Я попросила маму созвать родных. Слава общественному транспорту: чудесным образом вся семья успела собраться. Вечером того же дня дедушка умер.
Врача вызвали уже после, и то лишь затем, чтобы он заполнил свидетельство о смерти. Он спросил, не прислать ли помощницу, чтобы обрядить покойника, но я отказалась: мне хотелось проводить деда самой. Я омыла тело и надела на него саван. Теперь он был готов отправиться в последний путь. Все как меня учили на первом курсе.
Сказать по правде, не знаю, что́ именно врач написал в свидетельстве о смерти. Он, как и все мы, прекрасно знал, что причиной смерти была старость. Но написать такого не мог: с юридической точки зрения смерть должна быть исходом болезни.
Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать…
1953. Неестественная смерть
Нечасто бывает, что человек предсказывает свою смерть. Нечасто и встретишь такого человека. Однако иногда это случается, и такую пациентку я видела своими глазами.
Миссис Ратцки родилась в 80-х годах XIX века в Латвии, и практически вся ее жизнь была омрачена теми или иными войнами. Обычная женщина, из простых крестьян, она отличалась удивительной физической и душевной силой.
В 1941 году, когда немецкие войска вторглись в Латвию, а антифашистское сопротивление было жестоко подавлено, ее муж и четверо сыновей были насильственно призваны в нацистскую армию. Все они погибли, кроме младшего – Славека, который выжил только потому, что попал в плен к англичанам. И это оказалось самой большой удачей в его жизни. В Англии он работал на ферме и там впервые увидел Карен. Он был голубоглазым красавцем со светлыми кудрями и весь словно светился, заражая окружающих своим жизнелюбием. Карен служила в Женской земледельческой армии, ей приходилось тяжело работать, дни тянулись долго, в конце дня она буквально не чуяла ног, но все-таки эти ноги приводили ее на свидания со Славеком.
После войны, в 1947 году, они поженились. Карен стала парикмахером, а Славек автомехаником. Вдвоем они сумели скопить денег, внести залог за домик с верандой и взять ссуду. Они чувствовали себя гордыми и счастливыми домовладельцами, их дочкам было уже шесть и семь лет, но тут началась эта история.
Однажды Славек получил письмо от своей сестры Ольги из Латвии. Ольга сообщала: их мама внезапно объявила, что скоро умрет и должна перед смертью увидеть своего единственного выжившего сына. И она уже подала прошение на выездную визу.
Впрочем, целых четырнадцать недель после этого письма не было ни единой весточки, и Славек решил, что затея уже забыта. Но он не мог даже представить себе, какой решительной может быть старая женщина. В одиночку, имея при себе только вторую пару ботинок и запасную шаль, миссис Ратцки отправилась пешком через всю Северную Европу, добралась до французского побережья и нашла корабль, чтобы переправиться через пролив в Англию.
Кажется, такое можно только выдумать. Но по тем временам случалось всякое. Миллионы людей проходили тысячи миль вдоль и поперек разоренной Европы, чтобы добраться хоть до какого-то дома. Или хотя бы убежища, где можно скрыться от преследований и опасностей.
Сперва Славек увидел полисмена у своих дверей. Страж порядка сообщил, что его коллегам в Рединге позвонила полиция Дувра. Туда доставили старушку, задержанную в порту и не говорившую по-английски. Единственным удостоверением ее личности был клочок бумаги с именем и адресом Славека. Это была его мама.
На следующий день полиция доставила миссис Ратцки в дом сына. Оба были потрясены. Мать прильнула к сыну и заплакала от счастья, благословляя его именем Иисуса Христа, Девы Марии и всех святых на небесах. «Ты – единственный сын, оставшийся у меня! Мой младшенький, самый прекрасный сыночек, мой лебедь, моя надежда! Я так хотела увидеть тебя еще раз хоть одним глазком! Теперь я умру счастливой!» И она снова благословила его.
– Ты не умираешь. Ты же не больна! – запротестовал Славек.
– Не больна. Но я стара и вижу фигуру Смерти. Это жнец. Я слышу свист его косы – он срезает старую траву, чтобы могла пробиться новая. Так жизнь устроена. Теперь я нашла покой, я довольна и прошу у Господа только мирной смерти под кровом моего любимого сына.
Через четыре дня у миссис Ратцки внезапно возник заворот кишок. По непонятной причине у нее перекрутилась петля кишечника – спасти в таких случаях может только немедленное медицинское вмешательство.
Утром того дня Славек проснулся раньше всех. Он вошел в гостиную, где на диванчике спала его мама, и увидел ее скорчившейся от боли. Она наклонялась вперед, стонала и раскачивалась, схватившись за живот. Когда он зашел, она подняла на него глаза – лицо было серым и осунувшимся, глаза потускнели. Он подбежал к ней и обнял.
– Сыночек, дорогой, эта ночь была такой долгой… Слава богу, утро привело ко мне Славека!
Славек перепугался, сбежал по лестнице и позвал Карен:
– Скорее! Тут что-то ужасное происходит!
Миссис Ратцки продолжала:
– Я должна благословить твоих жену и детей, прежде чем уйду…
Карен вызвала доктора. Обследовать миссис Ратцки было трудно, она вся была напряжена и почти не могла двигаться. Но врач не мог не заметить жара, пота, учащенного пульса и сильной боли.
– Я сделаю угол морфина, и пусть скорая доставит ее в больницу.
Шел 1953 год, и мне было восемнадцать лет. Это был первый год, когда я училась на медсестру в Королевской больнице Беркшира в Рединге. И как раз туда поступила миссис Ратцки. Нам велели приготовиться к приему женщины с кишечной непроходимостью неизвестного происхождения – возможно, с перфорацией и перитонитом. Старшая по палате приказала одной из медсестер взять меня с собой и объяснить, как подготовить пациентку к срочному исследованию брюшной полости.
Мы приготовили кровать, операционную каталку, поднос для лекарств и инфузионных растворов, инструменты, еще каталку для зондирования желудка и аспирации, капельницу для глюкозы и физраствора. Пациентку доставили, ей тут же измерили температуру (она была высокой) и давление (ниже нормы). Пульс был учащенным, но слабым, а кожа – бледной и покрытой по́том. Рот и язык у женщины пересохли, глаза потускнели, она была погружена в глубокий сон и дышала медленно: шесть – восемь вдохов в минуту. Очевидно, это был шок. Мне велели ее раздеть.
Славек стоял рядом, и штатная медсестра попыталась расспросить его, чтобы собрать анамнез. Однако Славек не знал даже возраста своей матери – то ли семьдесят пять, то ли восемьдесят. Он рассказал нам, что она была малообразованной простой женщиной, крестьянкой, работала в поле с семи лет, вышла замуж и родила девятерых детей – да, наверное, девятерых. Случались ли у нее выкидыши? Да кто ж знает. Болела ли она когда-нибудь? Вроде нет, она ничего об этом не говорила. Операции? Тоже вроде нет. Муж? Так он умер много лет назад.
А в этом время я снимала с миссис Ратцки все ее черные одежды, обнажая изможденное тело. Медсестра задумалась и сказала:
– Такое впечатление, что она голодала всю жизнь. Откуда она вообще здесь?
Тогда-то Славек и рассказал нам невероятную историю ее одиночного похода через всю Европу в Англию. Медсестра продолжала записывать:
– Поразительно! Трудно поверить, однако она здесь – значит, добралась все-таки. Но зачем?
Славек едва сдерживал слезы, его голос дрожал:
– Мама сказала моей сестре Ольге, что скоро умрет, но перед смертью хочет меня повидать.
– Выходит, это ее предсмертное желание?
– Выходит, так. Она сказала, что теперь счастлива и может спокойно умереть.
Наша медсестра была доброй и оптимистичной.
– Не бойтесь. Ваша мама попала в хорошее место. Это лечится. Вот увидите, она скоро поправится.
– Спасибо! Вы так добры!
Прибыл хирург-практикант, совсем молодой, лет двадцати четырех, – это была его первая самостоятельная операция. Он, как и я, нервничал и не решался начать. Он послушал легкие, еще раз проверил работу сердца, заглянул миссис Ратцки в глаза, уши и горло, проверил рефлексы, взял кровь для проверки на совместимость, установил капельницу с глюкозой и физраствором, подготовил аппарат для отсасывания содержимого желудка… но зонд пока еще не вводил. Потом снова ощупал твердый и вздутый живот и приложил стетоскоп, чтобы послушать перистальтику.
– Хм, – произнес он с мудрым видом, – позову ординатора.
И он ушел. А я продолжила готовить миссис Ратцки к операции. Мне было велено вымыть старушку и надеть на нее операционную сорочку. Было даже страшно ее перемещать – она была настолько хрупкой, что казалось, вот-вот сломается. Похоже, она весила не больше семи стоунов[4], и из этого высохшего тела торчал напряженный блестящий живот. Я задумалась, что за жизнь была у нее в Латвии…
Вскоре вернулся хирург в сопровождении ординатора. Ординатору было немногим больше тридцати, а то и меньше, но пять лет работы в медицине меняют многое. Вот уж в нем-то не было ни осторожности, ни колебаний – быстрый, самоуверенный, высокомерный. Постучав пациентку по животу, он прислушался.
– Что ты об этом думаешь? – спросил он младшего коллегу.
– Ну, я… э-э… слушал звуки перистальтики.
– И что ты думаешь о них?
– Ну, я обнаружил… э-э…
– Из того, что слышно, ни черта не понять. Нам придется вскрыть живот, чтобы посмотреть, в чем дело. Иди и закажи операционную. Диагностическая лапаротомия. Может, и гастрэктомия, резекция… в общем, как пойдет. Пойду поговорю с Картером. Посмотрим, захочет ли он взяться за это дело, или придется мне.
Они ушли. Спустя некоторое время в палату зашел мистер Картер, хирург-консультант, вместе с анестезиологом. Теперь уже Картер осматривал миссис Ратцки и изучал записи. Анестезиолога беспокоили истощенность пациентки и состояние шока. Он распорядился ввести зонд в желудок и немедленно начать откачку содержимого. Сказал, что премедикация не требуется, так как ей уже вкололи морфин. И заметил:
– Нужна форма согласия, но она же не может ее подписать. Кто-нибудь может?
– Вот ее сын, – ответила медсестра.
– Уговори его.
Консультанты вышли, медсестра взяла документ и направилась к Славеку.
– Мы должны отвезти вашу маму в операционную для срочного исследования брюшной полости. Не подпишете согласие за нее?
– Конечно! – и Славек тут же поставил свою подпись.
Никто не рассказал Славеку, в каком состоянии его мать. Никто не объяснил ему, что такое диагностическая лапаротомия, к чему может привести гастрэктомия или резекция желудка, какими бывают послеоперационные осложнения, которые так легко возникают у пожилых людей после серьезных операций. Никто даже не намекнул, что операция может привести к смерти более мучительной и уж точно более медленной, чем беда, случившаяся ранним утром. Ни врач, ни медсестра не обсуждали со Славеком ни предсмертного желания его матери, ни ее уверенности в неминуемой кончине, ни ее удивительной решимости приехать в Англию, чтобы повидаться с ним перед смертью, ни ее принятия этой смерти после встречи. Никому не пришло в голову задать ему естественный человеческий вопрос: а чего бы его мама на самом деле хотела? Все вокруг принимали решения за миссис Ратцки, пока она находилась в глубоком наркотическом сне. И никто не предложил подождать, пока она проснется и сможет говорить сама.
Именно тогда, в возрасте восемнадцати лет, я впервые начала всерьез задумываться о смерти.
Жизнь спасена
С того момента, как скорая приехала в дом Славека, до доставки миссис Ратцки в операционную прошло меньше часа. Мистер Картер сам взялся оперировать, а ординатор и интерн помогали ему. Брюшную полость вскрыли, и медикам удалось понять причину кишечной непроходимости: это действительно был заворот кишок, странгуляция. Так говорят, когда какая-то петля кишечника перекручивается вокруг оси. Чаще всего это происходит в тазовом отделе толстой кишки, причем обычно у пожилых. Из петли откачали содержимое при помощи иглы для аспирации, раскрутили ее вручную, затем исследовали остальной кишечник, но там все было в порядке. Всю операцию наша пациентка пролежала под капельницей с глюкозой и физраствором, а из ее желудка в это время откачивалось содержимое. Чтобы снизить давление на тазовый отдел кишечника, в левой паховой области пришлось сделать колостомию – как все считали, лишь на время. Колостомией называют процедуру, когда одна из петель кишечника через разрез в животе выводится на поверхность кожи и удерживается в нужном положении с помощью швов. Потом в кишке проделывается отверстие, и содержимое стекает в специальный мешок.
Сама операция была простой, но возникли проблемы с анестезией. Миссис Ратцки была уже стара, истощена и находилась в состоянии глубокого шока. Артериальное давление оставалось низким, слишком низким для поддержания нормального кровообращения, так что надо было добавить кардиостимулирующие препараты и кислородную поддержку. К тому же у нее была снижена активность дыхательного центра, и пришлось провести трахеотомию. Анестезиолог проделал искусственное отверстие в дыхательном горле (трахее) и провел по нему вниз эндотрахеальную трубку, чтобы по ней под положительным давлением поступали кислород и другие газы. В качестве газа для анестезии был выбран эфир. Однако у миссис Ратцки эфир вызвал серьезное осложнение – судороги. Потребовалось внутривенно ввести антидот и прекратить подачу анестетика, заменив эфир на смесь кислорода и углекислого газа. В общей сложности пациентка провела в операционной около трех часов, и большую часть этого времени анестезиолог боролся за ее жизнь, спасая ее каждый раз, когда врачи считали, что уже конец.
Из операционной миссис Ратцки перевели в палату. В 1950-х годах не существовало послеоперационных отделений интенсивной терапии, так что обязанности по уходу легли на старшую медсестру и ее команду. Нас предупредили, что это тяжелая больная, так что для нее подготовили небольшое отдельное помещение. Старшая сестра приняла пациентку, еще раз проверила ее состояние и велела одной из медсестер дежурить у постели. В те дни еще не было никаких мониторов, которые автоматически контролируют состояние пациента. Оставалось полагаться на опыт и внимательность медсестер.
Славеку пришлось вернуться на работу. Ему посоветовали позвонить в больницу в полдень и навестить маму вечером. Он позвонил, и ему сообщили, что его мама перенесла операцию хорошо, но все еще находится под наркозом. Когда он примчался в больницу, сразу же после работы, она еще не проснулась. Его напугала дыхательная трубка, торчавшая из горла, но сестра уверила его, что это временно: трубку уберут, как только у миссис Ратцки будет достаточно сил, чтобы нормально дышать. Потом он спросил, почему ей делают переливание крови, и снова его успокоили, что это обычное дело после такой непростой операции. Шипящий кислородный баллон у ее постели его пугал, но и утешал: для мамы делается все возможное. Все будет хорошо. Она спокойно спала, и он тихонько ушел домой.
Однако на следующий день Славек заволновался всерьез: он увидел, что руки его матери привязаны к кровати. Медсестра объяснила, что это было необходимо, так как миссис Ратцки, едва очнувшись, попыталась вытащить из трахеи дыхательную трубку. Мать повернула голову и посмотрела на сына измученными глазами, но не могла ничего сказать из-за трубки в горле. Славек погладил маму по руке, поцеловал в лоб и прошептал:
– Мамочка, все наладится. Они знают, что делают.
На третий вечер баллон с кислородом уже убрали, но трубка оставалась в горле, а руки все еще были привязаны. На вопрос Славека медсестра ответила, что утром будет обход, тогда врач все и решит. Славек успокоился и сказал маме, что завтра хирург ее посмотрит и все будет хорошо.
Однако не все было хорошо, и мы, медсестры, об этом знали.
Во-первых, пробуждение после наркоза было неестественно долгим. Более суток пациентка даже не начинала приходить в сознание, а затем началось болезненное возбуждение. Миссис Ратцки рвалась из постели, и ее удерживали две медсестры. Она пыталась закричать, но не могла издать ни звука из-за трубки в трахее и поэтому хотела ее вытащить. Мы, медсестры, старались объяснить, что трубка должна оставаться на месте еще несколько дней, но потом поняли, что миссис Ратцки совсем не говорит и не понимает по-английски. Через несколько дней мы осознали, какая нелегкая задача стоит перед нами. Пациентка внимательно наблюдала за нами и, как только медсестра отвернулась, снова попыталась вытащить трубку. Ее снова остановили. Потом была беда с желудочным зондом, подсоединенным к машине для аспирации. Потом миссис Ратцки заметила капельницу для переливания крови и стала примериваться к ней, чтобы выдернуть. И вот тогда ночная медсестра привязала бедняге руки к кровати: ночью дежурных сестер меньше, и пациентка наверняка бы преуспела.