Все-таки задержание не прошло даром. Игорек с треском вылетел из института. Мама, как тигрица, защищала непутевого сына. Когда милиция в срочном порядке затребовала в деканате не только характеристики, но и подробные сведения о посещаемости студента Тимошенко, его товарно-денежных отношениях с иностранными учащимися, руководство не стало рисковать и портить имидж ВУЗа. Задним числом он был отчислен за неуспеваемость и прогулы. Наши общие с ним знакомые с фармфакультета, несколько раз сообщали мне, что он появлялся на территории студгородка в компании местных парней хулиганистого вида, интересовался, где можно меня найти
И вот, наконец-то, такая встреча состоялась. В неожиданном месте и в неожиданное время. Осмотрев троицу, я быстро оценил свои шансы в назревающем конфликте. Парень справа был намного крупнее и опаснее Игоря и другого его спутника. Но по его лицу я понял, что он никак не может понять, о чем идет речь и почему так разнервничался его кореш. Это меня несколько успокоило. Я понял, что трусоватый и хилый кармаш не начнет драку первым, поэтому дальше словесной перепалки дело не зайдет. «Ты до сих пор на меня охотишься? Пошли выйдем, поговорим! – не унимался бывший студент. Мне противно было стоять рядом, не то чтобы разговаривать с ним. По некоторым, едва заметным признакам, я заподозрил, что кроме всего прочего, троица находится в состоянии кумара – начинающейся абстинентной ломки. На площадку зашли две пожилых женщины, оценив ситуацию, стали успокаивать молодого дебошира. На очередной остановке, поняв, что спровоцировать на развитие конфликта ни меня, ни своих корешей не удается, он неожиданно быстро направился к выходу. «Ты уже сам все сделал, моя помощь для полной деградации тебе уже не потребуется» – ответил я ему на прощание прежде, чем закрылись двери.
СССР, Харьков. Май 1983 года
До выпускных госэкзаменов осталось меньше месяца. Все мои однокурсники усиленно готовятся. Я тоже готовлюсь к экзамену. Только не к выпускному, а к вступительному. Сижу на лавочке в сквере, за 350 километров от родного мединститута и штудирую учебное пособие по английскому языку. Рядом на лавочке-моя дорожная сумка с вещами и толстый англо-русский словарь. Я утром выехал из гостиницы, в кармане – обратный билет на вечернй поезд. Через три часа в очередной раз будет решаться моя судьба. Уже сданы три вступительных экзамена на заочный факультет Харьковского юридического института им.Ф.Э.Дзержинского. Правда, не совсем удачно. По сочинению получил тройку. Наверное, не смог ярко и красочно раскрыть предложенную тему, хотя интуиция и опыт убеждали в другом. В этом институте, по сравнению с медицинским, естественный отбор будущих студентов был намного жестче и тщательнее. Брали только нужных и подходящих, соответствующих определенным негласным стандартам и обладающих необходимыми потенциальными возможностями. Я абсолютно не вписывался в эти требования, уровень сомнений в благоприятном исходе моей авантюрной затеи зашкаливал, как никогда. Отступать было некуда, и я продолжал надеяться на чудо. Для поступления, по этому экзамену мне была необходима только пятерка. Другая оценка не спасала.
Мое рискованное и безрассудное стремление совместить несовместимое, завело меня в глухой тупик. Около года назад, после долгих и мучительных раздумий, я принял решение, о котором знали всего несколько человек. От остальных, включая родителей, однокурсников, школьных и институтских друзей, я его тщательно и искусно скрывал. Не только потому, что решение поражало всех своей абсурдностью. Больше потому, что для его реализации мне предстояло провернуть несколько немыслимых по своей сложности и авантюрности многоходовых и многоуровневых комбинаций. За последние годы моя жизнь круто изменилась. Я понял, что не буду работать врачом, и убедил себя закончить мединститут лишь для достижения главной цели – стать инспектором уголовного розыска. Я вполне серьезно обдумывал вариант бросить обучение и уйти в армию. Но это был более длительный и менее рациональный путь. Год назад наш курс прошел военные сборы в Крыму, я уже принял присягу, и где-то в министерстве обороны лежал мой военный билет с отметкой о присвоении звания лейтенанта медицинской службы. Но выдать его мне могли только одновременно с дипломом врача. Кроме этого, возник порочный замкнутый круг. Министерство внутренних дел было готово забрать меня к себе только при условии, если меня без трехгодичной обязательной отработки в статусе молодого специалиста, отпустит министерство здравоохранения. По предварительному распределению я должен проходить ее врачом Скорой помощи в Луганской области. Необходимым и решающим доводом в таком переходе мог стать факт моего обучения в профильном юридическом ВУЗе. Все другие преграды устранялись легче. Таблицы Равкина – единственный способ доказать аномалию цветовосприятия моего зрения – я к этому времени выучил наизусть вдоль и поперек. Быстро и безошибочно называл проверяющим окулистам не те фигуры и цифры, которые видел на рисунках на самом деле, а те, которые должен был видеть при нормальном варианте зрения. За медкомиссию я больше не переживал. По распределению вопрос тоже, в принципе, решался. Руководство УВД обещало в любой момент поменять его на нашу городскую больницу Скорой помощи. Индивидуально, через ректора.
Операцию по поступлению в юридический институт, я разрабатывал ровно девять месяцев. Вынашивал и лелеял, как долгожданную, желанную, но рискованную по медпоказаниям, беременность. Труднее всего было с подготовкой и документальным подтверждением правдоподобной легенды. Предстояло не только скрыть обучение в медицинском, но и обосновать ряд других темных пятен в своей биографии. Я сразу же поставил себе железное и непререкаемое условие – в деле не должно быть недостоверных данных и ни одного липового, подложного документа. Пригодилось и использовалось все пережитое ранее. Свою отсрочку от службы в армии я обосновал старой травмой позвоночника, приложив к приписному свидетельству реальные медицинские справки и выписки. Аттестат о среднем образовании знакомая секретарша мединститута достала мне из личного дела за обычную шоколадку. По одной из трудовых книжек я до сих пор числился санитаром больницы Скорой помощи с пятилетним стажем. Пригодились многочисленные грамоты ЦК ВЛКСМ и МВД «за бескомпромиссную и бесстрашную помощь милиции в борьбе с преступностью», которыми я регулярно, вместе с денежными премиями и ценными подарками, награждался за результаты работы в оперотряде.
При сдаче документов у членов приемной комиссии, естественно, возникло ко мне множество вопросов. Главный – почему, столько лет работая санитаром в больнице, я не полюбил медицину и не выбрал для поступления медицинский институт? Сами того не понимая, они брали меня за живое и снова сыпали соль на еще незажившую рану. Не подавая виду, я уверенно отвечал, что медицину использовал, в первую очередь, для более эффективного восстановления здоровья, получения возможности работать в правоохранительной сфере и бороться с распоясавшейся преступностью, которую люто ненавижу всеми фибрами души. Я, как всегда, говорил чистую правду. Документы приняли и допустили к вступительным экзаменам, которые, только по счастливой случайности, не совпали по времени с выпускными госэкзаменами в мединституте.
За несколько метров от моей лавочки, у края пышного газона, остановился двухэтажный экскурсионный автобус. Из раскрывшихся дверей, словно разноцветные шарики из барабана лототрона, стремительно высыпалась странная компания молодых людей. Девушки и парни были одеты в пестрые обтягивающие шорты и лосины, яркие майки и футболки. Никто из них не ступил на траву просто так, обычным для пассажиров, образом. Они выпрыгивали, демонстрируя сложные акробатические номера и фигуры, лихо закручивая невероятные сальто, кульбиты, двойные перевороты «колесом». С шутками и смехом располагались прямо на траве газона. Я принял их за команду спортивных гимнастов. Последними вышли две взрослые женщины, оживленно беседуя, направились в мою сторону. Поравнявшись с лавочкой, молча остановились. Я с интересом уставился на элегантных и загадочных незнакомок. Сразу же бросилось в глаза обилие дорогих и изящных украшений с натуральными бриллиантами на каждой из прелестных дам. По тому, как они обе попеременно переводили взгляд то на меня, то на сумку и словарь, занимавшие половину свободного места лавки, я понял, что они хотят присесть рядом. Старшая из них подтвердила это сначала на непонятном мне арабском языке, потом, обратив внимание на словарь, продублировала на английском. Я быстро убрал сумку с лавки, извинившись, предложил присесть. Через пару минут мы уже дружески беседовали на языке, по которому мне через пару часов предстояло сдавать экзамен. Они понимали меня хорошо. Мне же, приходилось постоянно просить их говорить медленнее, и по нескольку раз адаптировано повторять один и тот же вопрос – мой разговорный английский, без хорошей языковой практики, явно оставлял желать лучшего. Они рассказали мне, что приходятся друг – дружке сестрами, являются руководителями труппы Ливанского молодежного балета, гастролируют по Европе. В Советском Союзе дают только три представления – в Москве, Ленинграде и Харькове. Харьков выбрали не случайно. Здесь, в одном из ВУЗов учится их сын и племянник. Упомянув о студенте, одна из женщин, жестами и окликами на арабском, подозвала к нам молодого парня, сидевшего в кругу артистов. По виду он был моим ровесником. Женщины что-то быстро объяснили ему на родном языке и он тоже заговорил со мной на английском. Лишь через несколько минут, скорее всего из-за усталости и нехватки словарного запаса, до меня дошло, что студент ВУЗа, несколько лет проживший в Союзе, должен хорошо понимать и владеть русским языком. «Так ты же хорошо говоришь по-русски, зачем мы маемся на этом английском!?» – я без предупреждения перешел на родной язык. «Мать сказала, что тебе для экзамена нужна языковая практика!» – мы оба испытали нескрываемое облегчение. Женщины периодически сбивались на арабский и французский, парень выступал в качестве переводчика, донося до меня смысл сказанного уже на русском. Они наперебой расхваливали свой балет, нашу страну и советских людей – настоящих ценителей высокого искусства. Расставаясь, вручили мне пригласительный билет на представление, гордо сообщив, что в свободной продаже они раскуплены задолго до их приезда. Я пообещал непременно прийти и посмотреть выступление. Пожелав мне удачи на экзамене, дружелюбные и приветливые иностранцы укатили продолжать экскурсию по городу. Я снова вернулся мыслями к предстоящему экзамену. Понимая крайнюю важность получения отличной оценки, я заранее, на крайний случай, заготовил несколько страховочных вариантов поведения. В зависимости от личности экзаменатора, они предполагали целый набор неожиданных для него обращений на английском языке. От честной исповеди и раскрытия карт о крайней необходимости поступления в институт в сложившейся нестандартной и критической для меня ситуации, до чтения романтических стихов английских классиков. Быстро прогнав в полголоса, но с выражением и интонацией, домашние заготовки, сверив на часах время, подхватив сумку, отправился навстречу очередному роковому испытанию.
СССР, Ленинград. Начало 1984 года
«Серега-а-а! Серега-а-а! Быстрей сюда! Мы его нашли! Он здесь!» – взволнованные вопли Володьки Тульского громким эхом раскатывались под сводами Исакия. Все посетители просторного и тихого зала музея истории религии и атеизма, в основном -солидные иностранные туристы, с недоумением и нескрываемым интересом повернулись в сторону истошно орущего молодого человека в милицейской форме. Он, не обращая на них ни малейшего внимания, одной рукой показывал на застекленную витрину стеллажа, а дугой, нетерпеливыми размашистыми жестами, звал меня. Смущаясь от неожиданного внимания публики, ничего не понимая, я быстро направился к нему. Следом за мной, из всех закоулков зала, к нарушителю спокойствия спешили люди в милицейской форме, сотрудники и посетители музея. На указанный им стеллаж уставились десятки пар любопытных глаз. Я тоже пристально рассматривал полки, но кроме рядов небольших статуэток, похожих на шахматные фигурки, ничего интересного не находил. Вова подошел ближе и в упор ткнул пальцем в направлении одной из них. Толпа милиционеров взорвалась дружным, громогласным хохотом. Иностранки, наконец-то обозрев объект нашего внимания, стыдливо краснели и смущенно пятились назад. На полке, в окружении других античных богов, стоял Приап. Этот старичок с кривыми ногами, вряд ли привлек бы чье-нибудь внимание, если бы не одна существенная деталь. Более трети общего размера небольшой статуэтки занимал гротесковый, непропорционально огромный, эрегированный фаллос.
Уже больше двух месяцев, в числе нескольких сотен слушателей, прибывших со всех концов Советского Союза, я прохожу первоначальную подготовку на Высших курсах МВД СССР, в пригороде Ленинграда – Стрельне. Для этого старого и уважаемого ведомственного учебного заведения наш разношерстный набор был необычным экспериментальным эксклюзивом. Сменивший на посту Генсека ЦК КПСС дорогого Леонида Ильича, чекист и реформатор Юрий Владимирович Андропов, в числе первоочередных мер по спасению социализма в стране, взялся за милицию. Кроме кадровой чистки высших эшелонов руководства МВД, было решено укрепить оперативные службы внизу, путем массового призыва выпускников гражданских ВУЗов, с «чистыми руками, горячим сердцем и холодной головой». Этот неплановый Андроповский призыв, быстро и легко разорвав порочный круг недоразумений между Минздравом и МВД, пришелся, как нельзя, кстати. Я легко смог, не только переиграть предварительное распределение и отбиться от трехлетней отработки в Луганской области, но и быстро уволиться в нужное мне время с должности врача инфарктного отделения больницы Скорой помощи. Увольнение уложилось всего в два часа времени, благодаря телефонному звонку «сверху». Никого больше не интересовала судьба незаконченной отработки молодого специалиста, причина перевода и новая должность в МВД. Для оформления последнего документа, понадобилась очередная виза главврача. Балашова, как всегда, не оказалось на месте. Секретарша, выполняя ранее полученное указание, ни минуты не колеблясь, собственноручно скопировала необходимый вензель с другого документа.
Приказ об отправке на курсы пришел 30 декабря, а 3 января я уже должен был приступить к занятиям. Несмотря на то, что я уже два года был лейтенантом медслужбы, а три месяца назад в Москву были направлены документы на присвоение мне первого специального звания лейтенанта милиции, я ни разу в жизни не надевал офицерской формы. Выполняя предписание министерства, начальник УВД своим приказом, в экстренном порядке, присвоил мне звание старшины милиции. В ХОЗО выдали разобщенный и мятый комплект формы. Примерив его, я чуть не умер от досады и горького смеха. Брюки были широки в поясе, ширинка располагалась чуть выше колен, а щиколотки при этом оставались открытыми. Талия на грубой и бесформенной шинели начиналась от груди, свалявшаяся шапка никак не хотела принимать и сохранять положенную ей форму. Толстый и сонный сержант вещевой службы в ответ на мои возмущения и просьбы безразлично бормотал: «Замены нет! Бери что дают и радуйся! Не устраивает – подгонишь дома!»
Оставшееся до отъезда время пришлось тратить на завершение уймы неоконченных дел – доставать дефицитные билеты на поезд, выяснять адреса проживающих в Ленинграде земляков, инструктировать сотрудников и друзей на период отсутствия. Особо меня беспокоили вопросы, связанные с передачей им в столь длительное и бесконтрольное пользование арендованной мною квартиры. Приехав туда за час до отхода поезда я обнаружил в ней двух девушек, которых предусмотрительно, заранее пригласил помочь в приведении в надлежащий вид злополучной формы. Наташа Логвинюк гладила рубашку, Люба Никитенко заканчивала пришивать погоны на шинель. Обе упорно молчали. Мне некогда было выяснять, что они думают друг о друге. Тем более, вместе – обо мне. Я знал, что обе они считают себя кандидатками в мои невесты, поэтому, обращаясь сразу к двоим, поинтересовался, кто поедет провожать меня на вокзал? На правах старшей, Люба уступила эту почетную миссию Наташе.
С трудом поймав на безлюдных улицах попутку, я долго не мог понять, почему так нервничает за рулем испуганный пенсионер. Только после того, как он, не справившись с управлением на скользкой дороге, едва не врезался в столб, я сообразил, в чем дело. После праздничной ночи он был с хорошего похмелья. По моему жесту остановился машинально, среагировав на милицейскую форму, о которой я забыл сразу же после того, как напялил ее на себя. Боясь наказания, старался угодить и гнал старую машину на предельной скорости. Я сам был, примерно, в таком же состоянии. Совмещение двух поводов – Нового года и отъезда, давали о себе знать. Наша большая компания праздновала 2 дня подряд, одновременно на двух соседних адресах. Основная гулянка шла на квартире Шишлакова Сергея. На мою приходили проспаться и пополнить заканчивающиеся запасы спиртного. Наверное поэтому, прибыв на перрон за считанные минуты до отправления поезда, быстро и сдержанно попрощавшись с Наташей, я сразу же отправился в купе. Не стал отвлекаться и выяснять, кого провожает, и откуда мне знакомо лицо представительного мужчины, с которым столкнулся возле вагона. Уже перезнакомившись в купе с попутчиками, выяснил, что это был профессор кафедры органической химии мединститута Прийменко Борис Николаевич. Его сын Олег, молодой опер Шевченковского розыска, так же спешил на курсы в Ленинград.
Перековка вчерашних учителей, инженеров, спортсменов и строителей в оперативников шла быстро и эффективно. Не только потому, что мы ценили и гордились высокой миссией укрепления органов внутренних дел, возложенной на нас партией и правительством. Проработав в новых должностях по три-четыре месяца, каждый из нас ощущал нехватку теоретических знаний и практических навыков в оперативно-розыскной и общей правоохранительной деятельности. С жадностью пересохшей губки мы впитывали новые знания по криминалистике, ОРД, уголовному праву и процессу, которыми щедро одаривали нас маститые и опытные преподаватели. Особенно интересно было слушать многочисленные примеры их личного участия в раскрытии сложных резонансных преступлений, по которым они умудрялись работать одновременно в разных концах страны. Мои смутные подозрения усилились, когда поступила команда письменно изложить фабулы интересных преступлений, необычные и инновационные приемы раскрытия, с которыми мы столкнулись за время работы на местах. Добросовестно исполнив указание, я исписал несколько десятков листов рекомендациями по эффективной борьбе с карманными ворами, основанной на пятилетнем опыте собственной практики и более, чем четвертьвековой практики специализированного оперативного отряда «Меч и Пламя». Когда один из таких маститых преподавателей, через несколько дней, привел парочку описанных мной уникальных методов в качестве примеров из своего собственного богатого оперативного опыта, я несколько удивился. Одновременно обрадовался тому, что истинный профессионализм не имеет границ во времени и пространстве. Горькое разочарование и неожиданное прозрение наступило, когда в очередное дежурство по корпусу, я случайно забрел в какую-то пыльную подсобку. Там, в числе прочих старых учебных пособий, нашел интересный фотостенд. На нем большинство наших маститых преподавателей, амбициозных полковников, «зубров и корифеев всесоюзного криминального сыска», были сфотографированы в погонах лейтенантов и старших лейтенантов. Пояснительные надписи под фотографиями безапелляционно свидетельствовали, что они преподают здесь не первый десяток лет. Мне стало понятно, откуда у них такие богатые и красочные воспоминания о собственном оперативном героическом прошлом, для чего, на самом деле, все слушатели писали рефераты о практике на местах.