Какое-то мгновение слышно только, как все одновременно глубоко вдыхают, а фотограф в углу: щёлк-щёлк-щёлк.
А потом начался дурдом.
Тёлка из PR-отдела начала верещать:
— Фу! Фу! Фу!
Кореш в дорогом костюме подбегает к мусорной корзине и начинает блевать. Потом раздался вой сирены, потому что кто-то вызвал по интеркому охрану.
— Уберите отсюда это животное! Быстро!
В этот момент я достаю из кармана другого голубя.
— Привет, птичка! — обращаюсь я к нему и целую его в голову. — Меня зовут Оззи Осборн. Я приехал сюда, чтобы продвигать свой новый альбом «Blizzard of Ozz».
Открываю рот, а все присутствующие орут:
— Нееееет!
Люди закрывают глаза руками и кричат, чтобы я прекратил и убирался. А я вместо того, чтобы откусить птичке голову, подбрасываю голубя в воздух и он радостно летает по комнате.
— Мир вам! — говорю я, когда быки из охраны вбегают в комнату, хватают меня под руки и тащат в коридор.
Кипеш поднялся еще тот!
А в это время, Шарон чуть не описалась от смеху, слёзы текли ручьями по щекам. Я думаю, это была её реакция на шок. К тому же, она была зла на CBS, которое не проявило к нашему альбому должного энтузиазма и, таким образом, наверняка была довольна, что я нагнал на них страху. Хотя сама в жизни не видела ничего ужасней.
— Тебе запрещено находиться в здании CBS, урод! — сказал начальник охраны, когда выставил меня за входные двери на сорокаградусную жару. — Ещё раз тебя здесь увижу — сядешь, понял?
Шарон вышла следом за мной, потом ухватила меня за воротник и поцеловала.
— Птичку жалко, блин! — говорит она. — Хорошо, если CBS не зарубит пластинку после такого представления. Они могут даже подать на нас в суд. Хулиган, ты самый настоящий хулиган!
— Так чего ты не устроишь мне головомойку? — спрашиваю я удивленно.
— Потому что пресса будет в восторге!
В тот вечер мы вернулись в дом Дона Ардена, где остановились вместе с Руди и Томми, нашей новой ритм-секцией. Это была огромная резиденция в испанском стиле на вершине каньона Бенедикт над Беверли Хиллз: красная черепица на крыше и огромные железные ворота, которыми Дон отгородился от простолюдинов. Поговаривают, что Говард Хьюз [60]построил его для одной из своих подружек. Дон купил этот дом после того, как заработал кучу бабла на «ELO» и сейчас жил в нём как король. Его соседом был Кэри Грант [61]. Когда мы были в городе, Дон пускал нас в бунгало на территории поместья. В другом — разместился филиал «Jet Records» в Лос-Анжелесе.
Когда лимузин въехал во двор, я уже так напился, что не знал на какой я планете. Потом отправился с Руди в комнату, где у Дона стоял телевизор, мини-бар и уголок для приготовления коктейлей. Я только что переключился с «куантро» на пиво, это проявлялось в том, что каждые пять минут бегал отлить. Но меня задолбала эта беготня и я поссал в умывальник. И не было бы в том никакой проблемы, если бы Дон именно в этот момент не проходил в халате по коридору, направляясь в спальню.
Вдруг слышу за спиной такое громкое рычание, что его вполне можно было классифицировать по шкале Рихтера.
— Оззи, блядь, ты что, нассал в мой умывальник?
Вот, черт…
Я сжимаю свой хрен, чтоб прекратить слив.
«Сейчас меня прибьёт! — подумал я. — Прибьёт и капец!»
Но у меня родилась идея: если повернусь достаточно быстро и успею застегнуть молнию, ничего плохого не случится. Что я и попробовал сделать. Но я был такой бухой, рука соскользнула с члена и фонтан мочи бьет… прямо в Дона.
Он отскакивает назад и брызги пролетают в считанных сантиметрах от него.
До сих пор не видел живого существа, которое может так взбеситься. Клянусь, я подумал, что он оторвет мне башку и насрет в глотку. Парень безумствовал: лицо красное, руки трясутся, изо рта брызжет слюной. Полный комплект. Это было ужасно. Обозвав меня всеми мыслимыми (и немыслимыми тоже) ругательствами, Дон заорал:
— Убирайся! Вон из моего дома, мерзкое животное! Вон! Сейчас же!
Потом он направился к Шарон. Через несколько минут, из другого конца дома донеслись крики:
— Ты еще хуже, чем он, потому что с ним трахаешься!
Как бы там ни было, я хорошо вспоминаю тот первый тур по Америке. И не только потому, что «Blizzard of Ozz» разошелся миллионным тиражом к моменту окончания гастролей. Просто меня окружали такие прекрасные люди. Не знаю, за какие заслуги Бог свел меня с Рэнди Роудсом. Он был единственным настоящим музыкантом, который играл у меня в группе. Умел писать музыку, знал нотную грамоту. Он был настолько одержим, что в каждом городе находил преподавателя по классической гитаре и брал уроки. Даже сам их давал. Всякий раз, когда мы приезжали на Западное побережье, он ехал в школу, где преподаёт его мама и учил детей. Рэнди боготворил маму. Когда мы записывали «Blizzard of Ozz» в «Ridge Farm», он спросил меня, можно ли написать песню под названием «Dee» в ее честь. Я согласился, мол, берись за работу.
А по вечерам мы с Шарон веселились пуще прежнего. Мы делали то, чего я раньше не делал, например, ходили в ночные клубы Нью-Йорка. Мне приходилось бывать в Нью-Йорке с «Black Sabbath», но тогда это была совсем другая песня: я никуда не выходил из номера, потому что наложил в штаны от страха. Я приехал из Англии, как следствие, думал, что в городе полно гангстеров и головорезов. Но Шарон тащила меня гулять. Мы ходили в бар PJ's, нюхали кокс, знакомились с разным людьми, с нами приключались самые безумные истории. Несколько раз тусовались в компании Энди Уорхола, который приятельствовал с Сюзан Блонд, чиксой из CBS. Он не проронил ни слова. Просто сидел и с отсутствующей физиономией рисовал портреты. Странный был тип, очень странный, этот Энди Уорхол.
Во время этих гастролей я много тусовался с Лемми из «Motorhead». Сейчас он близкий друг моей семьи. Обожаю этого парня. Наверное, он побывал во всех пивных мира, но, знаете ли, я никогда не видел его пьяным. Даже после двадцати или тридцати бокалов. Не знаю, как у него это получается. И не удивлюсь, если он переживет не только меня, но и Кейта Ричардса.
«Motorhead» открывал тогда несколько наших концертов. У них был старый хипповый автобус — самая дешевая развалюха, которую только можно было найти — а Лемми возил с собой только книги. Это было всё его имущество, если не считать одежды на нем. Лемми обожает читать. Порою просиживает над книгами по несколько дней подряд. Однажды он жил с нами в доме Говарда Хьюза, так из библиотеки его было не вытащить.
Дон Арден застал там Лемми и взбесился. Влетает как ураган в зал и орет:
— Шарон! Что это, блядь, за неандерталец в моей библиотеке? Пусть убирается оттуда! Пусть проваливает из моего дома!
— Успокойся, папа, это же Лемми.
— Меня это не касается. Он должен убраться!
— Он играет в группе, папа. Они выступают на разогреве у Оззи.
— Ради Бога, в таком случае, дайте ему шезлонг и пусть сидит у бассейна. Он выглядит, как восставший из ада.
В этот момент приходит Лемми. Дон был прав, он выглядел ужасно. Ночью мы конкретно погудели и глаза у него были красные, как две лужи крови.
И тут Лемми, заметив меня,останавливается как вкопанный.
— Офигеть, Оззи! — говорит он. — Если у менятакой же видок, тогда я отправляюсь спать, и немедленно.
Когда под конец 1981 года я вернулся в Bulrush Cottage, то сделал действительно много для того, чтобы наладить отношения с Телмой. Мы даже купили семейную путевку на Барбадос.
Проблема в том, что если человек является хроническим алкоголиком, Барбадос ему категорически противопоказан. Когда мы прибыли на курорт, я заметил, что на пляже можно калдырить двадцать четыре часа в сутки. И принял это как вызов. В пять мы прибыли на место, а в шесть я уже с трудом держался на ногах. Телма привыкла к моему пьянству, но Барбадос — это был совершенно другой уровень.
Помню только, как мы купили однодневную экскурсию по заливу на старом пиратском судне. Играла музыка, были танцы и конкурс — прогулка по доске [62]. Детский сад, одним словом! В то же время, самым большим развлечением для взрослых был бочонок ромового пунша в баре. Я чуть в него не вскочил.
Каждые две минуты раздавалось: буль-буль-буль.
Через несколько часов я разделся до трусов, станцевал на палубе и нырнул за борт в воду, кишащую акулами. К несчастью, я так поддал, что не мог плавать и один огромный барбадосец должен был прыгнуть вслед за мной и спасти мне жизнь. Припоминаю, как меня вытащили на борт, где я заснул посреди танцпола, истекая водой. Когда корабль вернулся в порт, я продолжал там лежать и храпеть, всё ещё мокрый. Очевидно, капитан спросил детей, чей это папа. Они ответили, что их и разревелись.
Звание «заслуженный отец года» мне не светило.
Когда мы уже летели в самолете домой, Телма обернулась ко мне и сказала:
— Это конец, Джон! Я хочу развода.
Я подумал: «А, злится из-за той истории на корабле. Наверняка передумает». Но она не передумала.
Когда самолет приземлился в Хитроу, кто-то из «Jet Records» организовал вертолет, на котором я должен был улететь на встречу, посвященную концертному туру в поддержку «Diary of a Madman». Я попрощался с детьми, каждого поцеловал в лобик, а потом Телма долго на меня смотрела.
— Все кончено Джон — сказала она. — В этот раз, это действительно конец.
Я по-прежнему ей не верил. На протяжении всех этих лет вел себя так отвратительно, думал, что её уже ничем не проймешь. Сел в вертолет и полетел в деревенский отель, где меня поджидала Шарон со сворой декораторов и осветителей.
Меня провели в конференц-зал, посреди которого стояла уменьшенная модель сцены, разработанной для предстоящего тура. Выглядела она обалденно.
Один из техников говорит:
— Самым большим плюсом этой сцены является то, что её просто перевозить и просто монтировать.
— Классно! — я ему в ответ. — Правда, классно! А теперь — всё, что нам нужно — это карлик.
Эта идея пришла мне в голову на Барбадосе. Во время концертов, посреди песни «Goodbye to Romance», мы будем казнить на сцене карлика. Я закричу: «Повесить ублюдка!» — или что-то в этом роде — и тогда гном взлетит вверх с фальшивой петлёй на шее.
Будет круто!
Перед выездом на гастроли нужно было прослушать кандидатов в карлики. Мало кто отдает себе отчет в том, что маленькие люди, которые заняты в шоу-бизнесе, соперничают между собой в борьбе за одну и ту же работу, постоянно поливают друг друга грязью. Во время кастинга к вам подходит один из таких и говорит: «Держитесь подальше от этого парня. Пару лет назад, я выступал с ним в «Белоснежке и семи гномах». Он будет гвоздём в вашей заднице». Я всегда ржал до слез, когда карлики рассказывали о «Белоснежке и семи гномах». Они произносили эти тексты с такими серьезными физиономиями, будто, по их мнению, это была какая-то забойная андеграундная вещь.
После нескольких дней поисков, наконец-то нам попался стоящий тип. Его звали Джон Аллен. Самое смешное — он был алкоголиком. После концертов бухал и гонял девок. В дополнение, он был параноиком. Носил с собой перочинный ножик в чехле. Однажды, я спросил его об этом, а он отвечает:
— На всякий случай, вдруг петля затянется.
— В тебе роста метр с кепкой и ты будешь болтаться на высоте шести метров над землей. Что ты тогда сделаешь, перережешь веревку? И разобьешься, на хер, в лепешку!
Смешной был парень, этот Джон Аллен. Его голова была нормальных размеров и, когда он сидел за столом напротив, можно было забыть, что он не достает ногами до пола. Но под мухой он терял равновесие, после чего был слышен шум и карлик уже лежал на земле. Мы постоянно над ним прикалывались. Например, едем в автобусе, поджидаем, пока его сморит, перекладываем на самую верхнюю полку. Вдруг слышен крик и громкое «бабах!», это значило — наш карлик проснулся.
Когда он был пьян, с ним были те же проблемы, что и со мной. Однажды, в аэропорту Лос-Анжелеса он напился, как свинья и не успел на самолет, мы вынуждены были послать за ним техника. Тот попросту сгрёб карлика за портки и забросил в багажное отделение нашего автобуса.
Вдруг подбегает какая-то женщина и поднимает хай:
— Эй, я видела, что вы сделали с этим бедным коротышкой! Нельзя к нему так относиться!
Техник смотрит на нее и говорит:
— Иди на хер! Это наш карлик!
Между чемоданами высовывается коротышкина голова и слышно:
— Вот именно, иди на хер! Я его карлик!
Когда в конце 1981 года тур начинался, я был человеком-развалиной. Любил Шарон и, одновременно, не мог смириться с утратой семьи. Ссоры между мной и Шарон принимали всё более безумные формы. Я был бухой, пробовал её ударить, а она бросала в меня всё, что под руку попадалось. Бутылки с вином, золотые диски, телевизоры — всё летало по комнате. К своему стыду, я вынужден признать, что некоторые мои удары достигли цели. Однажды, набил ей бланш под глазом и подумал, что её отец порвёт меня на куски. Но он только сказал:
— В следующий раз будь поаккуратней.
Стыд и позор, что я творил по-пьяни. Тот факт, что я осмелился поднять руку на женщину, вызывает во мне отвращение. Моё поведение было мерзким и непростительным, этому нет никакого оправдания. И, как я уже говорил ранее, этот крест мне нести до гробовой доски. Скажу вам честно, не знаю, почему Шарон не бросила меня.
Бывали такие моменты, что она просыпалась утром, а меня рядом нет — автостопом рванул в Bulrush Cottage. Но всякий раз, когда я там появлялся, Телма давала мне от ворот поворот. И так продолжалось много дней. Я только разозлился сам и настроил детей и Телму против себя.
Можно только представить, что в это время творилось с Шарон.
Должно было пройти очень много времени, чтобы я пришёл в себя после расставания с Телмой. Меня это просто разбило. Однажды, я объяснял детям:
— Не хочу, чтобы вы думали, что я бросил вас, щёлкнул каблуками и сказал: «Счастливо оставаться!». Не было такого. Меня все это доконало.
Со временем мои экскурсии в Bulrush Cottage прекратились. Когда я последний раз туда выбрался, дождь лил, как из ведра и почти стемнело. Только прошёл ворота, откуда не возьмись, передо мной вырос какой-то «бычок».
— Эй, и куда мы на ночь глядя, а?
— Это мой дом — отвечаю я.
«Бычок» отрицательно покачал головой.
— Уже нет. Это дом твоей бывшей жены. А тебе запрещено к нему приближаться ближе, чем на 45 метров. По решению суда. Сделаешь еще один шаг и заночуешь в кутузке.
Это был судебный исполнитель или кто-то в этом роде.
В саду слышен смех Телмы, который доносится из дома. «Наверняка, сидит со своим адвокатом, развод обсуждает» — подумал я и испросил:
— Но можно хотя бы забрать какую-нибудь одежду?
— Подожди здесь.
Через пять минут за дверь вылетают и падают на траву мои старые концертные шмотки. Пока я их собрал и упаковал в чемодан, они уже промокли. Потом двери открылись еще раз, и во двор полетело чучело медведя-гризли, голова которого пострадала после расстрела из «Бенелли». В общем, этот мишка был единственной вещью, которую я оставил себе после развода. Ну, ещё старый раздолбанный «мерс», который так любили царапать коты. Телма получила дом, вычистила под ноль мой банковский счет и каждую неделю получала алименты. Я захотел также оплачивать обучение детей в частной школе. Это всё, что я мог сделать.
В эту ночь мне было, как никогда, жаль себя.
Транспортировка в Лондон двухметрового медведя тоже было занятием не из лёгких. В одном такси мы вместе не поместились, пришлось вызывать второе, специально для мишки. Перед домом Шарон на Уимблдон Коммон, я оставил игрушку на автобусной остановке и взялся заносить в прихожую чемоданы. Надо было сразу мишку забрать, но мы решили, что будет прикольно одеть на него кухонный передник с тесёмками и позвать знакомых, чтобы они посмотрели. Пока мы готовились к этому номеру, игрушку кто-то стырил. Моё сердце было разбито. Мишка был моим любимцем.