– Здравствуйте, меня зовут Наташа. Могу я вам чем-нибудь помочь?
Ее выражение лица резко изменилось, и она расплылась в улыбке.
– Что ты, доченька, не нужно, – отмахиваясь рукой, отвечала старушка, – может, ты что-нибудь хочешь?
Я жадно смотрела на куст малины, на котором красовались спелые ягоды. Она увидела, куда я смотрю и предложила мне пройти к ней на участок и собрать себе стаканчик. Открыв калитку, старушка проводила меня до кустов. Собирая малину, я по ягодке засовывала себе в рот. Пока я обдирала куст малины, параллельно беседовала с милой старушкой. Оказывается, она работает в пионерском лагере в столовой поварихой, и ее жутко достали ребятишки, которые повадились без спросу лазить в ее огород:
– Мне не жалко, просто они ломают забор и деревья. Может, ты знаешь, кто это делает? – поинтересовалась у меня старушка.
Сдать никого я не могла, поэтому предложила сходить к директору лагеря, может, он придумает как решить её проблему. Поблагодарив за радушный прием, я побежала на территорию, чтобы меня не спохватились и не начали искать.
Больше мы со старушкой не виделись, так как некоторых ребят (в том числе и меня) забрали из пионерского лагеря на неделю раньше, потому что мы играли в ансамбле. Нужно было ехать выступать за Московскую область.
Отправили нас тогда в Белгород. По приезде нас поселили в маленькую гостиницу, владельцы которой держали на территории небольшую кольчатую ферму. Когда мы приехали, нам быстро провели экскурсию и отправили спать после утомительной дороги. На утро нас ждала репетиция, экскурсия по историческому городу, отдых и снова репетиция. Заготовленные наряды на выступления у нас были простецкие. У девушек длинные в пол красные сарафаны на толстых золотистых бретельках и поношенные временем кокошники на лентах, у парней классика черные брюки, красная косоворотка и шляпа с гвоздикой. Ансамбль был у нас небольшой: бас балалайка, три балалайки, две домры, три баяна, треугольник и щетка. Первый день пролетел незаметно. На второй день нас ждало выступление. Позавтракав, мы поехали в дворец культуры и стали ожидать своей очереди. Волнение нарастало особенно тогда, когда мы прошли на сцену и стали выступать. По окончанию всех выступлений мы заняли почётное третье место, надо бы радоваться, но… Одна из девочек обвинила меня за снижение баллов. Что во время выступления из-под платья были видны мои порванные сандали и тем самым я испортила имимидж и поэтому нам снизили баллы. Конечно, все подхватили, стали обвинять в нашем третьем месте. Во время прогулки она специально наступила мне на ногу и дорвала мою единственную обувь. Так что эмоции и настроение после всей поездки было омрачено моим позором и шарканьем ноги во время прогулок.
На третий день нас повезли кататься на аттракционах. Так как я опозорила коллектив, я смогла прокатиться только на одном из них, а потом с завистью смотрела, как другим весело без меня.
Вообще выступления у нас были часто. Раз в год на территории нашего детского дома проводился областной конкурс среди детских домов «Созвездие». К нам съезжались дети из детских домов, и в течение нескольких дней мы соревновались в различных возрастных и творческих категориях. Инструментальный, театральный, поэтический, танцевальный, вокал и многое другое. По истечению трех конкурсных дней проводилось награждение.
В первый год обучения Ольга Владиславовна заставила меня выступать перед публикой с небольшим этюдом, тогда я получила свой первый приз зрительских симпатий и фотоаппарат-мыльницу.
А вот наш оркестр каждый год получал заслуженное, а, может, и нет первое место. Я не смотрела другие выступления, так как с каждым годом старалась охватить все больше и больше направлений и в период «Созвездия» превращалась в маленького энерджайзера. Выступив в оркестре, я бежала переодеваться, чтобы отыграть на скрипке, после бежала в поэтический зачитывать стихи, а после этого танцевала или играла в театральном. С каждым годом я занимала все больше и больше призовых мест, но, видимо, директора детского дома это жутко бесило, и в один из годов она убрала меня из списка участников абсолютно везде. Придя на урок по скрипке, я со слезами на глазах пожаловалась Ольге Владиславовне на несправедливость. Она меня успокоила и предложила выдвинуть мою кандидатуру от школы искусств.
– Но меня не пустят выступать, – расстроенно ответила я.
– С чего это? Ты выдвигаешься участницей не от детского дома, а от музыкальной школы. Я сижу в жюри и только пусть попробуют тебя не допустить! – заверила меня учительница.
Тот день я запомнила на всю жизнь. Мне двенадцать лет. Объявляют мою фамилию, я выхожу со скрипкой и играю как никогда раньше. Меня наполняла злость и обида. Я хотела доказать, что я лучшая и мои старания оправдались. В день награждения наш оркестр получает первое место, жюри немного замялись и, взяв микрофон, добавили:
– Первое место делит Воробьева Наталья по классу скрипка.
Под аплодисменты я входила на сцену и смотрела в глаза Наталье Семеновне. Ее злость, наверное, была главной наградой для меня.
Я безумна благодарна Ольге Владиславовне, потому что она помогла мне и не дала опустить руки, чем вселила в меня уверенность и надежду.
Мы в ответе за тех, из-за кого получаем зарплату….
В детском доме была большая текучка воспитателей и младшего персонала. Задерживались только самые стойкие. О ярких представителях педагогической профессии сейчас я вам расскажу.
От одной воспитательницы всегда жутко пахло тухлой рыбой и потом. Нас она воспринимала как животных и разговаривала с нами на жаргоне дрессировщика собак. Поэтому, пока она спала, девочки залили ее волосы клеем и подкрасили сие искусство ядерно-красной краской. На утро нас разбудил ее дикий крик и злобная физиономия с торчащими красными клоками на ее белоснежной гриве. Уволилась она на следующий день, опустим тему разбирательств, скажу одно: виновных тогда не нашли. Потом к нам устроилась суровая воспитательница, работавшая до этого в детской колонии. Ей тоже оказалось не так сладко с нами, и увольнялась она с криками:
– Вы хуже зверей, в колонии себя дети так не ведут, как вы тут.
Кто-то не выдерживал и пары недель общения с детьми и молча писал заявление на увольнение. Но самые хитры находили выход, как задержаться в должности воспитателя и начинали заводить дружбу с самыми отбитыми воспитанниками.
Ведь проще управлять стадом, когда есть вожак.
Парочка из таких воспитателей оставили в моей жизни не лучший отпечаток. Юлия Викторовна, мерзкая блондинка, наносившая на свое лицо тонны штукатурки, продержалась в должности воспитателя пару месяцев, поняв свою власть, она оскорбляла детей, била их половыми тряпками. Для меня это было унизительно, ведь тебя бьют половой тряпкой, которая предназначена для мытья полов в туалете. Позже старшаки довели ее и, получив нервный срыв, она подала заявление на увольнение.
На моей памяти самой злющей была младший воспитатель. Она была узбечка, кликали ее Джафоровна. Она работала в нашей секции и подружилась с одним мальчиком, который любил издеваться над теми, кто младше него. Тот ещё придурок, вечно задирал всех и имел дебильную привычку плевать в лицо людям. А теперь история о том, как эти двое испортили моё здоровье.
Осень. Мне было двенадцать лет, когда в очередной раз он начал меня дразнить и, не выдержав, я полезла драться, но, так как он был крупнее меня, он затолкал меня в комнату. Вместе с Джафаровной и еще парой ребят он загнал меня в угол и стал надо мной измываться.
– Эй, зубастая, почему ты такая страшная? – крикнул Денис, попутно харкнув в мою сторону.
Другие последовали его примеру и повторили жест. Я пыталась встать, но меня с ноги загоняли обратно в угол. В какой-то момент у меня не хватало воздуха, и я стала задыхаться. Резко встав, я попыталась открывать окно.
– Ты куда, зубастая? Суицидом решила все закончить? – прижав мои руки оконной рамой и резко толкнув меня в бок, они кинули меня на пол.
От удара в боку начало болеть, и я стала умолять:
– Мне больно, – сквозь слезы говорила я.
– Заткнись, не притворяйся, – крикнула мне Джафаровна.
Из коридора послышался голос воспитателя:
– Завязывай, пошли от сюда, – сказал Денис.
Кто-то напоследок пнул меня с ноги. Я сидела в углу и хваталась за бок руками. Боль была адская. Скрючившись от боли, я аккуратно встала, умыла лицо и направилась в кабинет к медсестре. На мои жалобы толком никто не отреагировал, дав но-шпу, врач отправила меня обратно в группу. Кое-как поднявшись на третий этаж, я легла в игровой и ждала, пока таблетка начнет свое действие.
– На улицу собираемся, – крикнул всем воспитатель.
– Можно я не пойду, у меня сильно болит живот? – попросила я.
– Нет, я тебя в группе одну не оставлю. Иди собирайся! – жестко ответил воспитатель.
Выбора у меня не было, нужно подчиняться. Боль в боку не проходила, а лишь усиливалась еще больше. Кое-как одевшись, я пошла на улицу и стала сидеть на лавочке.
Бум. Мне голову прилетает футбольный мяч. Женя, подбегая ко мне, с улыбкой на лице произнес:
– Сдала нас? – злобно улыбаясь, спросил он.
– Нет, – держась за лицо, ответила я.
– А то смотри, башку отобью.
Просидев час на улице, мы вернулись в группу. По пути я зашла в кабинет медсестры.
– Не проходит боль, можно что-нибудь другое, пожалуйста?
– Нет, на тебе еще но-шпы и иди в группу.
Выпив очередную пилюлю, я поднялась в группу, на ужин идти не хотелось – боль в боку перекрывала мой разум и отбивала аппетит.
– Тебе никто не оставит ужин, – предупредил меня воспитатель.
– Ну и что, – скрючиваясь от боли, ответила я.
Все ушли на ужин, а я уже начала молиться, чтобы боль меня оставила в покое. Я спустилась в очередной раз к медсестре. Она не выдержала моего напора и вызвала скорую. Я лежала на диване в кабинете и смотрела как тикают часы.
Тик-так. Тик-так.
Боль начинала нарастать с большей силой, даже обычный вздох давался с трудом. Приехавшая бригада скорой помощи, бегло осмотрев меня, объявила:
– Подозрение на аппендицит. Увозим.
Меня отвели в карету скорой помощи. Дальше все как на ускоренной киноленте. В приемном отделении меня осмотрели несколько врачей и отправили с медсестрой готовиться к операции. Вещей с собой не было, и меня снарядили в больничный сарафан, который был в три раза больше меня, на ноги нацепили тряпичные бахилы. Чтоб вы понимали, до операционной я волочила ноги, ибо бахилы то и дело сваливались с моих тоненьких ступней.
– Присаживайся, – вежливо сказала мне медсестра, – протягивай правую руку, сейчас я тебе поставлю катетер.
– А зачем? – спросила я.
– Во время операции тебе будут ставить капельницы с лекарствами и, чтобы не делать в тебе много дырок, я ставлю вот такую бабочку, – демонстрируя мне иглу, у которой были розовые пластиковые крылышки, сказала она.
Установив мне катетер, она повела меня на операционный стол.
– Раздевайся.
Я смущенно взглянула на нее и медленно стала стягивать с себя сарафан.
– Теперь ложись на стол, – подставляя к операционному столу деревянную табуретку для моего удобства, сказала медсестра.
Она подала мне руку и помогла аккуратно взобраться на стол. Бережно укрыв мое голое тело белой пеленкой, она удалилась из операционной. Спустя пару минут стали заходить врачи, поочередно осматривая меня. Я зажмурила глаза, смущаясь мужчин врачей. Накрыв меня обратно пеленкой, врач обратился ко мне:
– Давай мы тебе руку отрежем? – смеясь спросил он.
– А вы потом ее пришьете? – серьезно спрашиваю я.
– Ну, да, положим ее в тот холодильник, потом достанем и пришьем. Холодно, конечно, будет. Но ничего страшного, согреем, – с улыбкой в голосе продолжил он.
Как оказалось, это был анестезиолог. Привязывая мне руки он периодически подшучивал надо мной.
– Давайте через пупок, – обратился один хирург к другому.
В смысле через пупок?
— Нет давай над ним и в обход, – продолжил другой.
Я не понимала сути их разговора, но я жутко испугалась. Вокруг меня мельтешили врачи, попутно расставляя около операционного стола аппараты и инструменты. На палец мне надели аппарат, который сканировал мое сердцебиение, установили капельницу и ждали, когда меня отключат.
– Ну, что, давай поиграем в космонавта, – обратился анестезиолог, – считай от десяти.
– Десять, девять, восемь, семь, шесть, – дальше я уснула.
Дальше все фрагментами… я просыпаюсь в реанимации и начинаю закусывать трубку, которая стояла в моем горле. От нехватки кислорода у меня начинается паника и аппараты нервно начали пищать. Ко мне подбежала медсестра и одни движением руки освободила мой рот от ненавистной трубы. Потом меня везут в лифте, попутно ударяя меня об двери лифта. А я в это время благодарю врачей за свое спасение.
Анестезия вещь такая: глючит тебя долго, и ты не отдаешь отчет своим действиям и словам.
Меня привезли в палату и положили на кровать.
– Холодно, – прошептала я.
– Конечно, сейчас, – медсестра заботливо укрыла меня еще одним одеялом, и я провалилась в сон.
Утром на обходе ко мне зашел лечащий врач.
– У вас был перитонит, но теперь все хорошо. Операцию сделали не полостную, а через лапароскопию.
Что такое перитонит я узнала уже в осознанном возрасте, тогда я не понимала, как плачевно для меня могло все закончится, если бы мне вовремя не вызвали скорую помощь. Поэтому считала, что аппендицит не так уж и страшно.
— Что, простите? – удивленно спросила я.
– Это значит, что у тебя не будет большого страшного шрама, а только три маленьких аккуратных шрамика.
– Спасибо.
Он улыбнулся и объяснил, что еще неделю я буду в стационаре и должна принимать все лекарства, которые он мне пропишет, а также соблюдать постельный режим. Я одобрительно кивнула головой и легла дальше наслаждаться тишиной. Благо в палате я была одна и на некоторое время могла погрузиться в сои мысли. К сожалению, меня хватило не надолго, поэтому, одевшись, я пошла изучать хирургическое отделение.
В коридоре было много детей, но мой взгляд приковал мальчик, которому на вид было двенадцать лет. Подойдя к нему, я решила познакомиться:
– Привет, меня Наташа зовут, а тебя?
– Саша.
– Давно тут лежишь?
– Пару дней уже, меня скоро выпишут, но я не хочу домой.
– Почему? – я крайне была удивлена такому ответу.
– Мама с папой ругаются, а я устал уже. Тут хотя бы поспокойнее, если не считать детский плач по ночам.
Мы сидели на подоконнике и обсуждали наши жизни. Беседа длилась долго, пока нас не разогнали по палатам на тихий час. К вечеру я стала искать себе новое развлечение и, встав около процедурного кабинета, наблюдала за движением рук медсестры. Она ломала ампулы, набирала шприцы, попутно проводя пальцем по стенду и внимательно читая фамилии пациентов.
– А можно вам помочь? – поинтересовалась я.
– А ты справишься? – с улыбкой на лице спросила медсестра.
– Конечно.
Она жестом пригласила меня за край процедурного стола.
– Смотри, берешь вот этот камушек, подрезаешь горлышко у ампулы и ломаешь, только аккуратно, а то пальцы можно порезать.
– Хорошо, – ответила я и протянула ладошку.
Она дала мне плоский камень и рядом поставила несколько ампул. Я старательно стачивала горлышки и с легкость надламывала их кончики. Не считая пару незначительных царапин, я с огромным удовольствием проделывала эти действия снова и снова. Медсестра быстро набрала шприцы и попросила меня вернуться в палату. Обойдя все палаты, медсестра оставила меня напоследок. Сделав укол, я завалила ее большим количеством вопросов о медицине. Она с охотой отвечала мне и не заметила, как я проследовала за ней в процедурный кабинет. Она разбирала шприцы и попутно объясняла свои действия:
– Смотри, тут три контейнера, что-то уходит на утилизацию, а что-то на переработку.