После размещения в гостинице, прогуливаясь по небольшому финскому городку, мы услышали громкую речь из репродуктора. Свободный перевод наших полиглотов – фарцовщиков звучал так: «Не покупайте водку у русских. Много случаев отравления».
Завидев издалека толпу русских туристов, финны перебегали на другую сторону.
От нас шарахались всюду, кроме магазинов, в них продавцы неотступно следовали за нами, опасаясь краж.
Вечером вся наша тусовка собралась в баре при гостинице. Целевое назначение придорожных финских гостиниц – обслуживание дальнобойщиков. Они и составляли основной контингент гостиницы и бара. Мы рассчитывали, что дальнобойщики и будут нашими покупателями. Но, после услышанного днем на улице, шансов продать алкоголь у нас было очень мало. Несмотря на то, что в баре цены на алкоголь были не просто высокими, а заоблачными, никто не откликался на наши заманчивые предложения. Видно, любовь к жизни у финнов все-таки преобладала над любовью к водке, что их выгодно отличает от наших алкоголиков, которые не брезгуют и политурой. Конечно, живя в такой стране, как Финляндия, есть что терять.
Пребывая в том же наряде: черных блестящих лосинах и желтом длинном свитере с черными пайетками, я задержалась у барной стойки, тихо предлагая шоферам купить у меня водку. Но когда почувствовала, что подвыпившие мужчины больше интересуются мной, пытаясь ущипнуть за мягкие места, решила срочно поменять наряд. В это время наши леди, словно дамы «полусвета», гордо восседали во главе большого стола, заставленного напитками и закусками, прямо в центре бара в окружении финских кавалеров.
– Вообще-то, кто из нас леди? – не выдержала я, – Они сидят, как принцессы, а щиплют меня!
На мое возмущение никто не ответил.
Я поднялась в номер, переоделась, и опять вернулась в бар. Водка жгла мне руки!
Обстановка по отношению к моей персоне изменилась: леди сразу заметили мое преображение, оценили и, энергично жестикулируя, стали звать за свой стол, мужчины зауважали – руки не распускали, бросились приглашать танцевать и … переспать за триста марок. Но водку по-прежнему никто не покупал! День пропал даром!
Ночь прошла под крики пьяных леди, их потасовку с горячими финскими парнями, укравшими сигареты. Топот ног, шум, гам, мат, как в киношном борделе.
Утром, увидев оголенные стены холла, мои глаза полезли на лоб. Но администрация отеля сохраняла спокойствие, из чего следовало, что для русских туристов в стоимость гостиницы была уже заложена цена похищенного. Ведь не мы первые, и не мы последние их гости из России.
На следующий день нас повезли в Хельсинки на экскурсию с посещением соборов: лютеранского Кафедрального, Успенского православного и оригинальной лютеранской церкви Темппелиаукио, вырубленной в скале.
Скромное убранство финских лютеранских соборов ограничивается белыми стенами и выделяющимся на их фоне распятием, в них нет никаких росписей, в том числе – сцен божьего суда за грехи человеческие, а жаль, нашим пассажирам они бы не помешали.
В тот же день нас завезли на какой-то вещевой рынок, где множественными мелкими кучками толпилось финны, что-то покупая или продавая. Пожалев свою соседку и проявляя чудеса героизма (для других я способна на многое), я продала весь ее запас алкоголя, а мой остался при мне в пакете. Еще на рынке я почувствовала что-то неладное, поэтому вышла к проезжей части и пошла по тротуару. За мной неотступно очень медленно следовала полицейская машина, а в ней – две дамы из полиции. Шла я медленно, не спеша, сохраняя спокойствие. Вскоре, потеряв ко мне интерес, полицейская машина обогнала меня и исчезла из вида. Я облегченно вздохнула.
В автобусе, по дороге в отель, я поинтересовалась у сидящего впереди студента, продал ли он свою водку.
– Двадцать бутылок продал, осталось четыре.
– Двадцать? – я споткнулась на слове, – Догадываюсь, как вы их разлили, но как закрыли?
Общительный студент протянул мне специальное запечатывающее устройство заводского производства – спрос влияет на предложения.
Автобус заехал на заправочную станцию, и нас попросили выйти на полчаса.
Мы вошли в небольшой зал ожидания. Наши леди, не теряя времени даром, подсели к рыжему крепкому дальнобойщику и тут же, не утруждаясь хоть на малое подобие искусства соблазна (слишком велик был их опыт, и помогало неплохое знание языка), предложили свои услуги, согласно прейскуранту. Но финн оказался слишком разборчив и упорно изображал несогласие, мотая своей рыжей головой. Тут ему на глаза попалась моя соседка в платочке, он ткнул в ее сторону толстым красным пальцем и одобрительно закивал.
Леди обрадовались, подсели к нам, и стали уговаривать мою соседку заработать, обещая охрану в своем лице. В глазах соседки загорелся зеленый огонек, похоже, ради трехсот марок она готова была на многое.
– С ума сошла, потом не отмоешься, – вмешалась я.
На триста финских марок можно было прожить всей семьей в Ленинграде целый месяц, а безработное население было фактически нищим, мою соседку можно было понять. А я не позволила ей заработать. Полагаю, что благодарна она мне за это не была, решив, что я именно тот человек, кто «ни себе ни людям».
На следующий день мне как-то вдруг все надоело: водка, рынки, и щемяще захотелось домой.
Думаю, проблема была в том, что нас фактически не кормили, а долго на финских пакетиках овсянки, водным раствором которой нас потчевали на завтрак, не проживешь! И потом, мы же не лошади, чтоб питаться одним овсом! Терпение мое закончилось, и я, как советовала подруга, обратилась к шоферу. Он, правда, водку на перепродажу не взял, но повел меня на расположенный рядом с автобусной остановкой ближайший рынок, где кучковались щедро одаренные природой крепкие финские парни, и порекомендовал меня одному из финнов, как заслуживающую полного доверия продавщицу водки. Как только финн принял от меня пакет с бутылками, в ту же секунду включилась мощная сирена, и рынок взяли в оборот полицейские машины. Мужчина слегка подтолкнул меня к расположенному рядом продуктовому магазинчику, где можно было скрыться. Водка осталась у него! Я, малость пришибленная от такого поворота событий, стояла в магазине и не могла понять, зачем мне надо было прятаться, если водки у меня уже нет, но было похоже, что и денег не будет. Прошло ровно пять минут, и полицейские машины с тем же воем умчались. Я вышла из своего убежища, огляделась по сторонам, все мужчины для меня были на одно лицо: крепкие, здоровые, краснолицые, белобрысые. В растерянности я простояла минут пять, но финн сам подошел и отдал деньги.
Наконец, этот безумный марафон с бутылками алкоголя, словно с чертом в сумке за плечами, закончился, ничего не скажешь, обогатилась культурно и финансово, ровно на триста финских марок, чтобы вернуть шефу, потери считать не стоит, ведь все-таки путешествие было познавательным, когда еще попадешь в такую компанию.
Наш автобус, подгоняемый довольными и не очень довольными туристами, двинулся в обратный путь. Но тут мы не досчитались одного студента. Оказалось, его забрала полиция прямо из магазина одежды. Сидящий передо мной студент потерял своего друга и очень переживал.
– Нас научили, как это просто и быстро делается, но я не смог. – взволнованно поведал он мне, когда я поинтересовалась, где его сосед по автобусу, – Я одел в примерочной магазина на себя несколько свитеров, но выйдя из-за шторы и вспотев от ужаса, вернулся в раздевалку и снял, блин, с себя эту одежду. Друг же вышел из магазина, и уже на улице его догнал охранник и вызвал полицию.
Прошло часа полтора, и финская полиция, занеся паспортные данные студента-воришки в свою базу данных, отпустила неудачливого дебютанта восвояси. Единственное, что ему грозило, это запрет на въезд в Финляндию года на три или лет на пять.
Приехав на финскую границу, пассажиры всей толпой рванули в Дьюти Фри. Здесь-то мы и получили воровской мастер-класс. Прикрываясь нашими телами, воры-фарцовщики грузили в свои сумки все, что попадало им под руку. Девица прямо на глазах у финской кассирши одела на своего приятеля новую куртку, на нее – еще одну куртку, и, якобы поправляя и отдергивая со всех сторон верхнюю куртку, оторвала ценники с нижней куртки. Далее, с громкой руганью выражая недовольство фасоном верхней куртки, сняла с подельника верхнюю куртку, грубо отбросив ее в сторону. Тем временем ее компаньон с разочарованной миной на наглой физиономии вышел из отдела в нижней куртке с ранее отодранными ценниками. Засыпался только один из них, на дезодоранте. Сработала сигнализация.
– Вот, мудак , я пол магазина вынес, а ты засыпался на сраном дезике, – громко возмущался его партнер после чисто выполненной работы, расслабленно расположившись у барной стойки.
Кассирша магазина Дьюти Фри, не знакомая с языком финских соседей, покричала, покричала, но полицию не вызвала.
Таможню мы не прошли, а пробежали: финские таможенники даже голову не повернули в нашу сторону, а следовало. Воры-фарцовщики тащили по полу целые мешки с товаром. Чего там только не было: картины, не имеющие особенной художественной ценности, вошедшие в моду искусственные цветы, косметика, одежда, электротовары.
На обратном пути народ в автобусе гудел еще больше, чем по дороге в Финляндию, хотя и без употребления горячительных напитков. Ведь была проделана опасная работа и можно, наконец, расслабиться, а это опьяняло и веселило гораздо больше алкоголя. Народ подобрался милейший, тайн ни у кого не было, каждый делился секретами своего мастерства, хвалился размером дохода. Представительницы древнейшей профессии откровенно поведали о постигших их разочарованиях в семейной жизни, и что, только разведясь, они научились ценить себя, как женщин. Воры – фарцовщики демонстрировали содержимое своих сумок и мешков.
Была, правда, часть пассажиров, не слишком довольных поездкой – мужчины, задачей которых было приобретение машин отечественных марок, их – то на финском рынке подержанных машин и не оказалось, пришлось купить импортные, к которым не было дома запчастей, но опечаленных новых собственников машин не было в автобусе, они перегоняли своих мустангов сами в Ленинград.
Тем не менее, жаловаться не приходилось, ведь народ в автобусе подобрался не только откровенный, но и вежливый – никто так и не поинтересовался у нас с соседкой: «А вы-то, девчонки, зачем ездили?».
Финские газеты писали, что они открыли границы, чтобы увидеть у себя в гостях русскую интеллигенцию (это с «джентльменским-то набором»), которой так много в Ленинграде, а увидели представительниц древнейших профессий.
Откуда им было знать, что у русской интеллигенции, особой социальной группы лиц, отличающейся высотой духовно-нравственных стремлений, и исчезающей за ненадобностью в новых реалиях жизни, никогда не было, и, похоже, не будет средств на путешествия, а если вдруг эти средства появятся, то вряд ли эту новую публику можно будет назвать интеллигенцией.
В Италию за красотой
Дорога к Возрождению
Когда в результате полнейшей неразберихи в правительстве на нас обрушилась свобода, то одних она придавила, других – выдавила. А что, свобода – дама тяжелая, в особенности – русская свобода. Наш человек, получивший неплохое как обязательное, так и необязательное образование, из всех свобод предпочитал свободу передвижения, пусть не во-времени, так хотя бы в пространстве. Ну да, для этого нужны деньги, и не малые, – плевать, хоть впроголодь, хоть босиком, но с высоко поднятой головой! Но это тогда, в начале девяностых, осознавая, что мы не глупее европейцев, а порой и образованнее, просто нам со строем не повезло, поэтому и денег нет, и языков по той же причине мы не знаем. Хуже обстоит дело сейчас, ведь свободой мы наслаждаемся больше двадцати лет, а денег по-прежнему у большинства населения нашей страны на путешествия нет, и языки по-прежнему мало кто знает.
Итак, не будем отвлекаться от девяностых. Те, кого выдавило из толпы, послали просить милостыню тех, кого придавило. Города и улицы разделили на сферы влияния, и ожившие герои Ильфа и Петрова вышли на пешеходные мостовые. Одни и те же бабки, деды и инвалиды, с утра до вечера, утюжили тротуар в поисках милостыни, требуя у каждого, проходящего мимо: «Дай миллиончик!». Тем более что миллиончик уже мало что стоил. Тот, кто удержался на работе, получал деньги пачками и переносил их в авоськах. Наиболее чувствительные граждане, не привыкшие к такому зрелищу, отдавали совсем не лишние кровные, хотя и задавали в никуда вопрос: «Как это все так быстро обнищали?». А к киоскам с продуктами или какой-либо мелочевкой и подходить было опасно: тут же появлялся длинноволосый щетинистый детина в рясе, подпоясанной бечевкой, и хватал за грудки с тем же требованием денег на пропитание. Короче, удивить нас можно было только благополучием и красотой.
Вот за этой красотой я и решила поехать в Италию.
Автобусная путевка стоила четыреста долларов. Не всем фирмам можно было доверять, и я попросила пару телефонов тех туристов, которые благополучно вернусь из этой поездки.
– Да, путешествие не из легких, но когда я вспоминаю Италию, улыбка не сходит с моего лица, – поделилась своим впечатлением от поездки одна из туристок.
Голос был приятным, эмоции вызывали доверие.
На вокзал меня отвозил брат.
– Ты куда спрятала деньги? – с металлом в голосе поинтересовался он.
– Они в сумочке.
– Как, в сумочке, ты почему их не зашила? – зловеще процедил он сквозь зубы.
Я открыла сумочку, вынула набор туриста для шитья, носовой платок, задрала юбку и стала снимать трусы.
– Ты что делаешь? – изумился брат, но не покраснел.
– Мужчина, вам не угодишь, то шей, а то взашей! Расслабьтесь, все будет molto buono.
Долларов восемьдесят я все же оставила в сумочке.
Поезд Ленинград – Минск стоял на пути, объявили посадку.
Когда мы вошли в купе, незнакомая попутчица уже укладывала в багажное отделение чемоданы. Она была в домашнем ситцевом халате, такие халатики, из ситца в цветочек, я запомнила с детства: их с большим мастерством когда-то на Украине шила еще моя бабушка.
– Здравствуйте, я ваша соседка! – радостно сообщила я.
Женщина подняла голову, под ее правым глазом красовался сочный синяк.
– Это я упала, – смутившись, сообщила она, глядя на моего брата.
– Знаю я эти ваши «упала, сама ударилась», другим рассказывайте, – строго сказал он, затем, не выдержав, хмыкнул.
Соседку звали Светлана, она работала учительницей в школе и отправилась в это рискованное путешествие со своей четырнадцатилетней дочкой, которая мне очень обрадовалась, так как с первой минуты нашего путешествия мечтала сбагрить кому-нибудь свою непосредственную мамочку.
По прибытии в Минск нас должен был ждать большой комфортабельный автобус с наличием элементарных условий для многодневного путешествия: горячей воды для заварки чая и кофе, туалета и раскладных сидений для ночлега. Вместо отеля на колесах мы увидели старый львовский автобус – труженик и тридцатилетний «горбатик» ЛАЗ-695 с грязными полуистлевшими жеванными занавесками, с несвежими вмятинами на месте сидений и жесткими, с металлической окантовкой, низкими спинками. Как бы «горбатик» не пыжился, скорости более шестидесяти пяти километров в час развить не мог.
Тот май отличался аномальной сорокаградусной жарой, и ждать спасения мы могли только в четырех открытых вентиляционных люках над нашими лихими головами. Я, на свое счастье, подсуетилась и успела занять место в середине автобуса, в двухместном ряду справа, слева был одноместный ряд. Правда, довольно наглая семейная пара, оперируя фактом моего одиночества, попыталась пересадить меня в конец автобуса. Но я, невзирая на свой интеллигентный вид, который весьма обманчив, и не только у меня, осталась там, где сидела. Каким-то образом парочке все-таки удалось оказаться на сиденьях впереди меня.
Уже когда мы двинулись в путь, оказалось, что в передней части салона, куда не попадал свежий воздух, было невыносимо жарко, сзади же – ветродуй. Не знаю, может и сегодня где-то в России колесят по бездорожью эти неприхотливые труженики, которым недавно в Нарьян-Маре поставили памятник: стоит такой «горбатик» на бетонном постаменте и вполне заслуженно.
Среди пассажиров было много нежной молодежи, которая за свою еще короткую жизнь не успела заработать ни копейки и путешествовала на скромные деньги далеко не богатых родителей. Через проход от меня, на одноместных сиденьях, друг за другом, расположились молодожены, свое восемнадцатилетие они отпраздновали свадьбой. Молодожены ехали из Риги, были очень рослыми, и их коленки больно упирались в спинки сидений. Просидеть двое суток под прямым углом и не рассыпаться можно только в юном возрасте, но и они очень мучились.