– Мама! Что это? – Она:
– Не знаю, сыночка. – Спросили у рядом стоящих. Они ответили, что эта штука называется «виолончель»:
– Хочу на виолончели! – А маме-то всё равно. Так и записались.
Первый свой инструмент я не помню (что-то деревянное, покрытое лаком). Виолончели менялись в соответствии с моим ростом. Брали мы их в музыкальной школе в аренду.
Последний мой инструмент в ДМШ был работы неизвестного мастера. С ним я поступал в музучилище. Он был почти чёрный. На нём, наверно долго не играли, и червь-древоточец проснулся. Постучишь кое-где – труха сыплется. Но, по сравнению с фабричными, звучал инструмент очень прилично. Мне нравилось (другие-то слышал мало).
Но – его пришлось сдать в ДМШ. На чём играть? Бабушка выручила. Она давно откладывала деньги от своей пенсии. А тут дала их родителям: «Мише на виолончель». 550 рублей – по тем временам деньги немалые. Так появился в моей жизни Гаспар Стрнад – тиролец. Бочковатый (с выпуклыми деками), очень симпатично звучащий.
Я, честно говоря, не знал его настоящий звук (сам-то играл, а со стороны не слышал). И, когда я должен был его продать, мы, студенты московской консерватории, пошли пробовать его звук в Большой Зал. Стоя во втором амфитеатре этого красивейшего зала («большая скрипка!») я слушал, как ребята, – Гриша Буяновер, Серёжка Стодольник, Серёжа Устименко, – играют на моём тирольце… Жалко стало до слёз продавать чудесную виолончель. Но выхода не было. Надо!..
Это было через 7 лет… А пока играл я на «тирольце» – горя не знал. И менять не собирался.
В классе нашего Шефа ребята играли на разных, в основном хороших, инструментах. В конце второго курса, в классном «предбаннике» (маленьком коридорчике) слушал я, как Вика М. играет на уроке концерт Мясковского… Так мне стало обидно за музыку, которую (на мой взгляд) совершенно изуродовала она своим манерным стилем (вычурный излом, фразы рвались на куски). Упросил я Шефа дать мне для самостоятельной летней работы этот концерт.
Летом я с виолончелью и с Мишкой К. жил месяц у него на даче. Потом, в августе, с ним и с его родителями на машине уехали в Анапу – в лагерь Большого театра «Спутник» (виолончели ехали с нами). Всё это время мы усиленно занимались. Не считая упражнений по бросанию лома, поедания клубники с грядки ртом, фотографирования на фоне огромных-штормовых волн на море, участия в шефском концерте для винодельческого совхоза «Россия»… А чудесные лунные ночи, штормовой ночной пляж, где мы вдвоём прятались в воде, пережидая, пока пройдёт пограничный наряд с собакой… Прекрасное время было!..
В октябре состоялся классный вечер в Концертном зале Института им. Гнесиных. Играли все ученики Шефа. Потом, за кулисами, мы стояли вокруг Шефа, и он сказал незабываемое:
– Самым большим успехом сегодняшнего концерта я считаю игру Миши Ганевского. – А через 15 минут он сказал моим родителям:
– Мише необходима хорошая виолончель…
– Будем искать!
Через случайных знакомых дошла весть о том, что продают хорошую виолончель известного французского мастера Вильома. Но – очередь! Мы вторые. А первый, оркестрант, решил сбить цену. И нарвался на твёрдый отпор. Вдова крупного архитектора, виолончелиста – любителя (он привёз виолончель с Кубы в 1935 году), навела справки о цене, и… ни шагу назад! Так первый, бывший «друг семьи», вылетел из очереди. Цена – 1000 рублей (!) Для нашей семьи огромные деньги…
Но… Отец только что закончил работу над своей первой серией плакатов (наглядное пособие для ПТУ). Гонорар – 1000 руб.! Оплата – через полгода…Что делать?!
Помог будущий тесть – Кудрявцев Илья Михайлович. Таня попросила его помочь мне, тогда ещё малознакомому юноше. Он обратился к своему приятелю, Игорю Катарскому, человеку одинокому, но состоятельному. И тот дал в долг на полгода эту сумму.
Пригласили мы Пузанова Владимира Николаевича, педагога-контрабасиста из нашей ДМШ. (Он подрабатывал как мастер-реставратор). И он подтвердил авторство Вильома. К виолончели в придачу я получил сертификат знаменитого советского мастера Витачека и чудесный смычок работы одного из лучших мастеров – Лями!
Мощный звук, красота тембра, ровного по всему диапазону. Чего ещё желать? Инструмент на всю жизнь! С этим инструментом пришли и два больших виолончельных успеха в моей жизни.
«Не было счастья, так несчастье помогло» (Весна 64-го)
Палец я себе сломал на левой руке. Драка была принципиальной: за честь прекрасной дамы! Результат: на третьем курсе музучилища я остался на два месяца с одной правой. Шеф посоветовал поработать серьёзно.
В училищной библиотеке нашёл я старинную «Школу игры на виолончели». Там оказалось множество самых разных упражнений. И что самое интересное – разбирались технические трудности трёх знаменитых Концертов для виолончели с оркестром: Гайдна, Дворжака и Шумана. Каждый трудный момент раскладывался на простые элементы. И превращался в упражнения. После такой работы всё становилось легко! Эти три концерта, их исполнение, сыграли серьёзную роль в истории моего ученичества. И в училище, и в консерватории…
Но туда, – в консерваторию, – надо было ещё попасть! А я сам поставил под серьёзный удар возможность этого…
…Весна 64-го была щедрой на события. Шеф, как-то, затеял поехать с классом в Серебряный Бор. Пикник устроить. Запомнилось, как он, такой шикарно одетый, закурил «Мальборо» в сосновом лесу. И говорит:
– Чувствуете, какой дивный воздух! – А я подумал:
– Чего ж этот воздух сигаретным дымом портить?..
Не скажу – дух противоречия во мне сидел. Только ни пить, ни курить я не хотел. Курить противно было (видно, материнская затрещина после первого «общения» с куревом, – лет около девяти, – сработала). А пить?..
…Я вырос в переулках возле Бутырской тюрьмы. Разный там народ жил. До шестого класса я отличником был. Посылали меня помогать уроки делать к двоечникам. Нравился мне в классе один паренёк – Вовка Климанов. Учился он слабо.
Пришёл я к нему домой…Сидим с ним за столом – задачки решаем. А на единственной кровати мать его, пьяная до бесчувствия, лежит. Рядом, на полу, такой же бесчувственный отец… (Я позже шёл по Новослободской улице и увидел этого папашу, лежащего мертвецки пьяным на проезжей части. Носом в канализационную решётку…) Это он так бил Вовку, что тот всё время в синяках ходил…
…Вот я и решил:
– Не хочу отвечать за поступки той скотины, в которую превращает человека вино! –
А поступил в училище – начались гулянки. Затаскивали меня на какие-то праздники, вечеринки. Редко, но метко. Шеф приезжал – собирались у кого-нибудь, отмечали дни рождений и т. п. Он – сорокалетний. И мы… Лет по шестнадцать – девятнадцать. Пить молодёжь не умела. 15 – 20 минут разговора, а потом начиналось… Типа: «Ты меня уважаешь?» Я не пил. И никакой радости в таком обществе не испытывал…
…Подходит ко мне Миша М.:
– Шеф послал меня с тобой поговорить. Ты себя неправильно ведёшь. Мы все пьём, а ты – как «белая ворона». И всем неприятно… – Я ему:
– Давай так. Ты сейчас мне рассказываешь, что хорошего в питие. Убедишь – я тогда буду пить наравне со всеми. – Он:
– Ну вот, понимаешь, это так здорово! Ощущение полёта, интересные беседы… – Я:
– Какие беседы?! Да вас через двадцать минут по очереди в ванную оттаскивают. А уж разговоры: я тебя уважаю, ты меня… – Понял Миша М. и отвалил…
А на том пикнике в Серебряном бору я в пьянке не участвовал. Фотоаппарат, как всегда, был при мне (я с детства фотографией увлекался). И «нащёлкал» я там много всего. Потом проявил, отпечатал и в класс принёс. А там сцены на травке. С Шефом в обнимку. Ну, думаю, кто захочет – разберут…
…Через несколько дней подходит ко мне в коридоре Шеф и говорит:
– Миша, продай мне плёнку… – Продать? Ему?! За деньги?!! Я буркнул что-то вроде «Нет». Больше он на эту тему со мной не разговаривал.
Я оставался при своём мнении. И, как-то, кому-то сказал, что мне не нравится, как NN наших девочек «совращает» (кажется, так). Имел в виду питие, поцелуйчики и т. д…
А Шефу-то и доложили… Буча поднялась страшная!
Устроили надо мной суд показательный.
В каком-то классе собрались все действующие и недействующие ученики Шефа. NN тоже. И меня тянут к ответу. Я у рояля… Наверное, я волновался. Поддержала меня только моя Таня. Она после операции аппендицита долго не появлялась. Не была в курсе событий… А тут на меня налетают… А я нравственные ценности защищаю. Это и её ценности тоже….А мне:
– Как ты мог?! На кого!? На NN, значит и на Шефа?!
Требовали покаяться и признать… Но я категорически стоял на своём. С тем и разошлись…
В коридоре один из «бывших» сказал мне, что после ТАКОГО – надо из класса уходить…
А я не желал – и всё тут! Третий курс закончился. Оставался дипломный год. Я хотел в консерваторию поступать. Большинство из выпускников Шефа – поступали. Уйду – о поступлении нечего и мечтать…
Вот выгнать меня из класса в тогдашней ситуации было невозможно. Только что на общем комсомольском собрании выбрали меня первым заместителем секретаря комитета училищного. Отец помог. Сказал:
– Что вы там разговоры разговариваете. Дело делать надо. К примеру, в ПТУ моём устроили бы культурный «ликбез» – концерты с объяснениями, что ли!..
На собрании коммунисты задали комсомолу «разгон» скандальный. Мол, опять танцы-обжиманцы, выпивки с поцелуйчиками. Ничего хорошего не делаете!.. Вот кто что-нибудь дельное предложит?..
И наступил мой «звёздный час». Вышел я и всё сказал…
В результате весь прежний комитет «сковырнули». Меня «толкнули» сначала в состав нового. И тут же выбрали первым замсекретаря… К тому же директриса (педагог вокала) очень любила Зою Григорьевну Соловьёву-К., которая в 40 – 50-е годы, обладая замечательным голосом, была ведущей солисткой музтеатра им. Станиславского и Немировича-Данченко. А теперь работала в нашем училище. Это её чувство перешло на Таню (дочь З.Г.). И на меня отчасти…
Шеф – партийный деятель. Секретарь парткома Мос. Гос. Филармонии! Он знал, что ему грозит, если он меня «тронет», а я отвечу (с плёнкой-то!)..
…Понял я это много позже. Лет двадцать спустя. Умудрённый хитросплетениями взрослой жизни…
Ну, что же! Зато, после того неудавшегося «аутодафе», я получил от него за весь дипломный год только один урок! «Ни да, ни нет» – что мне играть для поступления в консерваторию (в письме классу из Нью-Йорка) мне не смогли помочь. Быть может… История, к сожалению, не знает сослагательного наклонения…
Год 64-й
В тот год Шеф гастролировал без остановки. Дал задание на лето. Предупредил, что приедет только на два дня в сентябре. Один день для проверки сделанного самостоятельно и на следующий день – зачёт (типа полугодового экзамена). Он был тогда зав. кафедрой виолончелистов, и все педагоги кафедры (7 человек) ждали его приезда, чтобы выставить своим ученикам полугодовые оценки.
У меня – педагога нет. Осталась за старшего пианистка. Та самая Наташа (Н.Н.). Приходилось искать нам с ней общий язык. Так сложилось, что трое моих студентов-конкурентов остались на второй год и дипломником был я один.
Для летней самостоятельной работы я взял концерт А. Дворжака, 1 часть. А учил по той самой «Школе игры на виолончели», о которой я уже писал. Там подробно рассматривались технические трудности этого концерта. Дело шло на лад, и Н.Н. (истинно творческой натуре) стало интересно со мной работать. Старых обид мы не вспоминали, работали дружно.
Приехал Шеф. В первый вечер он опоздал часа на два (представляю себе, сколько у него было дел!) Начал он заниматься. Порядок был простой – сначала младшие, потом старшие. Полдвенадцатого… полпервого ночи – все успели, кроме меня. (Ох, а ещё метро-то закрывалось в час ночи!) Шеф выходит, говорит:
– А с тобой, Миша, завтра перед зачётом позанимаемся. – Ладно. Пришло завтра.
Все ждут. И другие педагоги ждут. Начало в 4 часа дня. Шеф приехал в полшестого. Когда со мной заниматься?! Зачёт начался…
Я сижу в классе на первом этаже. Там же и Малый зал, где зачёт идёт. Занимаюсь, чтобы руки были готовы. Сначала младшие, потом… Десять часов, пол-одиннадцатого… Приходит Мишка Мильман и говорит: – Шеф передал, что ты играть не будешь… – Как?!! Что дальше?! Шеф уже предупреждал, что за весь нынешний учебный год он будет в Москве только один раз! На один день! Десятого, кажется, апреля. А потом только в июле!! Для меня уже всё будет кончено! Ни программы для поступления, никаких занятий с педагогом. А тут ещё остаться без зачёта?!
Попросил Таню постоять рядом с Малым залом, чтобы сообщить мне, когда все остальные уже отыграют. Она не подвела.
В момент, когда все педагоги дружно встали, т. к. зачёт, по их мнению, был закончен, я вошёл в зал с виолончелью!..
– А я?! – Шеф:
– А ты, Миша, играть не будешь!
– Нет, я буду играть!
– Ну, смотри Миша!.. – Есипов (старший из бывших учеников Шефа):
– Если бы мне так сказал В.А., я бы не стал играть…
– А мне всё равно!
Все начали садиться, а я прошёл на сцену. Наташа, уже сидя у рояля, шепнула мне:
– Может не будем? – Я мотнул головой.
– Правильно. Мы им покажем. – И показали… Последний аккорд… Шеф, а за ним все остальные семеро, встают. Шеф идёт ко мне через весь зал, обнимает, целует:
– А я и не знал, что ты философ! – Честно говоря, я и сам не знал…
Так «Вильом» помог мне в серьёзном испытании. Уезжая в весенне-летние гастроли, Шеф договорился с Наталией Николаевной Шаховской о паре уроков для меня. Я дважды побывал у неё дома, заслужил обещание Н.Н. взять меня в её консерваторский класс. Если вообще в этом году ей дадут студентов. Студентов так и не дали. Но эти встречи положили начало нашим регулярным, через десятилетия, встречам. И даже серьёзной совместной работе.
Потом было поступление в Московскую консерваторию. После экзамена по истории (он уже не шёл в общий зачёт) во дворе «конса» встретил Шефа:
– Как дела?
– Всё в порядке…
Чудеса
Моё поступление в консерваторию можно причислить к этому разряду. Здесь случилась целая цепочка непоняток…
Московская консерватория (в моё время) была лучшим в мире учебным заведением, где готовили специалистов высшего музыкального класса. Особенно это касалось оркестрового факультета. Внутри него блистал поток, в котором учились «струнники»: скрипачи, альтисты, виолончелисты, контрабасисты. Лучшая в мире профессура. Отбор самых талантливых в стране студентов…
Вообще-то от Шефа большинство выпускников поступали в консерваторию… Но у меня отношения с ним были основательно подпорчены. Спасло меня, видимо, то, что он был великолепным музыкантом и мог простить многое тем, кого сам считал талантливым. Видимо, его убедили мои успехи. Три подряд. Это были выступления с произведениями, которые я выучил совершенно самостоятельно. На третьем курсе – концерт Мясковского. На четвёртом (в сентябре) – первая часть концерта Дворжака, и в апреле – Концерт Шостаковича № 1…
Это я сегодня рассуждаю, а тогда? Тогда я мог надеяться только на себя… Шеф советовал (письменно, из Нью-Йорка) – может быть, для поступления в консерваторию, вернуться к концерту Дворжака? На моё усмотрение… Может быть я что-то не то усмотрел? Жалеть о сделанном поздно и непродуктивно…
В общем – лестница-чудесница.
Чудо № 1. На 3-м курсе в драке (в училище!) я сломал себе палец на левой руке. Но не воспользовался возможностью остаться ещё на один год. Все мои сильные конкуренты-однокурсники: Т. Кудрявцева, Т. Прохорова, М. Мильман (все с большими связями) по разным причинам на год остались. В 65-м от Шефа был единственный выпускник – я.
Я хотел учиться дальше. В консерватории. Понимал, что надо распределить силы. Главное – музыкальные дисциплины. Сыграть хорошо – полдела. Сдать сольфеджио с гармонией – нервотрёпка, только держись! Денег брать у родителей много не мог. Но 30 рублей всё же пришлось. На 10 уроков по этим предметам. В результате моих усилий Игорь Борисович Постников дал прогноз: сольфеджио – 5, гармония – 4…