Спешивание аула и обустройство его на новой стоянке происходит поразительно быстро, и уже через 2–3 часа на пустынном месте вырастает целая деревушка, где кипит жизнь; там же, где только что жизнь била ключом, остаются только кострища. И это при том, что установка юрты, способной выдержать сильные горные ветра, требует особенной сноровки. Величина юрты и добротность кошм (войлоков) зависят, естественно, от зажиточности хозяина. Чем киргиз богаче, тем больше его юрта и белее войлоки; юрт диаметром менее 4–5 м не ставят вообще. Существуют и очень большие юрты. Однажды я остановился на ночлег у одного бия (главы, предводителя) рода Чум-Багыш[51], который разместил меня в своей мичман-хана[52] («мичман» – гость, «хана» – комната), диаметр который равнялся 11 м. Это была настоящая бальная зала, абсолютно круглая, как все юрты у местных народов, в отличие от шатра тибетцев и калмыков, арабских палаток или чумов у сибирских кочевников, гольдов, самоедов и др., форма которых бывает довольно разнообразной в зависимости от климата и других условий.
В высоту юрта обычно значительно превышает человеческий рост, и потому в ней можно спокойно стоять и ходить. Остов юрты обтягивается со всех сторон войлоками таким образом, что в центре остается круглое отверстие – тундюк[53], которое закрывается отдельным войлоком; к тундюку привязана веревка, с помощью которой отверстие легко открыть при хорошей погоде и закрыть в случае дождя. Снаружи поверх войлоков юрту обвязывают очень широкими (65 см) разноцветными лентами, домоткаными, из толстой, но искусно вытканной шерсти. Внутреннее убранство юрты украшают циновки из чия; длинные его стебли, обвитые разноцветными нитями и связанные друг с другом, образуют узорчатую циновку; нарядный вид юрте придают также бахрома из шерсти и искусные вышивки. Юрта средней величины, обтянутая белыми кошмами и нарядно оформленная, стоила в те времена 200–250 руб. Пол юрты застилается циновками из чия; на них укладывают толстую кошму, а сверху накрывают красочным ковром. Посредине юрты есть небольшое углубление, вокруг которого из камней сложен очаг, а над ним – железная складная тренога, на которую вешается котел на железных цепях. Рядом с очагом стоят медные кумганы для заваривания чая. Суп киргизы едят из деревянных или оловянных мисок; остальные блюда, в том числе мясо и излюбленное блюдо из риса – палау-аш[54], – пальцами. Так, впрочем, едят все среднеазиатские жители, включая купцов-миллиардеров. Хлеба киргизы почти не употребляют, а если и едят его, то в форме рваных клецек (бугурсак[55]), жаренных на масле или бараньем жире, или же в виде тонко нарезанной лапши, залитой небольшим количеством очень соленого бульона. Мясо употребляют только в случае семейного торжества, визита именитого гостя или болезни какого-то домашнего животного, которое приходится зарезать. Самой изысканной по вкусу считается баранина, потом конина, особенно мясо молодых жеребцов (колбаса из жеребятины и в самом деле имеет отменный вкус), затем верблюжье мясо, а менее всего ценятся говядина и телятина. Главной же пищей для киргизов являются кумыс и айран. Кумыс готовится в огромном кожаном мешке, в который сливают все виды молока: овечье, козье, верблюжье, коровье и кобылье. Целыми днями женщины перемешивают это молоко палкой, на конце которой прикреплен деревянный крест. Чем дольше и чаще взбалтывается молоко, тем лучше получается кумыс. Однако в любом случае это будет кумыс худшего качества. Наилучший кумыс, который преподносят в подарок или подают знатным гостям, готовится из чистого кобыльего молока, а взбалтывают его в течение никак не менее трех дней; кумыс этот густой, как сливки, имеет соломенный цвет и освежающий, кисловатый вкус. Однако в большом количестве кумыс вызывает легкое опьянение, наподобие того, какое бывает после выпитой за завтраком бутылочки легкого белого французского вина “Graves” или “Sauternes”.
В конных путешествиях кумыс – напиток неоценимый, сытный и бодрящий. Кожаный мешок (турсук) с кумысом, привязанный к седлу с той стороны, где на него не попадает яркий солнечный свет, обеспечит путника едой и питьем на несколько дней, а чем больше кумыс болтается в турсуке у седла, тем он лучше и вкуснее. Правда, нужно только привыкнуть к привкусу кожи и дыма, который появляется у кумыса от соприкосновения с невыделанной кожей турсука.
Айран – кислое молоко, размешанное с водой, – является единственной пищей для бедных киргизов, владеющих небольшим стадом; тем не менее его держат в любом, даже очень богатом доме в качестве напитка для прислуги, детей и женщин, на которых лежит весь груз домашних забот. Мужчины целыми днями сидят на корточках у входа в юрту и беседуют с соседями. Молодежь пасет стада в горах, нередко в нескольких километрах от аула, охраняя животных от нападения волков и других хищников. Пастухи передвигаются верхом, да и вообще киргиз обходиться без лошади не может и ходить пешком не любит. Рядом с юртой любого более-менее зажиточного киргиза всегда стоит конь, оседланный и привязанный к вбитому в землю колышку. Бедный коняга беспомощно переминается на месте, так как специальным образом прикрепленные к седлу поводья не дают ему ни лечь, ни нагнуться к траве.
Аулы, относящиеся к одному киргизскому роду, кочуют в пределах одной местности и совместными усилиями защищаются от нападений воров и разбойников. У каждого рода есть свой знак (тавро), выкованный из железа, с помощью которого на шкурах животных варварским способом выжигаются несводимые знаки. Эти тавро помогают в разрешении споров, возникающих из-за смешения стад на общих бескрайних пастбищах, а также позволяют опознать принадлежность украденного животного, обнаруженного где-нибудь на далеком ферганском рынке. Лошадь можно перекрасить, но выжженное тавро замаскировать невозможно.
Праздный образ жизни киргизских мужчин приводит к тому, что они непрерывно навещают друг друга и сплетничают. Новости в этих широчайших степях распространяются с той же скоростью, с какой у нас их разносит еврейская «башмачная почта». Киргиз, даже если он очень спешит по важному делу, при встрече с другим киргизом непременно остановится, и за несколько минут они обменяются всеми новостями из своих краев.
Киргизы вообще отличаются гостеприимством: я не помню случая, чтобы кто-нибудь из них отказал мне в ночлеге или хотя бы не напоил кумысом либо айраном, не имея возможности заколоть барана или козу. А способность киргизов хранить верность своему слову вошла в поговорку. Работая в местной администрации и рассматривая сотни споров, я неоднократно наблюдал, как дети или внуки возвращали долги своих отцов или дедов, взятые только под честное слово. Киргизы с особым пиететом чтут память предков. Помимо поминок во время похорон, которые всегда грозят наследникам разорением, самый старший представитель рода в годовщину смерти обязательно устраивает туй[56], продолжающийся не менее трех дней и собирающий не только представителей данного рода, но и вообще всех желающих. А так как для киргиза расстояние не является препятствием, то он садится на коня, привязывает к седлу турсук с кумысом или айраном и едет 100–200 км, чтобы побеседовать с другими киргизами из разных краев, принять участие в байге или посмотреть на скачки.
Байга – это традиционное национальное развлечение киргизов; суть его в том, чтобы на скаку подхватить лежащую на земле тушу козла, умчаться с ней от других участников состязания и подальше от сидящих где-нибудь на пригорке на ковре судей, а затем неожиданно для всех прискакать галопом прямо к пригорку и бросить козла судьям к ногам. За проявленную ловкость победитель тут же награждается нарядным халатом, который он немедленно надевает на себя поверх одежды, чтобы все собравшиеся увидели, что именно он одержал победу, и разнесли эту весть по степи. Тем временем тушу козла подхватывает очередной наездник, шальная погоня по камням и рытвинам начинается вновь, и через мгновение уже другие участники вырывают козлиную тушу друг у друга.
Скачки у киргизов проводятся только на большие дистанции, обычно 40 км (5 таш[57]). Как правило, их устраивают по случаю свадьбы, смерти или обрезания в очень зажиточных семьях, поскольку обходятся они недешево. В надлежащее время – чаще всего осенью, когда скакуны находятся в наилучшей форме, – устроители оповещают о предстоящих скачках всех представителей своего рода, а также родственников из тех родов, откуда были взяты жены или куда отданы дочери. В назначенный срок съезжаются все участники скачек с подготовленными лошадьми. Лошади эти невысокие, тощие, с обвязанными бечевкой ногами и хвостами. Сажают на них мальчиков 12–14 лет. В самый день скачек, в которых участвуют несколько десятков лошадей, их выводят на предназначенное для старта место, записывают, и забег начинается. На протяжении всего маршрута невдалеке друг от друга дежурят представители того киргизского рода, который устраивает байгу, а также тех родов, кто принимает участие в скачках; они следят за тем, чтобы кто-нибудь не присоединился к наездникам в пути или не заменил уставшую лошадь. Рядом со стартом установлена юрта, в которой сидят судьи и, попивая чай, ожидают возвращения ездоков. Длительность скачек никак не ограничивается, ибо часов ни у кого нет, да и пользоваться ими никто не умеет. Киргизы живут «по солнцу», а дневной распорядок регулируется ежедневными молитвами (намазами), предписанными религией. Около судейской юрты и дальше по дороге собираются толпы наездников, ожидающих скачки. Поодаль на окрестных холмах располагаются женщины из близлежащих и дальних аулов; они приходят пешком или приезжают с мужьями и братьями и, не смешиваясь с толпой, занимают места на возвышениях. Наконец доносятся крики, слышен конский топот, и вот появляется первый конь: копыта его заплетаются, он весь в крови, а на спине – едва живой мальчик-наездник. Очень часто этого коня тянут за поводья от уздечки два других наездника, что допускается правилами. Победитель получает первый приз – это 9 видов наград по 9 штук каждая. Итак: 9 халатов (один из золотой парчи, один из серебряной, один из бархата, три из сукна, три из шелка), 9 верблюдов, 9 лошадей, 9 коров и 45 овец. Лошади, занявшие второе и третье места, приносят своим хозяевам не 81 приз (9 по 9 равняется 81), а только 9 призов: по одному халату, верблюду, лошади, коню, волу или корове и 5 баранов. Владельцы следующих шести лошадей получают только по одному коню, верблюду или корове. Остальные не получают ничего.
Организация скачек и праздничного угощения в первую годовщину смерти отца нередко приводит к разорению наследников. Я знал одного киргиза из рода Чум-Багыш по имени Мирза-Паяс, человека весьма солидного, которому его отец Джаркен-Бай-датха (датха – «генерал») оставил 10 тыс. баранов, 200 лошадей, 60 верблюдов, 120 коров и т. д. После поминок, размах которых соответствовал высокому положению отца, сын остался гол, как турецкий святой.
Глава V
Киргизские браки. Сватовство. Свадьба и переезд невесты. Свадебный пир. Киргизские собаки. Сурки в Алайской долине
Еще одно чрезвычайно дорогостоящее событие в жизни киргиза – женитьба. За жену нужно заплатить калым (выкуп), который в зависимости от знатности и зажиточности ее рода доходит до таких сумм, что новоявленный супруг нередко разоряется до нитки.
В охотничьих странствиях меня постоянно сопровождал Магомет-Сеид-Хан-Тюра-Сеид, т. е. документально подтвержденный потомок Магомета и к тому же племянник Худояр-хана, последнего кокандского хана, и его удайчи (адъютант). Он взял в жены одну из дочерей Худояр-хана и заплатил за нее калым в размере 59 тыс. тиллей, т. е. золотых дукатов, – сумму по тем временам баснословную. Уплата столь значительного калыма привела к тому, что Магомет-Сеид разорился и был вынужден избавиться от своих ловчих соколов и ястребов, большим любителем и знатоком которых он являлся. Стоит добавить, что приятель мой женился вовсе не тогда, когда Худояр-хан сидел на троне, а спустя десять лет после установления российского владычества над ханством, когда, если мне не изменяет память, Худояр уже умер в изгнании в России[58], дочь же его принесла мужу в качестве приданого только барские замашки и свой титул ойим (госпожа).
Сватовством у киргизов занимаются обычно родители будущих супругов, когда те еще не вышли из младенческого возраста, и с этого момента начинается ежегодная уплата определенной части калыма деньгами, домашними животными или вещами. В случае смерти одного из помолвленных другой вступает в брак с его ближайшим родственником. Однажды я был приглашен на свадебное пиршество к богатому киргизу из рода Юваш, чей 15-летний сын женился на 26-летней вдове брата своего тестя. Причина неравного брака заключалась в том, что первая невеста этого юноши умерла, а других дочерей у его будущего тестя не было. Случается и так, что после удачного сватовства и уплаты части калыма умирает отец жениха, а похороны и поминки в первую годовщину смерти настолько плачевно сказываются на благосостоянии будущего мужа, что он не в состоянии продолжать выплачивать калым. Тогда он вынужден ликвидировать самостоятельное хозяйство и, забрав оставшийся скот, поступает в услужение, как простой батрак, к своему будущему тестю, при этом полагающаяся ему плата и прирост живого инвентаря идут на уплату калыма. Жениху подчас добрых десять лет приходится ждать, а его невеста старится у него на глазах.
Свадебные расходы берут на себя родители невесты, а кроме того, дают за ней приданое, соответствующее их благосостоянию и тому положению, какое они занимают среди сородичей. Обычно приданое состоит из юрты, нескольких ковров, окованных железом сундуков, разнообразной домашней утвари и нескольких домашних животных. Остальное или дают родители жениха, или же молодые живут бедно, понемногу наживая имущество либо ожидая наследства.
Переезд невесты из родительского аула в аул жениха происходит очень торжественно, посмотреть на него высыпают толпы жителей всех окрестных аулов. При этом о молодых говорят, что такой-то и такая-то «уйланды» (уй – «дом, юрта»), т. е. зажили своим домом. На первом верблюде, накрытом самым большим и красочным ковром, восседает невеста в огромном тюрбане на голове, сразу в нескольких нарядных халатах, надетых один поверх другого, а если в ее приданом окажется шуба – то и она будет надета, несмотря на летнюю пору. На ногах у невесты обуты сапоги из красной или зеленой кожи, шею обязательно украшают бусы, и чем их больше – тем лучше, позади невесты едет сундук с нарядами. Верблюда ведет отец девушки или иной уважаемый член семьи. На втором верблюде, также покрытом ковром, лежит юрта, а на ней сидит киргизская женщина, вдова – родственница или старая служанка, которая на новом месте должна заменить мать молоденькой невесте, возраст которой порой не превышает 13–14 лет. Позади нее – тоже сундук. Следом, в зависимости от степени зажиточности, идут или остальные верблюды, нагруженные разнообразными хозяйственными принадлежностями, или небольшое стадо домашней скотины, причем на всех без исключения лошадей, волов и коров навьючена всякого рода домашняя утварь. Чем больше у будущей жены таких пожиток, тем богаче ее приданое. Свадебный кортеж передвигается в окружении кавалькады всадников из аула невесты.
На полпути кортеж встречает жених, окруженный группой всадников из его аула. Все спешиваются, жених угощает приехавших кумысом и приглашает их в свой аул. Молодые сперва заходят в юрту к родителям жениха, а затем невеста и ее помощница на указанном месте быстро устанавливают свою юрту и расставляют все, что они привезли с собой. Когда приготовления закончены, невеста встает у дверей и поджидает мужа, которого провожают до юрты все его спутники. Гости входят в юрту и усаживаются рядком вдоль стен на коврах. Затем входит женщина, в одной руке у нее кумган (так на Востоке называют медный чайник, украшенный искусной чеканкой) с теплой водой, а в другой – небольшой тазик. Она кланяется всем по очереди и выливает несколько капель теплой воды на подставленные каждым гостем пальцы. Гость вынимает из-за пояса грязный платок и вытирает им смоченные пальцы. Обслужив за несколько минут 30–40 человек, женщина выходит. Таким образом, ритуальное омовение рук перед приемом пищи, предписанное религией, считается совершенным.