не смотреть, но не мог оторвать от тебя взгляда. С каждым годом я тайно наблюдал за тобой и, наконец, понял, что ты не только очень умная и у тебя есть решение для любой проблемы, но что тебя еще все очень уважают, и не потому, что боятся. Все уважают тебя, потому что ты добра и мила ко всем, с кем общаешься, исключая меня, разумеется. Меня ты презираешь.
Гермиона так и застыла от изумления. Она ожидала совсем не такого ответа.
— Это все? – спросила МакГонагалл, пытаясь завершить знаменательное выступление старост школы. К несчастью для Малфоя, ему пришлось честно отвечать на этот вопрос.
— Нет. Спустя некоторое время я понял, что больше не могу игнорировать свои чувства к ней. Я очень надеялся, что они исчезнут, но этого не произошло. Мне пришлось признать, что я влюбился в магглорожденную, которая никогда не ответит мне взаимностью. К тому же мой отец отказался бы от меня, если бы узнал, что я хочу связать себя с кем-нибудь нечистокровным. Поэтому я решил оттолкнуть ее от себя, особенно когда узнал, что мы будем делить с ней комнату и ванную. Я вел себя подло и избегал ее, зная, что это заставит ее ненавидеть меня еще больше. Некоторое время это работало, казалось, что это даже увеличивало ее неприязнь ко мне. Во всяком случае, до бала. Я действительно старался, но от нее некуда было деться. Я больше не мог отталкивать ее от себя. Я знал, что она никогда не будет со мной, поэтому старался нормально вести себя, потому что знал, что после окончания Хогвартса я ее больше не увижу.
Пока некоторые студенты в шоке пялились на старост школы, остальные начали перешептываться. Большинство гриффидорцев смеялось, и почти все слизеринцы чувствовали отвращение к таким новостям, судя по их виду. Хаффлпаффцы из вежливости молчали, а рейвенкловцы мудро решили заниматься своими делами и не влезать в эту ситуацию.
— Я могу идти? – спросил Малфой, явно стыдясь того, что он только что рассказал всей школе, как влюбился в грязнокровку. Его лицо покраснело так, как Гермиона никогда не видела, и она не знала, из-за гнева ли это было или стыда.
— Конечно, мистер Малфой, — МакГонагалл торопливо постаралась избавить ученика от страданий. Строгое выражение ее лица ясно показывало, что она больше не хотела это терпеть.
Едва услышав слова заместителя директора, Малфой поспешил покинуть Большой Зал настолько быстро, насколько мог; его сопровождали свист и смех учеников. Профессор МакГонагалл тут же прикрикнула на насмешников. Гермиона этого даже не заметила.
Она в неверии смотрела на дверь, через которую Малфой вышел из Зала. Она была ошеломлена. Правильно ли она его расслышала? Мальчик, который унижал ее с первых минут знакомства, на самом деле был искренне в нее влюблен?
В любых других обстоятельствах Гермиона не поверила бы его словам, назвала бы их ложью или шуткой, но в данной ситуации она не могла сомневаться в истинности признания Малфоя. Он был действительно влюблен в нее.
Все это время Гермиона думала, что он ее ненавидит и ему только нравится смеяться и издеваться над ней, но сейчас весь мир перевернулся с ног на голову. Все эти годы он доставал ее, чтобы держать подальше от себя, потому что не хотел, чтобы ему было больно.
Гермиона была ошеломлена — в его голосе было столько боли и уязвимости, и причиной тому была она. Как же слепа она была...
Почувствуй себя слизеринкой
— Что ты делаешь? — сконфуженно спросила Гермиона, увидев, что половина гостиной Малфоя заставлена коробками.
— Я переезжаю в другую комнату, — мягко, но со злостью в голосе ответил Малфой, даже не взглянув на нее.
— Но тебе не нужно переезжать, — она подошла к нему, продолжающему собирать вещи. — Совет решил, что ты можешь остаться старостой школы.
— Я знаю.
Чувствуя себя неуютно из-за его отчужденности, Гермиона села на диван. Она чувствовала себя очень виноватой за то, что сделала с ним. Она причинила ему боль. Хоть она и собиралась заставить его страдать и разрушить его репутацию, но не желала такого. Просчитывая все возможные варианты развития событий, Гермиона не могла предсказать подобного.
— Мне так жаль, Малфой. Я и не подозревала, что такое может произойти. Я бы никогда не подумала, что ты скажешь, что влюб…
— Даже не думай говорить это, — резко перебил он ее, подняв наконец взгляд. На его лице Гермиона увидела угрожающее выражение. Он явно не хотел, чтобы ему напоминали об этом постыдном признании.
— Я просто так злилась на тебя, что ты назвал меня уродливой, прилипчивой преследовательницей, — попыталась объяснить Гермиона. — Я больше не хотела жить с тобой в одной комнате. Я и не думала, что так получится.
На секунду Малфой прекратил собирать вещи и удивленно взглянул на нее:
— Я такого никогда не говорил.
— Вообще-то говорил. В подземельях ты сказал Блейзу, что больше не хочешь жить со мной в одной комнате, и назвал меня уродливой преследовательницей.
Малфой остановился и напряженно задумался. Неожиданно на его лице появилось понимающее выражение.
— Я говорил не о тебе. Я говорил о ней! — и он указал на кота Гермионы, который наконец вернулся в свое нормальное состояние, после того как пробыл воздушным шариком около месяца.
— Живоглот — мужского пола. А ты говорил «она»…
— Как, черт возьми, я должен был узнать ее… его пол? — зло объяснил Малфой.
Гермиона заметила ту ярость, с которой он отреагировал на ее обвинения, и поняла, что он говорит правду. Она не думала, что когда-нибудь будет чувствовать себя еще хуже, чем после его выступления в Большом Зале, но сейчас это произошло. Мало того что она выставила его дураком перед всей школой, так еще и причина для этого была совсем не существенной.
Все это было ужасающим недоразумением. Он вовсе не оскорблял ее, он просто говорил о ее питомце.
— Малфой, — мягко начала Гермиона, практически умоляя его простить ее. Она хотела сказать ему столько всего, но противоречивые мысли в голове не давали вымолвить и слова. Не было ничего, что бы могло как-то улучшить эту ситуацию.
— Ты повела себя как настоящая слизеринка, неудивительно, что ты выиграла. Что ж, ты получила желаемое — теперь комната твоя, — сказал Малфой холодно, но в его голосе Гермиона слышала боль, и это ранило ее.
Неся несколько коробок в руках, он вышел из комнаты, явно не собираясь когда-либо в нее возвращаться.
Гермиона сидела одна в комнате, которая теперь была полностью ее. В начале года она была бы более чем рада такому повороту событий: гостиная старост целиком принадлежит ей и не надо ее ни с кем делить, особенно с Малфоем; она бы поставила два книжных шкафа и сделала Живоглоту кровать на другой стороне комнаты, как и планировала вначале.
Однако сейчас комната казалась пустой.
Сейчас все было по-другому. Гермиона узнала много нового о Малфое: каким добрым он был, когда пытался поднять ей настроение, если ей было грустно, и заботливым, когда подарил ей подарок. А еще у Малфоя была его уязвимая сторона, которую он скрывал. Он использовал сарказм и насмешки как мощное оружие, которое защищало его сердце. В те редкие разы, когда он немного ослаблял оборону и Гермиона могла увидеть проблески его сокровенных мыслей, он нравился ей больше всего. Да, пожалуй, его уязвимая сторона была ее любимой.
Вместо злого насмешника, которым Гермиона его видела многие годы, ей удалось разглядеть в нем совершенно другого человека. Он был просто напуганным мальчиком, изо всех сил старавшимся жить по правилам, навязанными ему родителями. Они ожидали от него самых высоких результатов, а самым важным было то, чтобы он последовал в конце концов за Волдемортом, как и они. И хотя его слизеринские друзья могли и постоять за него, минимум половина из них бросила бы его, если бы Малфой не вел себя как ненавидящий магглов слизеринец.
Гермиона вздохнула. Возможно, она была единственной, кому Малфой доверял последние несколько недель. Когда она увидела его Метку, он ничего ей не сделал, не повел себя как Пожиратель смерти, который пошел бы на все, что угодно, лишь бы заставить ее молчать, даже убил бы. Однако Малфой так не поступил. Напротив, он спас ее тогда в комнате с Пушком, а ведь намного проще было просто оставить ее там умирать. Малфой полностью доверял ей.
За последние несколько недель они вроде бы как сдружились, но Гермиона подставила его и унизила. Он бы никогда не подумал, что она сможет так поступить. Она была гриффиндоркой и не должна была делать такие вещи, но все же сделала. Она оказалась ужасным другом.
Просто другом? Гермиона поспешно прогнала эту мысль. Ей не следовало даже думать о подобном. Тем более что он явно не собирался прощать ее в ближайшее время. А возможно, он никогда ее не простит.
Она чувствовала себя ужасно. Если бы она могла повернуть время вспять, как на третьем курсе с маховиком времени, то никогда бы не повела его в Большой Зал.
Живоглот вспрыгнул на диван, забрался ей на колени и громко мяукнул, привлекая ее внимание.
— Уродливый преследователь Малфоя, ты тоже по нему скучаешь, а? — и Гермиона погладила кота, который тут же начал мурчать.
* * *
— Малфой! — окликнула его Гермиона, когда тот проходил мимо нее в коридоре. Она хотела извиниться, хотя наперед знала, что он не примет ее извинения. Но она должна была попытаться. Это было меньшее, что она могла сделать, чтобы загладить свою вину.
К облегчению Гермионы, Малфой обернулся, чтобы посмотреть, кто окликнул его, и быстро направилась в его сторону, пока он не успел убежать.
— Драко, ты все еще стараешься? Разве не очевидно, что ты ей не нужен? — воскликнул какой-то кудрявый черноволосый ученик, увидев старост школы вместе.