Они рассказывали о настолько низких поступках, что некоторые интимные подробности отец произносил не на русском, а на чувашском языке. Так он пытался скрыть от нас эту информацию, не догадываясь, что перевод некоторых слов я уже знал. Очень жаль – от услышанного было больно и мерзко.
В целях защиты нервной системы я старался не запоминать ту грязь, которой они поливали друг друга, пропускал их слова мимо ушей. Более того, я был маленьким, поэтому многие фразы тогда все равно не понял. Несмотря на все мои усилия, кое-что все же засело в памяти.
В ходе скандала они вспоминали обиды многолетней давности, попрекали друг друга даже умершими родственниками, которые, по их мнению, не дали правильного воспитания и не показали достойного примера. Часто мама сожалела о том, что вышла замуж за отца и потратила на него красоту и молодость.
Далее они переходили к взаимным оскорблениям. По этическим соображениям я воздержусь от публикации нецензурных слов. Позднее – желали партнеру различных несчастий, угрожали друг другу, в том числе и физической расправой.
Сейчас я смотрю на эти события как на спектакль, кинофильм или концерт. Представление называлось "Семейный скандал". Посудите сами, на сцене два главных героя – отец и мать. Мы с братом – постоянные зрители и все чаще актеры второго плана.
Наши соседи – слушатели, а иногда и артисты "массовки": чтобы успокоить родителей, они время от времени стучали по батареям, а иногда мы сами к ним обращались за помощью. Порой зрителями и участниками спектакля становились знакомые или родственники, на глазах которых закатывался скандал.
Уже тогда я заметил, что родителям определенно нравится играть на публику. И чем больше было зрителей вокруг, тем ярче шоу они устраивали. Вероятно, среди этих людей они искали сочувствие, жалость, поддержку и союзников.
Во время скандала сознание родителей отключалось, они действовали, словно на автопилоте: из раза в раз звучала одна и та же заезженная пластинка, отыгрывались одни и те же сцены, произносились одни и те же фразы.
Я помню, как папа с мамой смотрели по телевизору бразильские и американские любовные телесериалы. Впоследствии их семейная жизнь не уступали этим мыльным операм ни в зрелищности, ни в драматичности, ни в остросюжетности.
4. На чьей мы были стороне?
В семейном конфликте участвовали две стороны – папа и мама. Я с братом оказался перед недетским выбором: нам предстояло определиться, кого из них мы будем поддерживать. Тогда я был уверен, что обязательно должен принять решение, причем выбрать папу или маму.
Я дорожил каждым родителем, поэтому определиться было сложно. Хорошо понимал, что, выбрав одного из них, рискую потерять любовь, уважение, внимание, близость и доверие другого. Для кого-то я стану союзником, а для кого-то – врагом и предателем.
Мы с братом выбрали сторону мамы – я считал это решение единственно верным. Почему? Во-первых, мы были детьми, а в большинстве случаев они "тянутся" именно к маме. Вероятно, все еще сохраняется зависимость от ее любви и заботы.
Во-вторых, именно с ней у меня была сильная эмоциональная связь: она генетически и психологически оказалась ближе отца. В раннем детстве большую часть времени я проводил с мамой, его же практически не видел.
Кроме того, я рос в обществе, в котором было принято поддерживать слабых. Очевидно, что отец физически сильнее мамы.
К тому же некоторые его безнравственные поступки я видел собственными глазами: отец часто выпивал, а это по умолчанию навешивало ярлык "плохого" человека, оскорблял близких, ругался матом, поднимал на маму руку. Словом, жил "неправильно".
Семейные скандалы вспыхивали именно после его прихода. В отношениях родителей он был ярко выраженным агрессором. Уже тогда я хорошо знал, что на мужчине как главе семьи ответственности больше, чем на женщине. Однако именно он вел нашу ячейку общества к гибели.
В довершение всего, мы с братом продолжали проводить время с мамой. Как и прежде, отца мы практически не видели: не знали, где он находится, чем занимается, когда придет. А мама находилась рядом, и ее досуг был хорошо известен. Именно с ней мы общались и незаметно для себя переняли ее точку зрения.
Детям нужна простая и понятная правда, которая впоследствии у нас и сформировалась. Она звучала так: "Во всех несчастьях виноват отец, мама же изо всех сил пытается исправить бедственное положение. Он – "плохой", потому что агрессор, а она – "хорошая", поскольку жертва. Так мы и жили в этом черно-белом мире.
Мы были наивны, легко внушаемы и внешне управляемы, не имели собственного мнения и опыта взаимоотношений, поэтому ее версия событий нас полностью устроила. С другой стороны, наверное, ребенку легче жить именно с тем родителем, которого он считает правым.
Тем не менее, сейчас я понимаю, что тогда мы видели только вершину айсберга. Не знали об истинных причинах семейных скандалов. Наше видение было однобоким, простым и примитивным, истина же – более многогранная, сложная и для нас тогда непонятная.
5. Миротворческая миссия
Сначала мы с младшим братом стали свидетелями скандалов, а позже и их участниками. Конечно, каждый ребенок хочет, чтобы его родители были счастливы, чтобы они любили друг друга, чтобы в семье царили доверие и взаимопонимание.
Когда же папа с мамой начинают ругаться, когда в доме нарушается спокойствие, мир и порядок – он чувствует, что происходит что-то неладное. Вот и я, оказавшись в условиях скандалов, ощутил, что что-то идет не так.
Я очень хотел, чтобы родители прекратили ругаться, и сильно боялся того, что во время ссор они "наломают дров". С этих мыслей и страхов началась моя миротворческая миссия. Я взял на себя роль спасателя, цель которого – сохранить семью, а для этого нужно было тушить домашние пожары.
Я не мог сделать так, чтобы родители полюбили друг друга снова, но был способен мешать им ругаться. Как это происходило? Например, папа с мамой находились на кухне. Когда они начинали разговаривать громко, я переходил в режим "полной боевой готовности".
Я понимал, что для примирения сторон может понадобиться мое вмешательство. Передо мной стояла простая и понятная задача: после криков мамы или громких матерных слов отца забежать на кухню. Присутствие на месте событий стало главным способом пресечения скандалов.
Появление в комнате на некоторое время останавливало конфликт, к родителям возвращался здравый смысл. Однако позже отец говорил: "Сын, иди к брату, мы больше не будем ругаться". Но я папе не верил, поэтому, выходя из кухни, оставался ждать за дверью, готовый в любую секунду вбежать снова.
В коридоре я мог стоять долго, так как очень боялся упустить момент, когда маме понадобится помощь. Братишка мог уже лечь спать, а я продолжал свое "дежурство". Я вел себя тихо, однако родители догадывались, что я стою за дверью. Отец даже просил меня войти, однако я делал вид, что его не слышу.
Чаще всего долго стоять не приходилось, и уже через несколько минут с испуганными глазами я снова забегал на кухню. Этот способ примирения родителей оставался все еще действенным, ведь я мог стать свидетелем преступления и в случае разбирательств дать показания. Об этом знали и я, и родители.
Со временем семейные скандалы перешли на новый уровень: родители стали ругаться и при нас. Даже присутствие младшего брата, которому на тот момент было 8-9 лет, перестало их смущать. Более того, все чаще семейный конфликт доходил до рукоприкладства.
Когда это происходило, мы с братом бесстрашно бросались к родителям и начинали их разнимать. Мы вставали между ними, создавая "живую стену": так родителям было сложнее применить силу.
Несмотря на то, что мы находились между двух огней, получить травмы мы не боялись. Инстинкт самосохранения меня еще не тревожил – я был уверен, что ни папа, ни мама не желают мне вреда.
В порыве ярости они набрасывались друг на друга, как разъяренные бульдоги. Отец мертвой хваткой держал маму за волосы. Я видел, что ей было очень больно, поэтому все свои силы направлял на то, чтобы разжать его кулаки.
С целью ослабить папины руки, мы буквально повисали на них. Я внимательно следил за ними, так как именно они представляли наибольшую опасность. Мы держали его руки, чтобы лишить пространства для возможного маневра. Благодаря этой вязкой борьбе отец постепенно уставал.
Когда же папа, потратив силы на схватку, успокаивался, уже мама исподтишка могла его ударить рукой или ногой: ее-то конечности были свободны, их никто не контролировал. После этого отец вспыхивал вновь и набрасывался на нее с еще большим остервенением, а мы снова пытались их разнять.
В этой борьбе я овладел важным навыком, научился чувствовать тонкую грань: с одной стороны, я "вязал" руки отца, ослабляя его, при этом мои действия не выглядели как акты прямой агрессии. У меня не было цели сделать ему больно или причинить какой-либо вред, я просто хотел остановить драку.
Когда потасовка затягивалась, а родители все никак не унимались, я просил их, а иногда умолял, перестать ругаться и драться. Мы кричали отцу: "Папа, не бей маму, хватит! Ложись спать, завтра на работу!" Пытались достучаться и до матери: "Мама, успокойся, отойди от него!" Но их словно магнитом тянуло друг к другу.
Я взывал к их совести, но она спала мертвым сном. Я обращался к их разуму, однако и он был отключен. Я надеялся на то, что вскоре все закончится, однако они и не думали останавливаться. Родители по-прежнему пребывали в плену гнева и ярости. В своем бессилии нам оставалось только плакать, что мы и делали.
Их злоба и ненависть в отношениях продолжали возрастать. Ужас сложившейся ситуации не только в том, что родители стали ругаться и драться при детях, а в том, что отец изменил отношение и к нам. Отныне и мы с братом стали для него врагами, психическое и физическое насилие стало распространяться и на нас.
Пропала неприкосновенность, которая позволяла выполнять миротворческую миссию. Отец больше не церемонился и, просто расталкивая нас в разные стороны, легко добирался до мамы. Он со злобой и угрозой в глазах орал, чтобы мы не защищали ее, не мешали и отошли в сторону.
Отныне мы перестали быть "живым щитом" и начали бояться не только за маму, но и за себя. Я был мал и слаб, поэтому физически не мог противостоять сильному отцу, а просьбы, уговоры, мольбы, крики и слезы не имели эффекта. Я перестал верить, что способен остановить семейные скандалы. Моя миротворческая миссия провалилась.
6. Психологическое насилие
Домашнее насилие бывает разным: психологическим, физическим, сексуальным и прочим. Расскажу о тех его видах, с которыми столкнулся лично. В период семейных скандалов я подвергался именно психологическому насилию.
Когда отец приходил пьяным, я был "тише воды, ниже травы": старался не привлекать к себе внимание, не попадаться ему на глаза, если же это происходило – опускал взгляд вниз и быстро проходил мимо, а рядом с его комнатой вообще ходил на цыпочках.
Мы старались ему угодить, потакали всем прихотям, были исполнительными и послушными. К примеру, когда отец приходил домой, приветливо встречали, если у него возникали трудности с раздеванием – помогали снять верхнюю одежду или обувь. Мы хотели исключить поводы для возможных претензий, однако они всегда находились.
Все могло начаться с проверки моей школьной успеваемости, причем он занимался этим только тогда, когда был выпивши. В трезвом состоянии учеба детей его не интересовала. Он просил принести дневник, чтобы ознакомиться с оценками, а также с домашним заданием на завтра.
После проверки убеждался, что все мои отметки сугубо положительные и уроки уже сделаны. Но не все так гладко было у братишки. Когда очередь доходила до него, оказывалось, что в его дневнике оценки не только положительные.
После этого я вызывался на ковер, и отец отчитывал меня за то, что "я плохой старший брат". По мнению папы, ответственность за школьную успеваемость братишки нес именно я.
Конец ознакомительного фрагмента.