Завершение войны за испанское наследство (1701–1714 гг.) не слишком изменило ситуацию. С одной стороны, Россия стала полноценным участником европейского «концерта» великих держав, с другой – сложная дипломатическая игра, основанная на выстраивании кратковременных альянсов, предполагала и решение стратегических задач, определяющих политику России в долговременной перспективе.
Но эти задачи еще следовало сформулировать, а вектора движения – нащупать. Конкретно в начале XVIII века альянс с Австрией выглядел особенно перспективно, поскольку речь шла именно о сильном соседе, не претендовавшем на вещи, принципиально важные для России.
Средством закрепления подобных альянсов всегда являлись междинастические браки, и к этой идее Петр I с удовольствием вернулся. Речь шла о том, чтобы женить своего сына и наследника царевича Алексея на одной из представительниц рода Габсбургов. И здесь самое время вглядеться в противоречивую натуру сына и антипода царя-реформатора, с которого чисто русская кровь Романовых начала разбавляться немецкой кровью…
Царевич Алексей и принцесса Шарлотта
Родился Алексей 18 (28) февраля 1690 года в подмосковном селе Преображенском, когда Петр еще состоял в браке с его матерью – представительницей старого боярского рода Лопухиных Евдокией Федоровной. Когда мальчику было восемь лет, родительницу постригли в монастырь, а Петр зажил холостяком, пустившись во все тяжкие, пока в 1712 году официально не узаконил свои отношения с «метрессой» Екатериной Скавронской – простой крестьянкой, попавшей в плен к русским в 1702 году при взятии Мариенбурга[28]. Отсюда многие историки делают вывод, что Алексей не мог простить отцу расправы над матерью, что, впрочем, не находит никаких подтверждений. Во-первых, времени привязаться к ней у него в общем-то не было, поскольку до пяти лет он воспитывался бабушкой, а с восьми лет угодил под опеку тетушки Натальи Алексеевны, причем и та и другая никак не могли настраивать его против батюшки, а совсем напротив – были заинтересованы сглаживать все имевшиеся между ними шероховатости. И, видимо, им это удавалось. Во всяком случае, никто из иностранцев, бывавших в начале XVIII века в России, не отмечал, что сын недоволен отцовскими реформами и находится к ним в какой-то оппозиции. Грянувший в 1716 году скандал стал для европейцев полным сюрпризом.
Правда, образование Алексея оставляло желать лучшего. Первого своего наставника Никифора Вяземского он частенько поколачивал, а духовника Якова Игнатьева драл за «честную браду». Однако никакой аллергии к Европе не испытывал, хотя тяготел больше не к протестантским Англии и Голландии, а к католическим Австрии и Италии. Но все же это не боязнь реформ и желание забиться за печку, какие ему приписывают. Да и с образованием дело пошло на лад, когда место наставника занял барон Гюйссен, под началом которого он занимался немецким и французским языками, изучал «четыре части цифири», твердил склонения и падежи, писал атлас и читал историю. Правда, живя до 1709 года в основном в подмосковном селе Преображенском, наследник престола окружил себя попами и монахами, которые к петровским реформам относились не слишком позитивно.
Царевич Алексей
В то же время в 13-летнем возрасте, пускай и формально, но как солдат бомбардирской роты царевич участвовал в осадах Ниеншанца и Нарвы. Затем получил нагоняй от отца, узнавшего, что сын переписывается с матерью, и был отправлен проветриться с инспекциями сначала в Смоленск, затем в Первопрестольную. И судя по отсутствию письменных нагоняев, выполнил задание вполне достойно.
После Полтавкой битвы, видимо, озаботившись монастырским окружением, царь отправил своего сына в Дрезден заниматься наукой, учиться европейским манерам и одновременно подготовиться к браку с европейской принцессой.
Связь Романовых с Габсбургами должна была укрепить женитьба царевича на принцессе Шарлотте Кристине Софии Брауншвейг-Вольфенбюттельской (1694–1715), являвшейся родной сестрой супруги наследника австрийского престола. Любопытно, что брачный договор утвердили 19 апреля 1711 года – через день после кончины императора Иосифа I, преемником которого и стал Карл VI – новый родственник российского государя.
Принцесса Шарлотта Кристина София Брауншвейг-Вольфенбюттельская
Показательно, что по условиям брачного договора принцесса имела право на сохранение лютеранского вероисповедания, причем царь обещал даже построить ей персональную церковь. В дальнейшем переход в православную веру был обязательным условием вступления в брак с представителем Дома Романовых.
В связи с состоявшимся бракосочетанием английский посланник Витворт сообщил из Москвы, что народ «втихомолку ропщет и не может скрыть своего неудовольствия по поводу вероисповедания новобрачной»[29].
Первые два года супруги провели в Европе, причем зачастую вдали друг от друга, поскольку царевич Алексей выполнял поручения своего родителя, касающиеся снабжения русских войск в Померании. Прибыв в Россию, она первые месяцы тоже не видела своего супруга, который отправился наблюдать за постройкой судов на Ладоге.
Вообще, если судить по придворным журналам, вплоть до ссоры с отцом царевич Алексей достаточно деятельно участвовал в государственном управлении, что, правда, негативно отражалось на его семейной жизни. Тем не менее один за другим на свет у супругов появились двое детей – дочь Наталья (1714–1728) и сын Петр (1715–1730). Это первые представители семейства Романовых, в жилах, которых текло 50 % немецкой крови.
Возможно, если бы не кончина принцессы, умершей при родах сына, история России могла бы пойти по-другому.
Царевич Алексей не был принципиальным противником курса на вестернизацию, хотя, в отличие от родителя, ориентировался на Европу не в протестантском (англо-голландском) ее варианте, а, скорее, в католическом (австроитальянском). Здесь многое зависело от личного опыта, поскольку, как показывает практика, россиянам свойственно больше симпатизировать той стране, с которой у них связан первый вояж за границу. Царевича Алексея привязывало к католическому миру и его родство с Габсбургами (через супругу), предполагавшее наличие определенных взаимных политических обязательств.
Частной, но в определенной степени характерной деталью можно считать то, что любовница Алексея Петровича, фактически ставшая после кончины принцессы его гражданской супругой, некая Ефросинья Федорова, упоминается в источниках как крещенная «чухонка», т. е. финка по национальности. Скорее всего, она происходила из угнанных в Россию в ходе боевых действий подданных Шведского королевства, и в этом ее судьба схожа с судьбой Екатерины Скавронской, которая тоже была шведской подданной, хотя и не ясно – эстонкой, латышкой, литовкой или полячкой по национальности.
Поневоле закрадывается подозрение, что царевич Алексей пытался подражать отцу и старался быть ему соратником. Вполне вероятно, что супружеская жизнь с немецкой принцессой не только придала бы ему степенности, но и упрочила положение при Дворе, поскольку в глазах окружающих он обладал тем главным и основным преимуществом, что являлся законным наследником царя-реформатора.
Однако неуравновешенность Петра и интриги мачехи Екатерины Алексеевны, мечтавшей избавиться от пасынка, чтобы протолкнуть на престол своего новорожденного сына Петра Петровича, нервировали царевича, и он стал допускать ошибки, которые постепенно расширяли пропасть между ним и родителем.
Слушая не только Екатерину, но и таких ориентировавшихся на нее придворных, как Меншиков, царь начинал видеть в Алексее не просто противника своих преобразований, но и лидера до поры до времени затаившейся консервативной оппозиции.
В день похорон Шарлотты царь публично вручил сыну письмо, в котором отчитал его за то, что он «не выказывает склонности государственным делам», убеждал исправиться и грозился в противном случае отстранить от наследования престола с перспективой пострижения в монахи[30].
Царевич вполне логично увидел в этом письме-ультиматуме свидетельство триумфа своих возглавляемых Екатериной противников и вместо дальнейшей борьбы предпочел бежать вместе с Ефросиньей в Австрию.
Габсбурги в этот период по ряду причин были заинтересованы в ослаблении России и вполне могли попытаться разыграть карту с беглым царевичем. Однако геополитическая ситуация менялась быстро, и первоначальный энтузиазм у австрийцев быстро угас. Алексея, впрочем, приняли с почетом, но до поры до времени сплавили в Неаполь.
Петр между тем забил тревогу, и вскоре в Австрии появились его эмиссары Петр Толстой и Александр Румянцев (отец будущего полководца). От греха подальше царевича перевели сначала в замок Эренберг в Тироле, а затем – в неаполитанский замок Сент-Эльмо, где его и настигли отцовские эмиссары.
Организовать похищение цесаревича по причине технических сложностей они не рискнули, зато применили психологический прессинг. Алексея убеждали, что Карл VI уже согласен выдать его России, что помощи он ни от кого не дождется. В отчаянии Алексей обратился к шведскому королю Карлу XII, который обещал ему военную помощь. Правда, сам Карл после Полтавы все еще укрывался в Турции и помочь мог только в весьма отдаленном будущем. Да и обнадеживающий ответ его уже не застал адресата.
К решению вернуться в Россию Алексея подтолкнула Ефросинья. Забеременев, она беспокоилась и за будущего ребенка, и за собственную судьбу, тем более что перспективы Толстой рисовал ей весьма мрачные. О выдаче в Россию он говорил как о деле решенном, настаивая, что лучше самим принести повинную голову, обещая прощение, спокойную и обеспеченную жизнь обоим влюбленным сразу, а уж Ефросинье гарантированно. В общем, не устояв перед ее слезами, Алексей решил ехать на родину.
Сначала казалось, что это решение правильное. Царь принял Алексея вполне милостиво, и хотя лишил прав на престол, но объявил прощение, правда, оговорив, что для начала следует признаться во всех ранее имевшихся злодейских замыслах[31].
Алексей рассказал, что действительно многие мечтали о его воцарении, и назвал несколько имен, что привело к открытию двух, говоря по-современному, уголовных дел. По ходу «Суздальского розыска» выяснилось, что об этом мечтала жившая в монахинях бывшая царица Евдокия (инокиня Елена), которая к тому же сожительствовала с приставленным охранять ее майором Глебовым. Майора жестко казнили, хотя собственно к государственной измене все это отношения не имело.
«Московский розыск» установил нечто более серьезное – роль влиятельного чиновника Александра Васильевича Кикина как своего рода вдохновителя кружка, мечтавшего (но далее разговоров не двигавшегося) свергнуть Петра и поскорее посадить на его место Алексея.
Но главный поворот произошел после того, как Ефросинья поведала о замыслах Алексея усесться на престол с помощью австрийцев. На очной ставке царевич, хотя и с оговорками, признал справедливость обвинений. При этом никаких документов о том, что до очной ставки их пытали, не существует. Известно лишь, что Ефросинью до этого допрашивал сам Петр, а царевич мог согласиться с ее показаниями, боясь за возлюбленную, которая к тому же находилась в положении.
В любом случае, самого Алексея после очной ставки решили бить кнутом, что, вероятно, и послужило причиной его смерти, последовавшей 26 июня 1718 года. При этом суд вынес Алексею смертный приговор, который Петр I мог как отменить, так и привести в исполнение[32].
Судьба Ефросиньи Федоровой неизвестна. По одной версии, ее постригли в монахини, по другой – выдали замуж за офицера драгуна. Неизвестна и судьба рожденного ею от Алексея ребенка.
Большая политика и династический тупик
Таким образом расчищался путь к престолу для детей Петра I и Екатерины Скавронской, которые, учитывая происхождение царицы, были русскими только наполовину.
Россия в этот период находилась на пике своего могущества. Весной 1714 года войска князя Михаила Михайловича Голицына (1675–1730) разбили шведов при Лапполе, что открыло дорогу к скорому завоеванию всей Финляндии. В августе еще более значимая победа одержана при Гангуте, где русский галерный флот под непосредственным командованием Петра I и Ф.М. Апраксина уничтожил эскадру шведского контр-адмирала Эреншельда у Гангута. Это сражение считается первой крупной победой в истории Русского флота.
В 1719 году отряд капитана Наума Акимовича Сенявина (?-1738) у острова Эзель выиграл бой против отряда капитан-командора Врангеля. В качестве трофея русским досталось три вражеских корабля.
И наконец, в августе 1720 года у острова Гренгам воевавший на море столь же успешно, как и на суше, М.М. Голицын добился еще одной крупной «виктории», разбив эскадру К.Г. Шеблада. Шведы потеряли 1 линейный корабль, 4 фрегата, 3 галеры и 6 небольших судов. Показательно, что битва происходила на виду у расположившейся неподалеку британской эскадры, которая своим присутствием должна была демонстрировать русским мощь британского флота и как бы «страховать» шведов. Однако присутствие англичан ничего не изменило.
Военное превосходство армии и флота Петра I над противником было очевидным, а если учесть еще и колоссальную разницу в экономическом и демографическом потенциалах, становится очевидным, что война для Швеции абсолютно бесперспективна.
Конец ознакомительного фрагмента.