В группе молодых загребских «левых» Броз встретил свою новую любовь, Герту Хаас, миловидную студентку Высшей коммерческой школы, по происхождению – немку из Марибора. С ее помощью он установил в хорватской столице контакты с кругом интеллектуалов, в который входил адвокат Владимир (Влатко) Велебит, ставший во время войны одним из его ближайших сподвижников, а в послевоенный период – крупным дипломатом[159]. С помощью этих молодых коммунистов или людей, сочувствующих партии, Вальтер стал одним из главных организаторов забастовок на верфи в Кралевице и в Трбовле, которые вызвали сильное беспокойство в предпринимательских кругах всей Югославии. Им он стал известен как опасный агент Коминтерна: звали его якобы Бросц, и он был сыном чешского еврея и венгерки, во время войны служил в австрийской армии и был взят в плен русскими. Во всяком случае, именно это рассказал британской писательнице и путешественнице Ребекке Вест шотландец А. С. Хови, в то время управлявший рудником в Трепче[160].
Усилия Броза организовать и сплотить вокруг себя новую кадровую структуру, которой удалось внедриться даже в высшие круги, встретили резкое противодействие со стороны старой гвардии политических заключенных[161]. Они основали мощный агитационный центр в тюрьме г. Сремска-Митровица, куда входило около 150 человек. Вероятно, как по численности, так и по сплоченности это была самая сильная партийная организация в Югославии. Ее члены считали КПЮ своим феодом и воспринимали ее как замкнутую секту, их даже называли «ваххабитами», поскольку своим фанатизмом они походили на арабских фундаменталистов-экстремистов. С 1934 г. ими руководил член ЦК КПЮ, 37-летний черногорец Петко Милетич – Сепо, имевший за плечами бурное прошлое: в 1919 г. он принял участие в венгерской революции, а после ее поражения пытался высечь искру восстания и в только что созданной Югославии. Он два года скрывался в черногорских лесах, долгое время сидел в тюрьме, а затем эмигрировал в Москву, где учился в партийных школах. Там он стал догматиком и уверился, что в политической борьбе необходимы интриги, но по сути так и остался крестьянским бунтовщиком, не имевшим настоящего политического образования. В начале 1930-х гг. он стал членом ЦК КПЮ, а уже в 1932 г. вновь попал в руки югославских жандармов. Его пытали, а затем осудили на семь лет тюремного заключения. В Сремска-Митровице у него был ореол героя, который, несмотря на пережитые им мучения, никого не выдал, не подписал ни одного признания, как и положено настоящему коммунисту. Так он приобрел славу несгибаемого партийца, который никогда не пойдет на сотрудничество с «классовым врагом», и большое влияние – прежде всего среди молодых членов партии в тюрьме и на воле[162]. Сторонники просто обожали его, о нем пели народные песни, и даже одна из противотанковых батарей интернациональной бригады в Испании носила его имя[163]. «Они хотели начать акцию, – пишет Джилас. – Искали сильного вождя, и казалось, что им может стать Петко Милетич»[164]. Когда начала восходить звезда Броза, Петко сразу же увидел в нем опасного соперника и начал интриговать против него; при этом он пытался повлиять на политику всей КПЮ, не ограничиваясь той ее частью, что находилась за тюремными запорами[165]. И не без успеха, ведь он был чрезвычайно популярен в партии и к тому же имел серьезные связи за рубежом, в первую очередь в Москве. Об этом красноречиво свидетельствует статья, опубликованная осенью 1937 г. в немецком органе Коминтерна Rundschau. В нем было написано, что в заточении Милетич ведет «по-большевистски» жесткую борьбу против троцкистов и «в том, что касается воспитания кадров, открывает новую страницу в истории нашей партии»[166].
В этой напряженной обстановке Броз продолжал последовательно осуществлять свою программу: одной из его первых инициатив стало воплощение в жизнь решения IV Конференции КПЮ, проведенной в Любляне в декабре 1934 г., и создание Коммунистической партии Словении. Это решение, которое Коминтерн одобрил еще перед VII Конгрессом, основывалось на понимании того, что коммунистическое движение в Югославии должно учитывать остроту национального вопроса и стремиться к его разрешению. Иначе оно не сможет укрепить свои позиции среди широких народных масс. Несмотря на то что у Горкича были большие сомнения по этому поводу, Эдвард Кардель успешно выполнил задачу в соответствии с указаниями Броза: 18 апреля 1937 г. в доме местного священника в Чебинах, недалеко от Трбовле, он организовал проведение I Съезда Коммунистической партии Словении (КПС), численность которой в то время составляла всего 200–300 человек[167]. В своем выступлении на съезде Кардель подчеркнул, что мелкую буржуазию не волнуют проблемы народа, тем более – его классовые интересы. Самое большее, что она может предложить, это культурную автономию в рамках Югославии. Но национальный вопрос не является только культурным или языковым вопросом. Поэтому решить его будет возможно лишь тогда, когда словенцы создадут свое государство, которое на основе права на самоопределение займет свое место в более широком государственном образовании – Югославии[168]. Этому замыслу он оставался верен всю жизнь.
В ночь с 1 на 2 августа того же года была создана Коммунистическая партия Хорватии, основы которой заложил Броз на встрече, проведенной 16 делегатами в леске Аминдол у Самобора. Он планировал и создание Коммунистической партии Македонии, но до нее дело дошло только в 1943 г. Пока сербы в Югославии находились в привилегированном положении, о Коммунистической партии Сербии никто не думал. В разговоре с другом Йосипом Копиничем Броз объяснил ему, что хорваты и словенцы угнетены, они находятся под пятой Белграда. На это Копинич возразил, что угнетен также и сербский народ, и однажды отомстит ему за дискриминацию, которой подвергается[169]. Возможно, поэтому Тито позже оценивал создание компартий Словении и Хорватии как ошибку, заложившую мину в основание будущей социалистической Югославии. По его мнению, оно укрепило разделение Югославии на православную и католическую части. Но, как он говорил, используя поговорку родного Загорья: «Поздно идти к мессе пополудни»[170]. Во всяком случае, создав обе партии, он дал новый импульс КПЮ, которая в то время возрождалась и нашла в нем нужного руководителя в нужный момент. Как вспоминал в конце жизни Коча Попович, «он был способен действовать независимо, у него была уверенность в себе, которая импонировала нам еще и потому, что раньше, работая в Коминтерне, он накопил большой опыт»[171].
В конце марта 1937 г. Броз отправился поездом в Париж, где политическая атмосфера была лучше, чем в Вене, ведь у власти находился Народный фронт – коалиция социалистов, радикалов и коммунистов. Поэтому члены ЦК КПЮ во главе с Горкичем и другие видные югославские коммунисты перебрались из Центральной Европы во французскую столицу. Среди них были и босниец Родолюб Чолакович, и Сретен Жуйович – Црни, один из наиболее образованных и решительных сербских коммунистов. Когда весной следующего года Гитлер осуществил аннексию Австрии, еще три словенца переселились из Вены в Париж: Борис Кидрич, его жена Зденка и Ловро Кухар. Последний руководил во французской столице партийным книжным магазином «Горизонт» и был посредником, отвечавшим за связь и почту. Это было общество интеллектуалов, и хотя Броз учился меньше, чем остальные его члены, он вовсе не был самым необразованным из них – благодаря своему богатому жизненному опыту и большой любви к книгам[172]. Они жили в дешевых квартирах, или снимали комнаты в отелях, встречались в кафе и походили скорее на представителей богемных кругов, чем на профессиональных революционеров. Как впоследствии вспоминал Тито, в Париже в 1937–1938 гг. он жил в разных местах, сначала в отеле «Латинские кварталы». В одном и том же arrondissementu[173] он не мог оставаться более двух месяцев, поскольку тогда был бы обязан встать на учет в полиции, поэтому он всё время переселялся из одного места в другое, хотя и старался жить поближе к центру[174].
Броз привез в Париж «интересную и оптимистическую» информацию с родины, как сказано в одном из сообщений Горкича Коминтерну и, как проверенный кадр, сразу же получил задание «ликвидировать» технический аппарат партии в Центральной Европе. Поэтому он не задержался в этом городе надолго, а продолжил путь – в Вену и Прагу. Выполнив задание, он в конце апреля вернулся на родину, в середине мая снова объявился в Париже, а в начале июня 1937 г. отправился в Загреб. «Это было опасно; я въезжал и выезжал через разные пограничные пункты Югославии, лишь бы полицаи меня не запомнили»[175]. Тем временем произошло непредвиденное: 4 июля 1937 г. Горкич, подозревая худшее, по вызову Коминтерна уехал в Москву и больше не выходил на связь. «Его поглотила тьма», как он сам говорил о товарищах, сгинувших до него в темницах НКВД. Как уже упоминалось, еще в начале предыдущего года в ИККИ говорили, что руководство КПЮ наделало «больших глупостей» и его следует призвать к ответу[176]. Это не предвещало ничего хорошего, тем более что его собственная жена донесла, что он является агентом тайной полиции. Политику «ликвидационизма», которую он проводил, стремясь заключить договор с оппозиционными силами даже ценой уничтожения нелегальных структур партии, по всей видимости, в Москве не одобрили, как и провал экспедиции добровольцев в Испанию. Но и это ему могли бы простить, если бы он не попал под жернова разборок между высшими функционерами служб безопасности, с которыми контактировал, и они его перемололи[177]. Его арестовали 19 августа по ложным обвинениям в том, что он английский шпион и враг народа, и 1 ноября 1937 г. расстреляли[178]. В Париже об этом ничего не знали, хотя и говорили, что у Горкича «выбили почву из-под ног»[179].
КПЮ была обезглавлена, поскольку помимо Горкича сгинул и Гржетич, ее представитель в Коминтерне. Родолюб Чолакович и Сретен Жуйович призвали Вальтера как можно скорее вернуться в Париж и предложили ему взять на себя руководство партией. Он подходил для этой работы больше, чем остальные члены ЦК, не только потому, что критически относился к Горкичу, но главным образом благодаря своему образцовому прошлому и рабочему происхождению[180]. Сначала он колебался, принять ли предложение, но в конце концов дал себя убедить[181]. Как неофициальный вождь партии он в конце августа сделал запрос в Коминтерн, почему нет ни вестей от Горкича и Гржетича, ни указаний из Москвы по поводу дальнейших действий. Поскольку ответа получено не было, через месяц он послал Пику телеграмму с этими же вопросами. И снова без ответа. Хуже того: югославские коммунисты в Париже столкнулись с финансовыми трудностями, так как приток денег из Москвы прекратился. О том, насколько шатким было положение Вальтера, свидетельствовал и тот факт, что он не смог получить от советских властей визы для въезда в СССР, несмотря на то что за него ходатайствовал А. М. Трилиссер, генерал ГПУ/НКВД из отдела кадров[182]. После нескольких месяцев неизвестности, в середине декабря 1937 г. пришло письмо от Пика, в котором он сообщил о падении Горкича и о том, что «Отто» (Брозу) дано новое поручение: принять на себя ответственность за руководство югославским «филиалом». Вскоре Броз узнал, что Горкича и его жену арестовали по обвинению в шпионаже. Эта новость его не удивила, поскольку он уже давно подозревал, что (как ему сообщили друзья из НКВД) Горкич состоит на службе у англичан, ведь он несколько дней провел в английской тюрьме[183]. Помимо того, он считал его «дутым» руководителем, поскольку свой опыт партийной деятельности Горкич получил за рубежом и не мог достаточно авторитетно представлять массы югославских трудящихся. Горкич, по его мнению, систематически наносил вред КПЮ, препятствуя продвижению тех ее членов, которые – как он сам – происходили из рабочей среды. Позднее Броз на основе расхожего в Коминтерне мнения даже обвинил его в том, что он вместе с некоторыми влиятельными сербскими националистами – в первую очередь Слободаном Йовановичем и Драгишей Васичем – намеревался «ликвидировать» партию[184]. «В стране его никто не знает, – с презрением писал он Димитрову о Горкиче, – кроме нескольких интеллигентов, не имеющих никакого влияния»[185]. А Луису Адамичу он впоследствии говорил, что Горкич, «без сомнения», был на службе королевского режима в Белграде, правительства Пилсудского в Варшаве, англо-французских интересов и иезуитов. С последними и с режимом Пилсудского он был связан через Центральный комитет Польской коммунистической партии, который какое-то время состоял исключительно из антикоммунистических агентов. Конечно, на ГПУ он тоже работал[186]. Лишь в конце жизни Броз признал, что «Горкич не был шпионом, как его обвиняли»[187].
Вальтер, помимо временного руководства югославской партией, получил и другое важное задание, о котором нам мало что известно. На основе записи Йосипа Копинича, находящейся в архиве Дедиера, можно сделать вывод, что от Горкича он унаследовал и роль посредника между Советским Союзом и Испанией, в том числе и в делах, связанных с борьбой IV отдела НКВД против тамошних «троцкистов». Согласно документу из архива лидера французских коммунистов Мориса Тореза Броз якобы являлся в Париже руководителем штаба, в который входили итальянец Витторио Видали, хорват Иван Краячич – Стево, славонец Иван Сребрняк – Антонов и серб из Боснии и Герцеговины Влайко Бегович, заместитель руководителя НКВД при международных бригадах и начальник его оперативного центра в Альбасете. Все они были ликвидаторами[188]. Это самая таинственная глава в жизни Броза – сведений о ней мало. По его собственным словам, он уехал в 1936 или 1937 г. в Мадрид; по воспоминаниям шведской коммунистки Густы Стридсберг, он в 1938 г. появлялся и в Барселоне. Как утверждает Добрица Чосич, речь будто бы шла о кратковременных инспекционных поездках, связанных с организацией югославских участников гражданской войны, а также и о «других функциях, о которых мы еще не знаем». Возможно, он хотел присоединиться к интернациональным бригадам, чтобы участвовать в борьбе против фашистов, но товарищи не разрешили ему это сделать, говоря, что партии он больше нужен на родине и в Париже. Другую историю рассказывает Фред Коупман, английский коммунист, возглавлявший во время испанской войны британскую бригаду. По его словам, Броз под псевдонимом «Чашаев» якобы некоторое время руководил бригадой «Георгий Димитров», в которой сражались добровольцы из Центральной Европы и Балкан. «У меня сложилось впечатление, что он искренний и способный командир, хотя, что характерно для старых коммунистов, он слишком жестко реагировал на небольшие проступки»[189].
Неясно, был ли Броз одним из «los Russos», как называли испанцы членов интернациональных бригад, и принимал ли участие в ликвидациях «троцкистов», инсценированных советскими агентами в Испании. Уже в мае 1944 г. его обвинила в этом Эдит Веддербёрн в письме к британскому министру иностранных дел Энтони Идену. Она утверждала, что Броз организовал в Барселоне военные суды, перед которыми предстали «троцкисты» и другие повстанцы, не желавшие «принять диктатуру ГПУ, установленную в Испании в 1936–1937 гг.» Из другого письма, отправленного дипломатом Foreign Office Е. М. Роузом Элизабет Баркер, сотруднице отдела службы политической разведки, следует, что весной 1944 г. по Лондону ходили слухи о злодеяниях, совершённых Тито в Испании во время Гражданской войны[190]. Писатель Андре Мальро рассказал известному американскому журналисту С. Л. Сульцбергеру о том, что встречал Тито на Пиренейском полуострове. А в июле 1966 г. французский журнал L’Aurore писал, что Тито «не хочет говорить об этом периоде своей жизни, поскольку его пребывание в Барселоне и Альбасете в конце 1936 г. совпало с убийствами, совершёнными чекистами, когда они ликвидировали ведущих югославских коммунистов»[191]. Вопрос в том, стоит ли доверять этому утверждению. Тем более что сам Тито в своем докладе о работе партии в последние годы дистанцировался от «ликвидаторов», которые к тому же еще вели фракционную борьбу и тем самым бесчестили партию. Но каких «ликвидаторов» он подразумевал? Также и тех, кто действовал по указаниям НКВД? Один из них, Иван Краячич – Стево, до конца жизни оставался его близким другом, причем, вероятно, их связывали не только взаимная симпатия, но и мрачное прошлое[192]. Возможно, что именно Броз привлек Краячича к разведывательной работе. Когда в 1948 г. произошел разрыв между Сталиным и Тито, последний, по словам Владо Дапчевича, на ужине с Ранковичем, Вукмановичем – Темпо и Краячичем сказал со злостью: «Смотрите, как они на нас нападают, а ведь мы им дали лучшие кадры. Даже я работал на Министерство государственной безопасности НКВД». Когда Краячич из предосторожности толкнул его ногой, чтобы он замолчал, Броз ответил, что ему нечего скрывать, ведь именно эти кадры и сидят рядом с ним[193].