– Вот смотри, здесь всё написано. Сначала этот рычажок отводишь, а потом на этот крючок нажимаешь, да – и главное, чтобы сзади тебя никто не стоял, а то может задеть выхлопом.
– Слава, я сделал, всё, как ты говорил, а она не стреляет.
– Да она пустая уже, Дима! Один тубус остался, вот и валяется.
– Эй, пиджаки, – вмешался майор Хабибулин – заместитель по вооружению, – вам, что жить не хочется? Она же рвануть могла. Дайте её мне! Это я принёс. Сейчас покажу в действии, раз у вас ничего не вышло.
Замповор (заместитель командира части по вооружению и военной технике) направил гранатомёт в полуразрушенный БТР, и мы увидели и услышали эффект того, что только что держали в своих руках. Уши заложило, а машина подпрыгнула как игрушечная и загорелась.
– Сегодня, какое число, док?
– Двадцать четвёртое июня двухтысячного года.
– Эта дата будет моим вторым днём рождения!
– Наша жизнь от нас не зависит. Предлагаю выпить по стопке спирта с «Бероккой».
«Берокка» – это французские растворимые витамины с апельсиновым вкусом, с просроченным сроком годности, которыми нас снабжали в подвижном отделе хранения. Они хорошо растворялись в воде, спирте или как конфеты приятно шипели под языком. После отечественного, обгрызанного мышами «гексавита» они казались настоящим деликатесом.
В Чечне не знаешь, где подстерегает опасность и какие правила необходимо соблюдать. Можно внимательно смотреть под ноги и перепрыгивать через подозрительные предметы. Можно не выходить из палаточного лагеря. Можно пить горькую. Но ни в одном из этих случаев не будешь по-настоящему застрахован. Жизнь принадлежит или случайному, порой нелепому стечению обстоятельств или злому року или…
Днём отец вышел с сыном из ворот госпиталя. Из-за угла выехал грузовой автомобиль «Урал». Сын остался сиротой… Муж «баловался» на кухне гранатой. Вдову в состоянии острого стресса доставили в реанимацию… Солдат облагораживал зелёный газон. Кабель высокого напряжения оборвал его жизнь… В Новогоднюю ночь сигнальная ракета угодила в тело человека… Перестрелка контрактников в столовой… Два друга игрались в казарме табельным оружием… Случайный запуск «мухи» в жилой зоне… Взрыв «мухи» в оружейной комнате… Взрыв гранаты в палатке во время отдыха… Ушёл на рынок за водкой, автоматная очередь в брюшную полость… Муж перевозил супругу в Дагестан, в родильный дом, ДТП…
Эти события происходили и происходят. К ним прибавляются потери от бандитов и минной войны. Эхо войны стоит над Ханкалой и разносится далеко волнами за её пределы.
Когда от инфаркта умер Николай Васильевич – психоневролог, которого мы запомнили по командировкам в Чечню, как жизнерадостного оптимиста, начальник травматологии Денис М. с сожалением сказал: «А ведь столько хотел сделать! Такие планы были на „гражданке“! И что теперь, для кого эта служба, это постоянное недо… и ожидание чего-то? Не успел…»
ПМ
– Дима, помоги! Обещай, что никому не расскажешь?
– Да, конечно, что случилось?
– Зашёл в туалет, расстегнул портупею, и кобура с пистолетом соскочили вниз. Что делать, не знаю? Комбату рассказать – засмеёт. Солдата попросить, расскажет другим. Дай свой фонарик, пойдём со мной, может, вместе что-нибудь сделаем.
Пятьсот метров до линии туалетов. Ноги то и дело влезают в чеченский пластилин. В одном из них осталась подошва от берца. Каждый шаг сопряжен с вероятным падением. Моросит дождь. В полукилометре работают САУшки (самоходные артиллерийские установки), обстреливая невидимого врага. Отблески выстрелов окрашивают небо в лунные зайчики. На сопках горят нефтяные вышки, кажется, что там поднимаются маленькие небесные светила – мини-солнышки, которые создают новые галактические системы. Фон, к которому привык. Но посмотрел под ноги, и отблеск романтики тает, как первый чеченский снег, ложащийся на тёплую землю…
– Свети сюда! Вижу, только кончик кобуры торчит. Ещё чуть-чуть и утонет. А тогда и посадить ведь могут.
– Не достать?
– Нет, глубоко здесь.
– Давай кабину снесем.
– Давай! Я сбегаю за топором в медпункт, чтобы колючку обрубить. А ты пока карауль, чтобы никто не заходил.
Зампотыл окутывал все деревянные строения колючей проволокой, чтобы соседний полк не разбирал их на дрова. В полковой линии укрепления и обороны заднего плана все строения зияли черными дырами. Наши же регулярно обновлялись и тщательно охранялись пассивными заграждениями.
– Эх, на раз-два-взяли!
Кабинка, качнувшись, повалилась в грязь.
– Меня сейчас вырвет.
– Ничего, это бывает.
– Свети в яму! Совсем уже ушло. Всё равно не достаю. Надо чем-то подцепить и поднять.
– Черпак из кухни будет самое то, там и ручка длинная.
– Я схожу, а заодно перчатки хирургические из медпункта захвачу и запасную кобуру.
Подняли. Рвотные позывы душили ротоглотку, пока доставал оружие из кобуры, а потом обмывал его и кобуру раствором хлорной извести. Орудие требовало заботливой прочистки.
– А что делать с черпаком?
– Да положи его в ящик с хлоркой у медицинского пункта, туда никто не заглядывает.
Спустя месяц санитарный инструктор сержант Каткова выполняла приказ комбата по проведению санитарно-гигиенических мероприятий. Солдат срочник носил за ней ведро с разведенной хлорной известью, а она поливала этим же черпаком стены дощатых заведений задней линии.
– Каткова, ты откуда черпак взяла? – спросил у неё вездесущий зампотыл.
– Это медицинский черпак! Он в ящике с хлоркой лежал.
– Посмотри, на нём по-русски вырезано и выжжено: «второе блюдо».
– Ну и что!? Я уже им второй месяц хлорку разливаю.
– Я приказываю вам, сержант Каткова, вернуть черпак на кухню.
– Ты на меня не кричи, Игорёк! Я выполняю приказ комбата! Видишь, борюсь за чистоту.
– Я выполняю приказ министра обороны: личный состав должен быть сыт и одет. Так что давай, возвращай.
И санинструктор медицинского пункта выполнила приказ зампотыла.
P.S. Наличие постоянно носимого оружия только усложняло мирную жизнь. Его содержание и уход требовали дополнительного контроля и должного внимания. Но в ночное время с ним чувствуешь себя защищённее и увереннее, пробираясь по лужам и рытвинам Ханкалинских полей и осеннего тумана.
В палатке офицеров управления
Зимой отмечали день рождения начфина. В палатке играл кассетный магнитофон. Жура пришёл с КП после суточного дежурства сердитый и недовольный.
– Убавьте звук, я спать буду.
– Рано, ещё только восемь вечера.
– Ах, не хотите!?
И табурет опустился на китайский магнитофон.
– Ты что – дурак, твой магнитофон что ли? Ты даже не складывался, когда мы его на рампе покупали.
– Сколько он стоит, двести рублей? Возьмите мою тридцатку. И вообще убавьте свет в керосинке.
Капитан Славин проснулся через час. Алкогольный наркоз прошёл быстро. Палатка мирно спит. Только Дима разгадывает кроссворд в «Спид-инфо».
– Никто не видел пистолет? – повторил капитан дважды.
Офицеры проснулись и отрицательно ответили головой. Его подозрение упало на Журу. Но тот не отвлекался от газеты.
Как-то он взял из его кошелька пятьсот рублей, а через месяц пропали часы, неосторожно оставленные в бушлате. Это ещё можно было простить и списать на болезнь «клептоманию». Но вот оружие?!
– Жура, отдай пистолет! – крикнул начмед.
– Я не брал.
– По-хорошему, отдай. Ты же знаешь, что за утерю оружия бывает!
– Да, оружие нынче дорогое, двести баксов, не меньше, ствол стоит.
– Слышишь, гони пистолет!
– Я не брал, можешь посмотреть у меня в тумбочке, в сумке, нет у меня твоего ПээМ.
– Ах, так! Тогда буду тебя пытать.
Он, как коршун, запрыгнул на него верхом, вспомнил уроки самбо отчима и сделал захват руки. От боли у Димы покраснело лицо.
– Под полом посмотри, падла, у крайней к выходу кровати.
– Хорошо.
Славин посмотрел, но ничего не нашёл.
– Что ж ты, сука, врёшь?!
– Я же тебе сказал, что дорого будет стоить, не менее трёхсот баксов.
– Ах так, пожалеешь!
Он сделал ему удушение, тоже вспомнившееся из детства. Пальцы эскулапа сомкнулись на шее Журы, который, казалось, и не думал оказывать сопротивления.
– Док, может, он действительно не брал! – вступились за соседа начфин и начпрод.
– Задушу…! Говори, где пистолет спрятал?
У Журы лицо из помидорного стало наливаться сливовым колером.
– Отпусти, скажу, – захрипел Жура.
– Соврёшь снова.
– У начпрода, под матрасом лежит.
– Сань, проверь, ему нельзя доверять.
Пистолет оказался спрятанным под матрасом койки начпрода.
Через год дружба Дока и Журы продолжилась и они стали такими же закадычными друзьями, как и раньше. Дружба и ненависть… что это? Есть, по-видимому, какие-то иные мерила, способные связывать людей на долгие годы. И не важно, что жизнь проходит в разных городах, изменяя их внешне и перестраивая характеры. Дружеское плечо, ладонь, взгляд и слово – не заменишь и не испортишь. И не важно, где она ковалась, на полях Чечни, в средней школе или детском саду.
P.S. Диму комбат не любил. Когда он увидел его голого в душевой, то был в ярости от нудистского загары Журы. И перевёл его из части на сопровождение бронепоезда Ханкала-Моздок. Он перестал есть. Объяснял это тем, что сильно поправился на каше и тушёнке. Пил растворимый кофе без сахара, стрелял «Беломор» у солдат. Несколько раз попадал под обстрел. Перестал спать. В один из вечеров он после длительного приёма душа спросил:
– Что с моими ногами, док? Почему они так раздулись?
– А ты давно голодаешь?
– Четыре месяца, минус четверть центнера. Я себе такой нравлюсь. Форму перешил. Хорош?! Ещё бы килограмм пять снять и можно остановиться будет…
– В гражданскую войну у солдат тоже были голодные отеки.
– И что делать?
– Надо тебя откармливать. Нервная анорексия у мужчин часто сопровождается шизофренией. В госпиталь тебе надо. Поговорю с комбатом, чтобы тебя не ставили на «бронник».
– Не надо, док! Мне ещё чуть-чуть до квартиры не хватает. Куплю в Воронеже, буду тебя в гости приглашать.
Он купил одну квартиру, а затем и вторую, от матери в Воронеже досталась третья, но так и бобылюет где-то в лесах за Уралом.
Начпродначвещ
Его звали Саша, мы нарекли его Санёк или Сашуля. Невысокого роста, щупленький, круглолицый, постоянно улыбающийся, начальник продовольственной и вещевой службы. А так как тыл и медицину кто-то объединил в одно целое, то общались мы часто. Постепенно служебное общение переросло в дружеское. Что достать, принести банку сока в жаркую от июльского зноя палатку или пожарить картошку с тушёнкой на сливочном масле. Санёк был слегка прижимистым, но когда коллектив нажимал, он сдавался и уступал воле большинства. Поначалу он так же, как и мы, был поражён войной и собирал всё, что попадалось в руки. То гранат привезёт, то патронов, то с грозненского рынка черешни. Скучно ему было здесь, и хандра часто наваливалась на него.
– Слышишь, док, у тебя нет ничего такого, чтобы разкумариться?
– Промедол, но он подучётный, каждая пустая ампула через фээсбэшников списывается и в их присутствии в костре уничтожается.
– А может, есть чего-нибудь в загашнике? Вчера на рынке пробовал чеченскую анашу, не вставляет.
– А насвай, его полно на прилавках?
– Детский сад это всё!
– О, вспомнил, есть порошок – дикаин! Из группы местных анестетиков, но вставляет не хуже кокаина, тоже учётный, но его можно заменить сахарной пудрой, в случае чего. Всё равно пропадает, Андрей Владимирович сказал, что в полевых условиях ничего из него делать не будет.
– Ну, что, сообразим на троих?
К нашему разговору подключился Валера начфин.
– Ок, Валера, всё равно без тебя сейф не вскроем, звони в караулку, что идём в финслужбу, сейф с аптекой вскрывать. Но я не буду, вдруг вы передознетесь, кто вам медицинскую помощь будет оказывать? Я со стороны буду за вами наблюдать и корректировать ваше поведение, если вдруг за оружие будете хвататься, согласны?
– Добро, док! Предлагаю в столовке и вмазаться!
Время под вечер, под светом керосиновой лампы Сашуля стелет тонкую дорожку белого порошка на полевой стол офицерской столовой. Черенком алюминиевой вилки он подравнивает края дорожки. Движения ловкие и умелые. Профи, наверное, подумалось мне. Сворачивает в тонкую трубочку десятирублевку и в полость носа по очереди вдох.
– Валера, давай теперь ты!
Валера неумело повторяет. Но старается не подавать виду.
– А что должно быть?
– Настроение приподнятое, галлюцинации яркие, мир, как будто оживает и всё поет. Идёшь по чеченской грязи, а кажется, что по песочному пляжу в Крыму. Смотришь на комбата, а видишь стройную девушку, зовущую тебя к себе. Но к комбату сегодня не пойдем, в зиндан посадит всех троих. Туши керосинку. Пойдем в палатку.
Пока дошли до нашего ночлега, Сашуля «поймал кайф».
– Хи-хи, хи-хи, ты прав, доктор, я вас уважаю, хи-хи, хорошо вас учат, хи-хи, я тоже хотел в академию поступать, ха-ха, баллов не добрал.
– Саш, выпей ещё пиво сверху, лучше будет. А то сейчас зампотыл начнёт тебя искать, не поймёт. Валера, а ты как, чувствуешь что-нибудь?
– Нет, только нос перестал запахи различать и слизистая онемела. Наверное, что-то не так делал. Давай повторим.
– Хватит, выпей пиво лучше.
Местный анестетик требует индивидуальной коррекции. Я тогда только догадывался о силе суггестивного воздействия на человека и способах её достижения. Спустя пять лет мне рассказали об этих эффектах на психотерапевтических занятиях.
У полевой кухни (начпрод/начвещ, начмед и командир взвода)
Случай из карьера
Оружие стреляет не только раз в год. Когда оно при тебе, то соблазн им воспользоваться велик, даже если ты не прирождённый охотник. Это как заноза, которую хочется вытащить из пальца. Но вместе с тем обладание им успокаивает и возвышает, особенно, когда служишь в местах не очень спокойных.
– Док, дай из твоего пистолета пострелять!
– А из своего?
– Да мне комбат запретил оружие выдавать. Сказал, что мне незачем. На хлебовозке ведь езжу.
– Подожди, скоро он в отпуск уйдёт, тогда и постреляем.
Мы его побаивались из-за непредсказуемости и непоследовательности. После того, как дивизия устроила импровизированный салют на Девятое Мая, с двумя ранеными и сгоревшим складом, автоматы у всех изъяли, а пистолеты оставили только тем, кто подвергался опасности. Ежедневно мне приходилось перемещаться из полевого лагеря в жилой городок, а это четыре часа в день по мало охраняемой территории. Да и дом, в котором жила семья – «Титаник» – тоже считался зоной повышенной опасности.
Комбат ушёл в отпуск в ноябре. Спустя час, как вертушка увезла его из Ханкалы, в палатку медицинского пункта зашёл запыхавшийся и румяный Сашуля.
– Ну, что, док, едем в карьер? В хлебовозке лежит цинк патронов к ПМ.
– Хорошо, Сашуль. Я амбулаторный приём и перевязки закончу до обеда, а там и поедем. А где стрелять то будем?
– В карьере, у трассы. Где обычно стрельбы проходят.
После обеда выехали за минное ограждение Ханкалы. Машина ползла с пешеходной скоростью. Петляющая дорога состояла из засохших грязевых рытвин и ухабов, оставшихся после осенних дождей. Ближе к месту назначения движение перекрыл солдат в бронешлеме и бронежилете с автоматом наперевес. Он нёс дежурство у свеженького бело-красного шлагбаума, которого ещё две недели назад не было.
– Приказ комдива, проезд транспорта в этот сектор обороны запрещён!