Пётр Шмидт во время учёбы в Морском училище
Все биографы Шмидта пеняют его отца за столь плохой поступок по отношению к своему сыну, которого он отправили учиться на флотского офицера, и совершенно зря! Во все времена привилегированное Морское училище было мечтой тысяч российских мальчишек, но только немногие избранные могли туда попасть. Биографы Шмидта пишут, что для воспитанного в обстановке женской ласки и внимания Петра, суровый быт корпусной жизни стал ударом. Уж не знаю, как воспитывали Петю Шмидта в Бердянске, но для каждого человека первые шаги по военной стезе всегда трудны и все их преодолевают. Так было, так есть и так будет. Другое дело личные качества нашего героя. До самого окончания корпуса конфликтный и обидчивый Шмидт так и не прижился в коллективе, сторонясь большинства однокашников, и предпочитая одиночество кадетским кампаниям, хотя учился весьма посредственно. По успеваемости он закончил училище в середине общего списка. Это ни в коем случае не бросает тень на нашего героя. Не всем же быть отличниками, тем более жизнь показывает, что порой завзятые троечники в дальнейшей службе оказываются куда толковее и успешнее многих бывших отличников-зубрил.
Впрочем, отношение к Петру со стороны начальства во время всего периода его обучения в Морском училище было самым предупредительным и ласковым. Еще бы, ведь он был любимым племянником самого Владимира Петровича Шмидта, в ту пору уже старшего флагмана Балтийского флота, т. е. командующего флотом! Такими серьезными родственными связями даже в привилегированном Морском училище могли похвастать весьма немногие.
Уже, будучи кадетом, Петя Шмидт записал в своем дневнике: «…Я должен жить так, чтобы мне не стыдно было рассказать о каждой минуте своей жизни, чтобы ни за одну минуту своей жизни я не краснел». Насколько это удалось в действительности, мы еще увидим.
Отметим любопытный факт. Наставником от старшего курса весь период обучения Петра Шмидта, в его классе был гардемарин (в звании фельдфебеля) Алексей Николаевич Крылов, будущий выдающийся ученый кораблестроитель и академик АН СССР. На склоне лет Крылов написал объемистые мемуары, где подробно и интересно рассказал о многих интересных людях, с кем сводила его судьба. Казалось бы, вот ему-то, и рассказать о своих встречах с юным восторженным кадетом Петей Шмидтом! Однако, странно, что в своих мемуарах академик ни словом не упоминает о существовании Шмидта, словно он никогда его не знал или напрочь забыл. Но почему? Разумеется, в 40-х годах, когда А.Н. Крылов писал свои мемуары, он мог написать о Шмидте если не восторженные, то, по крайней мере, исключительно положительные воспоминания. Но ведь не написал! В то, что академик забыл Петю Шмидта, я не верю, так как память у Крылова была великолепная. К тому же, уж слишком большую память оставил о себе в российском обществе и сам Шмидт, чтобы бывший соученик мог его напрочь забыть. Получается, что Крылов не захотел вспоминать о Шмидте вполне осознанно. И снова вопрос – почему? Может потому, что ничего хорошего сказать о своем бывшем подопечном знаменитый академик не мог, а кривить душей просто не захотел. Бояться всемирно знаменитому академику на склоне лет было уже некого, поэтому могу предположить, что причина отказа «вспомнить» «красного лейтенанта» у него была не только весьма веская, но и сугубо личная.
Что касается учебы Шмидта в Морском училище, то в фондах Центрального военно-морского музея имеются рукописные воспоминания его однокашников – офицеров, написанных в 20-е годы. Что пишут о Шмидте его былые сотоварищи? А пишут они, как ни странно, вещи весьма нелицеприятные. Во-первых, то, что у Шмидта во время всех лет учебы практически не было друзей. Авторитетом среди сокурсников он не пользовался и жил, что называется, сам по себе. Во-вторых, что он подозревался сокурсниками в воровстве мелких денег из висящих в гардеробе шинелей. Что, в-третьих, у него уже тогда периодически случались серьезные психические приступы, и Шмидт не был отчислен из училища исключительно благодаря связям своего отца и дяди, то, что, наконец, сокурсники именовали Шмидта между собой "психом" (а не "магистром", как писал один из официальных биографов П. Шмидта). Не правда ли, не слишком блестящая характеристика для будущего героя.
Не секрет, что, сколько бы, не маскировался и притворялся человек, но попади он в матросскую (солдатскую) или кадетскую (курсантскую) среду, рано или поздно проявит там свою истинную сущность. Иначе и быть не может.
Из письма П. Шмидта Евгении Александровне Тилло: «…Я кляну своих товарищей, порою просто ненавижу их. Я кляну судьбу, что она бросила меня в среду, где я не могу устроить свою жизнь, как хочу, и грубею. Наконец, я боюсь за самого себя. Мне кажется, что такое общество слишком быстро ведет меня по пути разочарования. На других, может быть, это не действовало бы так сильно, но я до болезни впечатлителен…» Как известно, нельзя, живя в обществе, быть совершенно свободным от него, нельзя живя в коллективе среди товарищей, этот коллектив и этих товарищей откровенно презирать…
Хорошо известно, что, находясь в самом тесном общении по двадцать четыре часа в сутки, да еще в условиях, когда надо постоянно преодолевать определенные трудности быта, службы и учебы, постоянно поступаться личной выгодой во имя коллектива и окружающих тебя товарищей, невозможно бесконечно притворяться. Матросский и курсантский коллективы – это настоящая лакмусовая бумажка на человеческую порядочность и нравственность. По своему личному опыту, те матросы и курсанты, которые были изгоями в своих матросских и курсантских коллективах и впоследствии оказались не слишком порядочными людьми. Но это так, к слову. Что касается Шмидта, то с кем чего не бывает по молодости лет! Ведь молодой человек мог впоследствии сделать правильные выводы и вполне исправиться!
Впрочем, с психикой у юного Шмидта действительно были проблемы. Серьезный нервный припадок случился с ним после получения известия о новой женитьбе отца в 1882 году. Сестра А.П. Избаш вспоминает: «Отец был женат второй раз, и около него создавалась новая, враждебная брату семья. Я не могла не замечать в брате сложной душевной работы, которая в нем происходит». Думается, что нервный и конфликтный Петя Шмидт сам во многом провоцировал столкновения с мачехой. В 1883 году в новой семье родились, как мы уже писали выше, два близнеца – Леонид и Владимир Шмидты, сводные братья по отцу. Это значило, что отныне главное внимание отца будет сосредоточено на его младших сводных братьях, а не на нем. Отсюда ревность, злость и нервные срывы.
Впрочем, внешне все в семье Шмидтов выглядело вполне успешно. Именно в это время отец нашего героя в мае 1885 году «за усердие по трудам» Петр Петрович Шмидт был произведен в контр-адмиралы, правда с одновременным увольнением в отставку. В том же 1885 году Петя Шмидт был произведен в гардемарины.
Впоследствии Петр Шмидт будет писать, что в этот период жизни он остался один, так как отцом отношения были разорваны, с дядей – не сложились, сестры повырастали и вышли замуж. Уж не знаю, как насчет сестер, но вот, насчет дяди, Петер явно слукавил. Уж кто-кто, а Владимир Петрович Шмидт принимал участие в судьбе своего племянника на протяжении всей его жизни, вытаскивая и спасая его из самых пагубных ситуаций. Но об этом речь еще впереди.
Официальная биография Петра Шмидта гласит, что, приехав в Бердянск к отцу, он не смог найти себя в новой семье, ушел из дома к рабочим, а весь отпуск провел на заводе Дэвида Гриевза в Бердянске в обществе литейщиков. Здесь имеется определенная неясность. Как кадет Морского училища Шмидт имел ежегодный летний месячный отпуск. Если Петр Петрович-старший женился в 1882 году, а Петр Петрович-младший окончил корпус в 1886, то он бывал в летних отпусках после женитьбы отца минимум пять раз. В какой именно отпуск он жил у литейщиков, в первый, или вообще, каждое лето приезжал к литейщикам в отпуск? В истории с литейщиками я вижу определенную рекламу, которую Шмидт огласил уже непосредственно в 1905 году. Оно и понятно, имея отца адмирала и мать из "древнего княжеского рода", ему явно не хватало пролетарской составляющей в биографии. Для того, кто собирался стать во главе целой революции – это был серьезный недостаток. И Петр Шмидт исправил это, выдумав трогательную историю о плохом отце-адмирале и о своем пребывании в рабочей среде во время летних отпусков. Другого периода своей жизни, когда бы он общался с рабочим классом, Шмидт просто не мог назвать, так как вся его последующая жизнь была на виду, и что-то выдумать было сложно. Впрочем, мы забежали далеко вперед.
Вторую версию своего времяпровождения озвучил сам Шмидт, когда написал впоследствии, что единственными его друзьями в Бердянске были уже не литейщики, а евреи, которые, дескать, и направили его мысли на путь борьбы за всеобщее счастье. Думается, что дело здесь вовсе не в национальности людей, с которыми общался Петя Шмидт в отпуске в Бердянске, а в их мировоззрении. Возможно, что, лишенный домашнего тепла мальчик действительно нашел себе новых знакомых в одном из революционно-террористических кружков, которых в начале 80-х годов по всей России хватало с избытком. Возможно, его действительно несколько раз пригласили вечером посидеть за чаем и послушать разглагольствования местных борцов за правое дело о теории классовой борьбы и межклассовых отношениях, о Кропоткине и Марксе, о народниках и революции. Напомним, что именно в это время жаждущие крови, начиняли бомбы, чтобы убить императора Александра Второго, а более мирные шли в деревни, чтобы нести идеи гуманизма русскому крестьянству. Впрочем, и в данном случае Шмидт вполне мог и насочинять.
Отметим, что как раз в период учебы Шмидта в Морском училище там действительно действовал подпольный кружек демократически настроенных гардемаринов, которые организационно входили в кружок социал-демократа Благоева. Чем занимались гардемарины – демократы? Разумеется, они не метали бомбы под ноги жандармам и губернаторам, а просто читали запрещенную литературу. Молодых ребят понять можно, если запрещено – значит интересно! На одной из сходок демократы-гардемарины даже приняли некое свое обращение к народу. О чем именно собирались поведать миллионам российских крестьян сыновья адмиралов и офицеров (в Морское училище принимались, как мы уже знаем, только потомственные дворяне!) нам не известно. Но известно другое. Гардемарины-демократы были быстро разоблачены.
Из дневника Петра Шмидта: «…Я с юных лет интересовался общественными науками, только в них находя ответы на мучительные вопросы, разрешение которых требовало оскорбленное чувство правды и справедливости…» Из воспоминания Евгения Шмидта-Очаковского: "Отец любил море и его тайны, но военной службы не выносил и, как большинство моряков, всю жизнь мечтал о береговом месте. В Училище началось его увлечение политикой и социологией. К 17-ти годам он прочитал Добролюбова, Писарева, Шелгунова, Бокля, Дж. – Ст. Милля, стал изучать Михайловского и вступил с ним в переписку о «субъективном методе в социологии». В 1882 г., после казни членов партии Народной Воли, лейтенантов барона Штромберга и Суханова, революционная пропаганда проникла в Морское Училище и завербовала многочисленных адептов, среди которых отец явился наиболее стойким и последовательным. Все распропагандированные превратились, в конце концов, в самых банальных службистов, сереньких человечков 20-го числа, более или менее успешно делавших карьеру и обеими руками открещивавшихся от былых увлечений молодости, и только один отец оставался до конца верным своим юношеским убеждениям, запечатлев эту верность геройской смертью. В Училище составилась среди кадет тайная организация, примыкавшая к Народной Воле. Она успела напечатать на гектографе и выпустить в свет несколько прокламаций. Деятельность организации продолжалась и после производства ее членов в офицеры, но посыпавшиеся аресты и бесследные исчезновения многих в каменных мешках Шлиссельбурга заставили организацию сначала притихнуть, а затем и совершенно распасться. Во время одного обыска отец едва не попался: только каким-то чудом ему удалось спастись".
Несмотря на особенности своего идеалистического характера и «оскорбленное чувство правды и справедливости» П.П. Шмидт, несмотря на все попытки его сына сделать из отца революционера со стажем, никогда в реальности не являлся членом какого-либо военно-революционного кружка. Если бы он имел хоть какое-то косвенное отношение к революционной деятельности, будучи кадетом или гардемарином, то этот факт, безусловно, уже бы сотни раз обыгрывался его биографами. Увы, чего не было, того не было. И это притом, что с 1885 по 1887 год в Морском училище действительно существовал и весьма интенсивно функционировал военно-революционный кружок Шелгунова. Раскрыт он был в августе 1887 года главной военно-морской прокуратурой. В состав кружка, кроме мичмана Шелгунова, входили гардемарины, а впоследствии, мичманы Черневский, Хлодовский, Бобровский и Доливо-Добровольский. Да, действительно, все они учились вместе со Шмидтом П.П., но сам-то Петр Петрович ни членом кружка, ни революционером не был. Это подтверждается секретным рапортом главной военно-морской прокуратуры. "СЕКРЕТНО. Главный военно-морской прокурор С.Петербург августа 4 дня 1887 г. № 418. Управляющему Морским министерством адмиралу Шестакову. Отношение.
Управляющий Министерством юстиции препроводил к Вашему превосходительству произведенное в гражданском ведомстве дознание о «военно-революционных кружках» и всеподданнейшие прошение мичмана А. Доливо-Добровольского. Первоначально к сему делу были привлечены мичманы Николай Хлодовский, Александр Доливо-Добровольский, Лев Бобровский, Николай Черневский и воспитанники Морского училища гардемарины Николай Стронский и Евгений Дейновский. Затем, по привлечении к этому делу, находившегося в кругосветном плавании мичмана Николая Шелгунова, Государю Императору благоугодно было положить следующую резолюцию: «Передать все это дело не в Министерство юстиции, а в военное и морское министерства, кроме лиц гражданских».
Первые зачатки этого сообщества появились в конце 1884 года или в начале 1885 года в виде периодических собраний некоторых юнкеров военных училищ на частных квартирах для чтения общеобразовательных и по преимуществу социально-экономических сочинений. В конце 1885 года в кружки эти вошли бывшие воспитанники Морского училища, а ныне мичманы Шелгунов, Черневский, Хлодовский, Бобровский, а впоследствии и Доливо-Добровольский, составлявшие до этого времени, по-видимому, отдельный кружок, по своему направлению и цели сходный с военными кружками. Одновременно с этим, под влиянием, между прочим, Шелгунова, возникла мысль об организации кружка исключительно революционного направления для революционной пропаганды в войсках и о составлении программы для этой преступной деятельности. Составлению этой программы предшествовало несколько сходок, состоявшихся в марте, апреле и мае 1886 года, на которых обсуждались способы сношения с преступным сообществом, известным под названием группы «социал-демократов», от которых и получались издания преступного содержания.
Обращаясь от этого общего изложения к сущности дела, я нахожу: 1). Мичман Черневский изобличается в принадлежности к «военно-революционному кружку» гардемаринов, во главе коего стоял мичман Шелгунов. 2). Мичман Шелгунов при допросах, отобранных у него по возвращении из заграничного плавания, признал себя виновным лишь в принадлежности к революционному кружку. Между тем дознанием установлена не только принадлежность его к военному кружку, но и руководящее значение в этом кружке. По соображениям вышеизложенного я полагал бы обвиняемых мичманов Черневского и Шелгунова предать суду военно-морским судом. Главный военно-морской прокурор статс-секретарь Янвич-Яневский".
Нескольких из участников группы выгнали из корпуса, остальным надрали уши, вследствие чего они навсегда потеряли интерес и к Благоеву, и к его идеям. Но вот, что удивительно, несмотря на все старания историков в советское время, им так и не удалось найти в списках Благоевского кружка Петю Шмидта. Вывод из этого следует один – Петя Шмидт в те времена был весьма далек от идей всеобщего равенства и братства. Возможно, также и то, что, зная непредсказуемый характер своего сокурсника, гардемарины-демократы просто предпочли не посвящать его в свои тайны.
Впрочем, на флоте во все времена люди были разные. Так с революционерами российский флот впервые соприкоснулся еще в 1881 году. То были представители террористической организации «народная воля». Народовольцы планировали убийство императора Александра Второго при посещении им Кронштадта и мятеж на Балтийском флоте. С мятежом у них ничего не вышло, а бомба настигла русского императора в столице.