Еще одно толкование о роли ЦРУ в системе государственной власти Николай нашел в книге «Невидимое правительство», написанное журналистами США Д. Уайзом и Т. Россом. Они отмечали, что в Соединенных Штатах существует два правительства: одно из них видимое, другое – невидимое. Первое – это правительство, о котором американские граждане читают в газетах, а дети узнают из учебников, второе – сложный скрытый механизм, проводящий политику США в холодной войне.
Отход Н. Хрущева от власти «по состоянию здоровья» породил среди слушателей множество слухов. Особенно поражало стремление новых властителей кремлевского трона затоптать в грязь вчерашнего вождя, которому чиновничья челядь, окружавшая его, еще недавно готова была лизать башмаки, что и он делал в отношении Сталина и его сподвижников, в числе которых был сам.
– Неужели мы такая дикая нация, что не можем спокойно принимать кабинеты, кресла, папки с делами, столы без показа грязного белья? – разоткровенничался как-то с Николаем его друг Виктор Тимофеев. – Так гадко от этого на душе. Как не вспомнить тут Талейрана! Предательство – это верх злодейства.
– Ты прав, Виктор, – поддержал Стороженко коллегу. – Только неблагородный человек способен в глаза хвалить, а за глаза хулить. Но, с другой стороны, злословил Хрущев в адрес Сталина, в чьей команде был «верным сталинцем» до последнего. Так что «да воздастся каждому по делам его». Как говорится, злые люди походят на мух, которые ползают по человеческому телу и останавливаются только на его язвах. А вообще-то ни один человек, охаивающий покойника, не бывает счастливым. По существу, Хрущев – политический труп. Со временем судьба посмеется и над новоиспеченным генсеком. Да, у справедливости в России медленная скорость, а к законности – длинная и ухабистая дорога.
Слушателей часто привлекали для несения нарядов на Красной площади в дни государственных праздников. На ленинском пантеоне, в мраморной коробке которого покоилась мумия – тело вождя, топтались и толпились государственные мужи и дамы, бегали с цветами и подарками дети. И никому не приходило в голову, что это шаманство оскорбительно традициям православия. Революционный обычай отменил и христианскую мораль, и традиции славянства, давно порвавшего с язычеством.
С годами, при Брежневе, постепенно утихла критика в адрес Сталина, но Николай искал и искал – в спецлитературе, в беседах с живыми участниками событий тех лет – ответ на вопросы: Сталин ли только открыл счет репрессиям? Кто и что его спровоцировало на это? Было ли что-то подобное до него?
Открывались пласты трагедий ленинского периода, от бандитского уничтожения царской семьи, подавления Кронштадтского восстания до расстрелов восставшего тамбовского крестьянства и храброго поэта Н. Гумилева, не уронившего офицерской чести. Все четче просматривались шаги второго после Ленина чиновника в большевистском ареопаге Л. Троцкого в травле С. Есенина, а затем его физического устранения.
Геноцид против российской интеллигенции с отправляемыми «пароходами умников» за границу, террор против многовековой культуры православия и насаждение безверия просматривались во многих документах. Эти материалы проливали свет на острые вопросы, волновавшие пытливые умы. Приходило осознание того, что марксистско-ленинские молитвы придуманы для таких людей, которые не могут мыслить самостоятельно и никогда не ведают возвышенного состояния души. Чем дальше и глубже шло постижение контрразведывательного ремесла на лекциях и практических занятиях, тем больше оно убеждало Николая в правильности выбранной профессии с юридическим уклоном. Не случайно такие организации называются во многих странах органами государственной безопасности, потому что они, так должно быть, защищают интересы страны и народа.
«Закончу учебу, – думал Николай, – уеду в какой-нибудь глухой гарнизон и стану настоящим грозой шпионов». То были наивные мечты человека с курсантскими погонами. Разве мог он предвидеть, что через какой-то десяток лет придется, действительно, встретиться лицом к лицу с первым кротом – агентом иностранной разведки с погонами советского старшего офицера.
Три года учебы пробежали быстро. Остался год до выпуска. Весной на предпоследнем курсе пришла любовь. Первое свидание с Людмилой Николай назначил у памятника Маяковскому. Шли по улице Горького по направлению к Белорусскому вокзалу. Легко и вдохновенно читал Николай своей спутнице стихи Есенина, Бунина, Фета, Языкова – пахучие, звонкие, нежные… Потом он осмелел и стал декламировать свое стихотворение, посвященное милой даме. Когда закончил и посмотрел на подругу, то увидел в ее васильковых глазах жемчужины душевной росы – она прослезилась…
В августе они расписались. Потом была свадьба, даже две: одна – в Москве, другая – в Полесье. На московских посиделках в малюсенькой комнате громадной коммуналки собралось человек десять самых близких друзей. Молодоженам вручали скромные подарки. При передаче настенных часов сослуживец Александрин щекотливо заметил:
– Примите, дорогие Николай и Людмила, наш подарок! Пусть эти часы идут и идут. Они остановятся только в двух случаях: кончился завод у них или у кого-то из хозяев. Так пожелаем, чтобы они долго-долго не останавливались!
Кто думал тогда, за свадебным столом, что слова окажутся пророческими! Ровно через 20 лет часы и сердце Людмилы остановились одновременно. Но это было все потом, а пока… последние каникулы и выпускные экзамены.
Глава 2
Лейтенантские погоны
Мы стали суровей и строже…
Тихо в комнате. Звонко тикают подаренные на свадьбе часы с золочеными стрелками. По телевизору передают в записи фрагменты концерта Муслима Магомаева. Лейтенант Стороженко пришивает на мундир первые офицерские погоны. Завтра получение диплома и вручение «поплавка».
«Кто думал, что из глубинки, – рассуждал Николай, – я приеду в далекую и высокую Москву и закончу чекистскую академию?»
Пела душа, горели радостью глаза. Он стал примерять форму, заглядывая в зеркало – нравился строгий офицерский покрой.
Спортивный зал Школы на Ленинградском проспекте. В строю – общевойсковики, авиаторы, моряки, пограничники, связисты. Командование вручает дипломы о высшем юридическом образовании и дорогие каждому военному – белые академические «ромбики» с красной звездочкой и золотистым гербом Великой Страны.
По традиции выпуск обмыли в ресторане. Вернулся Коля домой рано – ждали жена и крохотная дочурка. Жена взяла в руки диплом, внимательно прочла его и тихо промолвила:
– Поздравляю. Диплом жизненный, даже гражданская специальность есть – «юрист-правовед»! Закончишь службу, пойдешь на наше закрытое предприятие юрисконсультом.
– О чем ты, Люсьен? – так он ее ласково величал. – Служба ведь только начинается. Может, и диплом не пригодится – времени, ох, как много.
– Пролетит оно быстро. То, что впереди, кажется бесконечно далеким, а оглянешься – пролетело, как одно мгновение. Мама моя так часто говорит. Старики это хорошо знают. А что касается значка, то он по-мужски скромный и в то же время по-военному красив.
Вскоре лейтенант Стороженко получил предписание убыть в распоряжение начальника военной контрразведки Прикарпатского военного округа (ПрикВО). Людмила с дочерью еще некоторое время должна была оставаться в Москве, предварительно дав согласие, что поедет туда, куда пошлют мужа. За столицу она не держалась.
Перрон Киевского вокзала. Поезд Москва – Трускавец тронулся. Николай прижал нос к холодному стеклу окна вагона – надо хоть как-то рассмешить прослезившуюся супругу с дочуркой на руках. Вокзал уплывал медленно, смещая влево провожающих. И вот уже исчезла из поля зрения Люда. Поезд стремительно набирал скорость.
Встретили молодого специалиста на месте тепло. Однако начальник отдела генерал-майор Николай Кириллович Мозгов, узнав, что прибывший офицер пишет стихи, совсем не зло, а с улыбкой заметил:
– Нашей службе стихоплеты не нужны. Не та работа. Я ищу для первого сектора ра-бо-тяг, – последнее слово он умышленно разбил по слогам, – думающих только об оперативной работе – трудной и неблагодарной. Так что пока забудь о стихах. Не забудешь – тебя забудет служба. Мы тебя взяли на очень ответственный участок – штабной. Не каждый и с опытом попадает в такое подразделение. Мы же верим, что с работой ты справишься.
Расспросив о семье, по-отечески распорядился устроить лейтенанта как положено. Такой прием поначалу обескуражил Николая. Однако начальник отдела кадров полковник Михаил Петрович Забродин, как бы оправдываясь за недипломатичность начальника, признался, что тоже балуется стихами, а в отношении генерала заметил:
– Не переживай, это очень справедливый человек, чекист-трудоголик.
Николаю он порекомендовал не афишировать хобби и начал подробно рассказывать об особенностях работы и поведения офицера-контрразведчика в частях.
Пройдет много-много времени – лейтенант станет полковником, 20 лет отработает в центральном аппарате военной контрразведки, встретится со шпионами, уволится со службы, станет членом Союза писателей СССР, напишет много статей и с десяток книг, а Михаил Петрович отойдет в мир иной, и вдруг в Совете ветеранов департамента военной контрразведки (ДВКР) в Москве ему передадут одно из стихотворений, написанных Забродиным. Называлось оно «Память о мужестве»:
Не будем вдаваться в литературные достоинства и слабости стихотворения, вникнем в его духовный смысл. Он высок!
Слушал лейтенант полковника Забродина внимательно. Николаю сразу же понравился этот мягкий и рассудительный человек, подавший руку на крутом пути к неизвестной практике.
– У вас будет хороший наставник – майор Деев Дмитрий Николаевич, – сказал он, прощаясь с Николаем.
Молодой лейтенант получил в оперативное обслуживание гарнизон с радиотехническим полком ПВО сухопутных войск, отдельную роту сопровождения воинских грузов, штабную роту и гараж командующего войсками округа, а также окружные медицинские склады в городе Буске.
Рабочее место, действительно, определили в кабинете с майором Деевым. Он являлся фронтовиком, участвовал в разоблачении агентуры абвера, был награжден орденами и медалями за ликвидацию шпионов в действующих частях на фронте и тылу. Майор был человеком преданным своему делу, откровенный и прямой. Начальство его побаивалось за крутой нрав, готовность пойти в атаку на любого обидчика, с какими бы погонами он ни ходил. Говорили, что на партийных собраниях от него доставалось даже начальникам с лампасами. И все же Деев не спешил откровенничать с молодым оперативным работником. Недели три он приглядывался к нему, а потом разговорился, да так, что его монолог показался слушающему спрессованной лекцией. Затронув проблемы контрразведки, он настолько приземлил лейтенанта, что тому на некоторое время показалось бессмысленной его текущая работа в гарнизоне по поимке шпиона.
– Пойми вот что: в наше время американцам не хватит ни денег, ни сил, чтобы навербовать много агентуры в частях. Во время войны, правда, абвер – немецкая военная разведка – пыталась пролезть в некоторые штабы наших частей, но в то время до Генштаба немцам было трудно добраться. Понимаешь, существует так называемая «мишенная» система. Это принцип работы разведки – бить прицельно в «десятку», получая стратегическую информацию. А твой полк – где-то на краю мишени. Твои солдаты и офицеры их не интересуют, хотя те могут и клюнуть, но встанет вопрос связи. Это самое слабое звено в цепи «разведчик – агент» и наоборот. Генштаб в масштабе всей армии – это и есть «десятка». В стране несколько таких объектов: ЦК КПСС, депутатский корпус, сотрудники МИД, Совмина, Госплана, офицеры разведки и прочее. Мы же с тобой занимаемся вопросами помощи командованию в защите секретов, пресечения возможностей хищения оружия и боеприпасов. Армия – гарант стабильности государства. Почему с нами считаются другие страны? Потому что мы сильны. Потеряем силу – уроним уважение в мире. Я уже заканчиваю службу, но хочу, чтобы ты понял: военная контрразведка была, есть и будет, пока существуют государство и его армия.
Зазвонил телефон. Деев стремительно протянул руку, и в его огромной ладони застыла черная эбонитовая «гантель» старомодного телефонного аппарата, стоявшего здесь, наверное, с первых послевоенных лет.
– Здравствуйте. Буду рад встретиться. Согласен. Да, в 18:30 у памятника Мицкевичу. Прекрасно. До встречи.
Николаю было понятно, что на срочную связь выходил кто-то из негласных помощников, но Дмитрий Николаевич, будто это было обычное дело, продолжил:
– Благополучие нашей армии зависит не от общества, а исключительно от вождей. Те, кто поймет важность нашей службы, будут защищены от неприятных неожиданностей. Вот послушай, – с этими словами он достал из кармана записную книжечку в потертой кожаной обложке и стал медленно читать: «Верьте мне: анализируя исходы военных баталий, невольно пришел к выводу, что не столько храбрость пехоты или отвага кавалерии и артиллерии решали судьбы многих сражений, сколько это проклятое и невидимое оружие, называемое шпионами».
Эти слова произнес не философ, раздумывающий в тиши кабинета о роли личности в истории, не правительственный чиновник, считающий армию нахлебницей народа, не писатель – рафинированный миротворец-пацифист, не знающий, для чего в государстве живет особой жизнью армия, а великий полководец. Кто бы ты думал?
– Наполеон, – последовал ответ.
– Верно. Француз прекрасно понимал, что без пронырливости и ловкости своего агента Шульмейстера он не одержал бы блестящих побед в 1805 году. Ульма и Аустерлиц были в такой же степени результатами стратегического гения, как и негласной деятельности имперского шпиона Карла Шульмейстера. Генерал Савари, у кого был на связи Карл, представил своего верного агента Наполеону словами: «Вот, ваше величество, человек, состоящий сплошь из одних мозгов, без сердца». Наполеон благосклонно усмехнулся в ответ, но никакой новой награды Шульмейстер не получил, а он так мечтал стать кавалером ордена Почетного легиона! У Наполеона поначалу было своеобразное отношение к разведчикам и шпионам. Он говорил: «Шпион – это естественный предатель!» – и не ставил их заслуги на одну доску с заслугами офицеров и генералов армии. Так поступал и Сталин, – ни одному разведчику и контрразведчику при жизни не дал Героя Советского Союза.
– Кстати, ты знаешь, куда он был внедрен? – задал вопрос Деев, и тут же сам на него ответил: – Советником руководства Генштаба и шефа австрийской разведки генерала Мака, который ждал от Шульмейстера «объективных данных по французским войскам». Карл добывал такие материалы. Более того, случай уникальный в истории: специально для Мака по распоряжению Наполеона в одном экземпляре издавалась французская газета, в каждом номере которой публиковались статьи и заметки, подтверждающие информацию Шульмейстера о бедственном положении французской армии. Карл обставлял добычу этой газеты «опасностью быть разоблаченным и большими трудностями». Доверчивый Мак читал газетные полосы и охотно верил тому, во что хотел верить! Стотысячная армия австрийцев была рассеяна французами в три недели до прихода русских отрядов. Вот так, дорогой! Сегодня противник интересуется секретами в верхах. Разоблачение крота, бывшего полковника ГРУ Пеньковского, тому пример. Ты думаешь, сейчас нет Пеньковских в нашем Генштабе?.. (Как в воду смотрел: уже тогда «рылся» в секретах ГРУ Генштаба майор Поляков, о котором пойдет речь ниже.)