Живём в недоумении, ибо почти ничего ещё не знаем. Хорошо, что с внешним миром нас связывает радио. Помню, как мы сидели у приёмника Стреблова в Царском Селе во время начала Второй мировой войны. Тогда горели польские границы, рушились Калиш и Ченстохов, теперь разрушаются наши города – плоды сурового труда народа-борца, плоды его невероятных лишений. Я ненавижу войну, уничтожающую ценности, созданные человеком. Злой дух Гитлера носится над моей Родиной. Что несёт нам этот страшный год?
В городе очереди опять. Гитлер бьёт нас в тылу кошёлкой. Как этого не понимают люди? Хотя и винить не приходится. Слишком памятны всем тяжёлые дни голода и недостатков. Слишком мало светлых дней в нашей истории, чтобы они запомнились больше, нежели плохие!
…Прочёл речь Черчилля. Благородная речь. Она поддержит моральный дух в стране. Правда, он говорил много подобных речей, но эта лучше всех, ибо она говорит, что мы не одиноки в своей исторической борьбе.
Приходили студенты. Жадно слушаем все новости. Здесь мы, как в темнице.
Говорят, что сегодня ночью был отбит налёт на Москву. Сегодня ждут. На небе облака. Всё время гудят патрули.
Мы производили страшный налёт на Берлин. Большие воздушные успехи в Восточной Пруссии.
Немцы сбросили десант в форме НКВД над Украиной. Переловили. Высадили десант возле Одессы. Перебили.
Сражение идёт с неослабевающей силой. Мобилизация идёт быстро. Введено военное положение.
Как стемнело на шоссе – поползли танки. Рокот стального прибоя. Мимо ходят машины с погашенными огнями. Зенитки ещё не стреляли. Ждём. Возможно, к утру.
Что принесёт завтра?..
Бомбежки Москвы
23. VII
Утром я стоял на асфальте Бульварного кольца напротив Книжной палаты и смотрел, как догорает это знаменитое здание – творение архитектора Казакова. Догорала середина здания. Крылья были спасены от огня. На ступеньках валялась сваленная колонна. С неё была обита штукатурка, и обнажилось дерево. Здание, где останавливался в 1812 году маршал Даву, где жил офицер наполеоновской армии Стендаль, сделано из дерева и оштукатурено. Гитлеровская бомба обнажила его сущность. Несколько пожарников поливали дерево струями воды, искрящейся от огня.
Нас, наблюдающих картину пожара, было человек двадцать. Я посмотрел на лица окружающих меня людей. Усталые и утомлённые. На многих лицах копоть и размазанная сажа. Они всю ночь гасили пожары и боролись с первыми зажигательными бомбами, упавшими на город.
Подъехали два мотоциклиста. Крестьянские, здоровые лица. За спиной залихватски переброшены автоматы. Подъехали и лихо спешились. Так спешиваются замечательные джигиты. Один из них поправил подбородочный ремень стальной каски, посмотрел на меня.
– Что горит, товарищ?
– Книжная палата…
– Книги вывезли? – спросил он по-хозяйски.
– Не знаю…
Вмешался дворник в брезентовом винцерате, очевидно, старожил этих мест.
– Вывезли. Сам видел. Ещё бы не вывезти. Ведь всех книжек по две штуки сдавали сюда. Всех, которые выходят по всей стране… Мало того, что книги, даже афишки всякие, программки… словом, всё…
– Деревянное, – сказал мотоциклист, нажимая на педаль стартёра, – буза… Новое построим.
– Это архитектура Казакова, – сказал я, – в этом здании останавливались маршал Даву и Стендаль.
– Всё равно построим. Буза… Деревянное…
Мотоциклист укатил вниз. Налево подъехала группа сапёров и принялась выковыривать бомбу, упавшую на углу и не разорвавшуюся. Они окружили место работ кольями, на которые натянули канат. Сапёры весело пересмеивались, называли бомбу «дура» и т. п. Кто-то сказал, что это бомба замедленного действия и может взорваться неожиданно.
– Пустое дело, – сказал весёлый паренёк, откидывая землю, – психотерапия…
Он смачно произнёс это слово. Лопата цокнулась о что-то металлическое.
– Кажись, добрались, товарищи… Ого… На два дни хватит ковыряться.
– Какой вес? – спросил старичок, идущий на работу.
– А тебе зачем, папаша?
– Рядом живу.
– А… Видать, килограммов пятьсот потянет. Далеко живёшь?
– Рядом, – указал старик.
– Счастье, папаша, – ответил сапёр, – теперь сто лет жить будешь. Вторую такую, да ещё рядом, не угадать…
Мы смотрели по направлению зоопарка. Там, на уровне Красной Пресни, поднималась и густо шла к небу огромная борода дыма. Дым был чёрный, густой и высокий. Кто-то сказал, что горят толевый завод и «Лакокраска». По Кольцу горели ещё дома. Напротив Книжной палаты догорал этаж деревянного дома. Пожарные кончали тушить. Оставался целый подвал. Там жили люди. Они пришли, открыли форточки, собрались на работу. Кто-то умывался в садике. Ему поливала девочка лет восьми. На траве и под деревьями лежали перинки, самовар, книги, этажерка, кровать. Тут же на костре из взятых с пожара обуглившихся досок женщина варила картофель, заглядывая в котелок. Старуха стояла у пожарища и плакала. Мужчина в рабочей спецовке подошёл к ней. «Не плачь, мама…» Постоял и отошёл прочь, бросив затуманенный взгляд на пожарище.
Конец ознакомительного фрагмента.