Отдельного исследования заслуживает деятельность Шестакова в качестве литературного и художественного критика, писавшего преимущественно о современных русских и европейских авторах. Лучшее из этого достойно не только внимания, но и переиздания. Составленная П. Д. Шестаковым библиография прозаических публикаций отца за 1891–1927 гг. насчитывает 280 позиций. В 1899–1900 гг. Шестаков регулярно печатался в литературном приложении к «Торгово-промышленной газете», в 1900–1904 гг. в журнале «Мир искусства» (24 статьи и рецензии), в 1906–1907 гг. в газете «Слово», откликаясь в частности на сочинения Соловьева, Розанова, Брюсова. Однако, несмотря на сотрудничество в «Мире искусства» и личные связи с некоторыми деятелями символистского круга, причем людьми одного с ним поколения, он так и не стал для них «своим». В этом специфика судьбы Шестакова-поэта.
Ровесник Зинаиды Гиппиус, в истории литературы Дмитрий Петрович остался в предшествующей эпохе, среди «предсимволистов», ставших связующим звеном между разношерстным поколением «восьмидесятников» (Минский-Надсон-Фофанов) и более монолитным поколением «декадентов» (Сологуб-Бальмонт-Брюсов). «Паспортный» возраст значил немного: по времени рождения и те, и другие принадлежали в основном к 1860-м годам, а их творчество так или иначе развивалось в русле «новых веяний» и «новых исканий». Однако родившиеся в первой половине 1860-х годов успели дебютировать в начале 1880-х годов, а наиболее талантливые и удачливые составили себя «имя» в литературе на протяжении этого десятилетия и к моменту дебюта «старших символистов» в первой половине 1890-х годов уже были «мэтрами». Показательна судьба Фофанова: в начале 1900-х «декаденты» относились к нему с подчеркнутым уважением, видя в нем не только популярного и признанного поэта, но и одного из своих предшественников, а он отзывался о них насмешливо и даже грубо. Родившимся в конце 1860-х годов и не ставшим «декадентами» выпала незавидная участь – уже в молодом возрасте оказаться если не «за бортом», то, по крайней мере, в стороне от «столбовой дороги». Исключение составил только Бунин (на год младше Шестакова), дебютировавший как поэт, но «вовремя» перешедший на прозу. Остальные – взять в пример хоть Владимира Лебедева, «благословленного» Майковым, – если и добивались признания, то лишь на короткое время, за которым следовало забвение.
С литературными, в том числе символистскими, кругами Шестакова связывал Перцов, не только друг, но и активный участник «литературного процесса». 14 апреля 1926 г., получив машинописный сборник его избранных стихотворений, Дмитрий Петрович написал жене: «Меня очень тронула <…> верная дружба П. П. Перцова. У меня вообще не так много было в жизни друзей, потому что я схожусь с людьми как-то тяжело (может быть, это и лучше: не обесцениваю дружбы). Но, когда были, то верные». Учитывая роль Перцова в жизни и литературной судьбе Шестакова, следует сказать о нем подробнее[8].
К середине 1890-х годов Петр Петрович уже был известен в литературных кругах – сначала родной Казани, потом Петербурга – в качестве журналиста и критика, «сменившего вехи» от народничества к «новым течениям». Он переписывался с Фетом, бывал у Майкова и Полонского, дружил с Мережковским и в то же время не терял связей с народническими кругами. Именно широта взглядов и эклектичность литературных и эстетических воззрений позволяли Перцову выступать в качестве «собирателя» и даже «объединителя» разнородных литературных сил, пусть на короткое время. Результатом этой работы явилась составленная им антология «Молодая поэзия. Сборник избранных стихотворений молодых русских поэтов», увидевшая свет в 1895 г. В книгу вошли семь стихотворений Шестакова, но заметного внимания – ни доброжелательного, ни недоброжелательного – они не привлекли. Характерный пример – отзыв Брюсова в письме к Перцову от 12 марта 1895 г.: «Бывают люди и с прекрасным голосом, но без музыкального слуха – конечно, им не быть певцами. <… > Боюсь, нет ли той же болезни и у Шестакова, хотя он несомненно талантлив и меня очень интересует»[9].
Хронологически поэтическое творчество Шестакова распадается на два периода – 1888–1914 гг. и 1925–1934 гг., разделенных одиннадцатью годами «молчания». Перцов сообщал, что Дмитрий Петрович писал стихи уже в гимназические годы, но самые ранние из сохранившихся датированы 1888 г., когда тот учился в университете. Набравшись смелости, юный автор 30 ноября послал шесть стихотворений в сопровождении почтительного письма Афанасию Фету, которого боготворил. В этих опытах немало банальных образов и даже погрешностей против формы и размера, но в целом их можно признать «выше ординара». Иначе пожилой, часто болевший и погруженный в собственные литературные труды Фет едва ли бы стал уделять им внимание, поправлять и рекомендовать в печать – не потому же, что там содержались посвящения ему…
Маститый поэт не просто прочитал пробы пера безвестного казанского студента и сказал ему слова одобрения, но отнесся к присланным стихам серьезно и критично. Шестаков был счастлив и 12 декабря 1888 г. писал Фету: «Как, какими словами выразить мне ту глубочайшую благодарность, какою я обязан Вам за Ваш столь же скорый, сколько и обязательный ответ на мое письмо? Как передать радость, охватившую меня при чтении Вашего лестного отзыва о моих стихотворениях? То, что Вы изволили высказать о достоинствах содержания их, побудит меня к дальнейшему совершенствованию на поэтическом пути, дает мне новые силы, вдохнет новую смелость. <… > Я как драгоценность сохраню Ваше письмо не потому только, что оно содержит столь лестный отзыв одного из любимейших моих поэтов о моих стихотворениях, но еще более потому, что оно дает советы, необходимые для начинающего поэта».
Фет советовал «не торопиться» с публикацией (из отправленных учителю стихотворений Шестаков опубликовал лишь несколько, причем наиболее поздних), но уже в марте 1891 г. «дал добро» на издание отдельного сборника. Однако в отличие от большинства современников, стремившихся выпустить книгу при первой возможности, Дмитрий Петрович предпочел повременить и ответил, что на издание сборника пока не решается, хотя ему очень дорого «одобрение знатока, в эстетический вкус которого он вполне верит и произведениями которого восхищается». Около 1896 г. Шестаков послал свои стихи Полонскому, который вместе с Фетом и Майковым составлял «лирический триумвират», но тот подверг их «сокрушительному разносу». «Получилась коллизия авторитетов, которая смущала умы и требовала разрешения, – вспоминал Перцов. – В качестве суперарбитра оставалось привлечь последнего из триады. Я и обратился к Майкову с письмом, в котором просил возможности подвергнуть его суду создания новой музы. Ответ – и, конечно, любезный – не замедлил. <…> Поэт принял меня в кабинете и сам стал читать стихи молодого «экзаменующегося». Увы, его приговор был довольно строг и скорее приближался к отзыву Полонского, нежели Фета».
В 1898 г. Шестаков переписал 21 стихотворение в отдельную тетрадь и снабдил ее титульным листом, вероятно, задумавшись об издании книги. Его первый и единственный сборник, включавший 41 стихотворение и переводы, вышел в самом конце 1899 г. и открывался написанным в 1891 г. посвящением Фету («Твой ласковый зов долетел до меня…»): набранное курсивом, оно смотрелось как манифест.
Инициатива выпуска книги принадлежала Перцову, обозначенному на титульном листе в качестве издателя; он принимал участие в составлении и, возможно, правил тексты. Вкусу друга Шестаков доверял безусловно, сообщал ему стихи по мере написания и почти всегда соглашался с предложенными поправками. «И во владивостокский период отец продолжал по-старому посылать П. П. Перцову все свои новые стихотворения: на многих авторских подлинниках стихотворений этого периода имеются пометки: «П. П. П. заказным такого-то числа»» (письмо П. Д. Шестакова Л. К. Долгополову от 22 февраля 1972 г.).
Выпущенная тиражом 300 экземпляров, книга со временем стала редкостью. Когда Шестаков лишился последнего авторского экземпляра, Перцов в декабре 1931 г. послал ему свой (возможно, единственный) с надписью «Многоуважаемому автору на добрую память от неизменного поклонника П. П.» (цит. по письму П. Д. Шестакова Л. К. Долгополову от 4 января 1970 г.). К сожалению, местонахождение этой книги, хранившейся у сына поэта, неизвестно. Неизвестно и местонахождение экземпляра, подаренного С. П. Шестакову с надписью «Дорогому брату и собрату»: он находился у П. Д. Шестакова и был подарен им Л. К. Долгополову (у которого его видел пишущий эти строки), но пропал после кончины последнего в 1995 г.
На фоне поэтических новинок 1900 г. – «Иллюзий» Фофанова, «Тишины» Бальмонта и «Tertia vigilia» Брюсова – «Стихотворения» Шестакова потерялись, хотя о них с похвалой отозвался Владимир Соловьев в письме к автору: «Очень тронут Вашим напоминанием о Фете. Веяние его почудилось мне и в Ваших стихах, которые проглотил с отрадою». Шестаков посвятил Соловьеву два стихотворения: одно, видимо, послал вместе с книжкой, другое стало откликом на его безвременную кончину полгода спустя.
Единственная опубликованная рецензия на сборник принадлежала самому издателю, приличия ради укрывшемуся за «прозрачным» псевдонимом «П. Казанский»[10].
В 1900-е годы, живя в Константинополе и Варшаве, Дмитрий Петрович продолжал печататься как поэт и критик в столицах и на родине – от либерального литературного приложения к газете «Слово» (при посредничестве Перцова) до консервативного и антиреволюционного (по мнению некоторых современников – «черносотенного») «Казанского телеграфа»[11]. Выберу просто наугад.
С течением лет поэтическая активность пошла на убыль, и он нередко отдавал в печать старые тексты. С 1914 г. Шестаков перестал писать стихи на целое десятилетие – то самое, на которое приходятся едва ли не самые трагические события русской истории XX века. О его отношении к политическим реалиям мы почти ничего не знаем, а в поэзии они вообще не отразились.
Переезд во Владивосток к сыну и восхищение красотой природы Приморья, где Дмитрий Петрович решил остаться надолго, вызвали новый творческий взлет. В конце 1931 г. Петра Дмитриевича перевели в Москву. Отец уехал из Владивостока 26 ноября и, прогостив месяц в столице у сына, вернулся в Казань. В Москве он встречался с Перцовым, который как раз заканчивал книгу мемуаров. Память о прошлом навеяла несколько посвященных ему стихотворений, включая «Автору “Венеции”»:
Имеется в виду книга Петра Петровича «Венеция» (СПб., 1905), переизданная под заглавием «Венеция и венецианская живопись» (М., 1912). По выходе поэт получил оба издания с дарственными надписями: «Милому Дмитрию Петровичу Шестакову от старинного приятеля. Автор. 1906 30/I Спб.» (собрание А. Л. Соболева); «Дорогому Дмитрию Петровичу Шестакову на память о друге-авторе. Москва. 1913 г. 30/I».
Вспоминая друга в мемуарах (где был воспроизведен и его портрет работы художника Кубли), Перцов сообщил, что «на вечерней заре последовал новый расцвет его дарования». Эти строки были опубликованы в 1933 г., при жизни поэта, но ни до того, ни после, вплоть до 1970 г., ни одно из поздних стихотворений Шестакова не появилось в печати.
По возвращении в Казань в конце 1931 г. Шестаков еще некоторое время, как бы по инерции, продолжал писать стихи, но количество их не превышает нескольких десятков (последнее из известных датировано 16 декабря 1934 г.). В инскрипте Шестакову на «Литературных воспоминаниях» Петр Петрович процитировал его строки: «И веет юною истомой через разлуку стольких лет», – а в ноябре того же 1933 г. получил от него рукописную тетрадь стихов 1925–1933 гг. «Inedita» («Неизданное»), с дарственной надписью: «“Там хорошо, где нас нет”. Первому и самому дорогому читателю Петру Петровичу Перцову от автора». Тексты из этой тетради, использованные Перцовым при составлении «изборника», впервые введены в научный оборот в собрании стихотворений Шестакова «Упрямый классик» (2014; далее Шестаков–2014) в качестве последней авторской воли.