А Густав Третий меж тем уже обратил свой взор к Австрии – единственной союзнице России по турецкой войне.
– Попробуем выбить хоть этого габсбургского туза из русской колоды! – смеялся шведский король в кругу друзей.
В письме австрийскому наследному принцу Густав навязчиво приглашал последнего посетить маневры своей армии в Шонии. Принц, посоветовавшись со своими министрами, от приглашения вежливо отказался. Но Густава дипломатические неудачи, казалось, нисколько не смущали. Вечерами на сон грядущий король читал письмо своего посла в Петербурге, барона Нолькена, и отдыхал душою. Чего только ни писал, не жалея черных красок, барон о России: неурожаи и голод, рост цен и воровство, беспомощность русской армии и полное расстройство финансов.
– Боже мой! – искренне возмущалась Екатерина Вторая, которой агенты регулярно доставляли копии перлюстрированных писем шведского посла.
– Поверить Нолькену – нас всех давно уже нет в живых! Бедный Густав, можно только представить, какие картины родятся в его и без того воспаленном мозгу!
Неприязнь к России шведский монарх испытывал всегда. Еще мальчишкой, слушая рассказы ветеранов о походах Карла Двенадцатого, Густав сжимал в бессилии кулаки, клянясь отомстить за позор Полтавы и вернуть Отечеству славу первой военной державы. Болью отозвались в нем и позорные параграфы Ништадтского мира, навязанная Швеции дворянская конституция, лишавшая короля единоличной власти. Особенно ж раздражало Густава традиционно сильное влияние российских дипломатов на аристократов Стокгольма. Прорусски настроенная партия «шапок» почти всегда одерживала верх над профранцузской партией «шляп». И изменить это положение был не в силах даже сам король.
– Русская императрица имеет в моей собственной стране более власти, чем я! – жаловался Густав в минуты откровения своим братьям.
– Конечно, – соглашались те. – Позор Ништадта дерзает сердце каждого шведского патриота!
– Разумеется, царь Петр был великим государем, – рассуждал далее шведский король. – Но ведь его давно уже нет в живых, а мертвецы не могут держать за рукава живых!
– Густав! – разом сложили руки на эфесы братья-герцоги. – Одно лишь слово – и мы на солдатских штыках вернем тебе единоличную королевскую власть!
– Еще не время для столь решительного шага, – останавливал их король. – Петербург ныне следит за каждым моим шагом!
Подходящее время для государственного переворота наступило лишь в 1772 году, когда занятая войной с Турцией Екатерина Вторая ослабила свое внимание к северному соседу.
– Теперь или никогда, – объявил своим сподвижникам шведский король. – Я захвачу Петербург и свалю на землю памятник Петру!
Перво-наперво агенты Густава быстро распространили слух о том, что русские собирают в финских пределах огромное войско, чтобы идти на Стокгольм. В народе поднялся ропот. Все требовали от дворянского правительства разъяснений. И тогда за дело взялся Густав Третий. Во главе верных батальонов он окружил парламент, и представители сословий под дулами ружей беспрекословно подписали все пятьдесят семь пунктов отмены конституции.
– Ура! – размахивали шляпами на улицах Стокгольма монархисты, – революция свершилась!
Однако сам король был еще весьма далек от торжества победы. Густав прекрасно понимал, что, отменив конституцию, он одновременно нарушил и Ништадтский договор. Поэтому, низложив парламент, король затаился в ожидании реакции европейских дворов на свою дерзость. Больше иных его волновали при этом, разумеется, Петербург и Потсдам.
– Каков молодец! – обрадовался, получив известие о шведском дворцовом перевороте, прусский король Фридрих. – Теперь у России забот прибавится!
– Какой деспот! – воскликнула, узнав о случившемся, Екатерина Вторая. – Ведь всего два месяца назад он клялся своему народу в неприкосновенности всех прав и законов. Воистину нет коварству тщеславного! Я этого так не оставлю!
И вновь по Швеции поползли слухи, будто русская императрица уже определила дату вторжения, а на кронштадтском рейде качаются семь десятков галер, готовые в любую минуту сбросить у Стокгольма сорокатысячный десантный корпус. Слухи эти, впрочем, не подтвердились. У Екатерины хватало дел на турецком фронте. Единственно чем тогда ограничился Петербург, было усиление гарнизонов в русской Финляндии.
– Слава богу, буря затихла! – облегченно вздохнул Густав. – В следующий раз я ее раздую уже сам, но только тогда, когда это будет надо мне самому!
Впрочем, через некоторое время напряжение между Стокгольмом и Петербургом несколько спало. А затем состоялась и первая встреча «графа Готландского» – под этим псевдонимом Густав Третий приехал на встречу с Екатериной Второй. Слегка пожурив строптивца, императрица затем обласкала его, не забыв при этом и щедро одарить золотом. В ответ граф Готландский подарил наследнику Павлу экипаж с лошадьми.
В Петербурге Густав больше месяца предавался увеселениям.
– Я люблю мир, – многозначительно сказала Екатерина Густаву на прощание. – Но в случае агрессии сумею защититься!
– Что вы, что вы! – замахал руками шведский король.
– Каков прохвост! – сказала Екатерина, когда карета с королем скрылась за поворотом дороги. – Ему нельзя верить ни на грош!
Сам Густав Третий встречей остался доволен.
– Кажется, я обманул московскую царицу! – сказал он, вернувшись домой, младшему из братьев, Адольфусу. – Путешествие удалось, и скоро мы будем пожинать плоды его!
Впрочем, Густав тоже попытался напустить дыма в глаза, всюду публично заявляя:
– Я в величайшей монархине узнал самую любезную женщину своего времени!
Сама же Екатерина была иного мнения о своем недавнем госте. Агенты в Норвегии почти сразу доложили ей о тайных интригах Густава в Норвегии. Это императрицу нисколько не удивило.
– Я вижу, что молодой шведский король не придает никакого значения самым торжественным клятвам! И я вам ручаюсь, что этот король такой же деспот, как сосед мой, султан! – говорила она в близком кругу.
Густав мечтал, что отныне Екатерина будет прислушиваться к его мнению.
Но ожидания шведского короля не оправдались. Переписка короля и императрицы была и вправду весьма оживленная, но, к большому неудовольствию Густава, в своих письмах Екатерина говорила исключительно о воспитании своего старшего внука Александра, подробнейшим образом описывая порядок купания малыша, систему вентиляции воздуха в его спальне, нахваливала полезность прогулки с детьми в свежую погоду.
Положение Швеции было далеко не блестящее. Из года в год ее постигали неурожаи, народ откровенно голодал. А упрямый король Густав пускал все запасы хлеба на водку, чтобы не пустовала казна. Водкой можно было залиться. Этот период шведской истории получил впоследствии наименование «эпохи казенного пьянства».
Так шли годы. Монархи переписывались, обменивались поздравлениями, но глаз друг с друга не спускали. В 1783 году состоялась вторая встреча Густава и Екатерины. Снова обменивались любезностями. Сразу же после встречи шведский король поспешил заключить секретный договор – Людовиком Шестнадцатым, а Екатерина отдала распоряжение о немедленной инспекции всех северных крепостей. А для того чтобы кузен не потерял чувства реальности, она отправила ему письмо.
«Говорят, что вы намереваетесь напасть на Финляндию и идти прямо к Петербургу, по всей вероятности, чтобы здесь поужинать! – писала она с тонким ядом. – Я, впрочем, не обращаю внимания на такую болтовню, в которой выражается лишь игра фантазии».
Как известно, в сложнейших политических поединках первыми всегда скрещивают шпаги дипломатические посланники. В этой многолетней схватке русских дипломаты разили шведов наповал!
Первым поставил себя в особое положение в Стокгольме хитрый и ловкий граф Остерман. Немалого труда стоило Густаву от него избавиться. Но уехал Остерман, приехал Марков, сразу же крепко взявший в свои руки вожжи политических интриг. Выпроводили Маркова, на смену ему заявился граф Алексей Разумовский, известный всей Европе как беспардонный и коварный интриган и ловелас.
– Я порой не понимаю, с кем я сражаюсь в своем парламенте! – негодовал король. – С моими заклятыми врагами – Акселем Ферзеном и семейством Браге или же с русским послом. Каждый миг я чувствую его присутствие за своей спиной. Это становится уже невыносимым!
На сейме 1786 года Алексей Разумовский с помощью своего союзника, графа Ферзена, и прорусской партии «шапок» с треском провалил в парламенте все предложения короля.
Кроме постоянно интриговавшей оппозиции, не все было ладно у короля и в его ближайшем окружении. Ни для кого в Швеции не было большим секретом, что Карл Зюдерманландский сам мечтал о престоле, а потому втайне радовался недовольству оппозиции своим старшим братом.
Но именно теперь король Густав решил, что час расплаты с Россией близок! В гаванях снаряжался многочисленный флот. Вышел указ о вербовке матросов. На главных площадях шведских городов вывесили желтые вербовочные флаги. Желающих идти на флот было немало. Рассудительные шведы понимали, что их заберут все равно, ну, а добровольцам платят несравненно больше. Помимо вербовочных матросов на флот мобилизовывали в полном составе команды купеческих судов, силой гнали жителей приморских сел, промышлявших рыболовством.
По дорогам гремели барабаны. Здоровые белобрысые солдаты орали во всю глотку:
Граф Разумовский, скривившись, прикрыл окно:
– Какой идиотизм! И после этого пусть кто-то мне еще скажет, что шведы – культурная нация!
Стекло дрожало от солдатского топота. Граф торопился на аудиенцию к королю.
– Ваше величество, чем вызваны ваши военные приготовления? – напрямую обратился он к Густаву, после взаимных приветствий. – И почему они проводятся сколь таинственно, столь и поспешно?
Алексей Кириллович Разумовский
– Только одним, – притворно вздыхал король. – Россия вооружает большой флот, и мы в такой ситуации просто вынуждены думать об усилении своей обороны!
– Но ведь о цели вооружения нашего флота вашему величеству хорошо известно! – напирал Разумовский. – Этот флот вскорости покинет пределы балтийские и уйдет в южные средиземноморские. Где же логика?
– Увольте меня от ответов на ваши дурацкие вопросы! – не выдержал, в конце концов, Густав. – Я болен и аудиенция окончена!
– Что ж, – объявил своим сотрудникам Разумовский, вернувшись в посольство. – Кажется, наступает жаркое время. Жгите декретные документы! Будем готовиться к войне! Впрочем, надо не иметь никакого здравого смысла, чтобы задирать Россию, когда у нас только в Пермской и Вятской губерниях людей поболее, чем во всей его Швеции!
Больше всего на свете шведский король любил пышные церемонии и празднества. И сейчас, когда в его жизни наступал момент, которого он ждал столько лет, и обставить его Густав Третий желал с максимальной пышностью.
– Война с Россией будет недолгой и веселой! – радовался он. – Мы просто прокатимся до Петербурга и вернемся обратно. Это будет триумф, достойный римских императоров, уж за это я ручаюсь!
Оптимизм монарха разделили, однако, далеко не все.
Задирать Россию было весьма опасно, но Густав все же на это решился. В тот день придворный банкир сообщил, что в казначейство через английские и прусские банки поступили обещанные деньги от султана Абдул-Гамида. То была плата за задержку на Балтике эскадры Грейга – пять миллионов звонким золотом. На эти деньги шведский король и собирался воевать.
Пересылка столь солидной суммы не осталась без внимания русской разведки. Но Екатерина поняла это по-своему:
– Густаву султаном плачены деньги, чтобы он нас стращал сказками о нападении, да чтобы мы, сиих сказок испугавшись, эскадру Грейговскую в пределы Медитеранские не пустили, а оттого султану в войне с нами послабление вышло. Но я сей хитрости не убоюсь и эскадру пошлю!
– Ну а ежели Густав не блефует, а действительно намеревается идти войной? – осторожно спрашивало Екатерину ближайшее окружение.
Та лишь отмахивалась, смеясь:
– Сей фуфлыга-богатырь только рыцарские романы читать и умеет, куда ему, сердешному, в настоящую драку!
Однако то, чего еще не видела императрица, было давно понятно нашему послу в Англии графу Воронцову, который имел от своих людей в парламенте информацию самую конфиденциальную.
– Сердце разрывается, когда я думаю об упрямстве в отправке эскадры в Архипелаг, когда новый враг на глазах всего света грозит кулаком в петербургские окна! – откровенничал он с посольским секретарем, закончив писание очередного секретного послания в столицу.
Волновался и гофмейстер Безбородко. По должности и чину он был всего лишь помощником при вице-канцлере, графе Остермане, но на самом деле все нити внешней политики были именно в руках этого хитрого малоросса.
– Спровадим Грейга, а тут и швед под Кронштадтом всею силой объявится! Чем оборонимся тогда? Оглоблями? – горячился он, то и дело подтягивая сползавшие шелковые чулки.
Генерал-поручик Михельсон с тревогой доносил из приграничного Вильманстранда, что шведы собирают на границе войска, а на озере Сайма готовят флотилию лодок. С чего бы это?
Наконец встревожилась и сама Екатерина. Архипелаг Архипелагом, но безопасность столицы была куда важнее. Пребывая в сомнениях, вызвала она в Царское Село Чичагова, которому поручено было возглавить Балтийский флот после убытия Грейга.
– Справишься ли в случае шведской агрессии собственными силами? – спросила она с нескрываемой тревогой вошедшего в приемную залу адмирала.
Чичагов был человеком бесхитростным и честным. Императрице он заявил с прямотой обескураживающей:
– Даже ежели по всем сусекам скрести, то более пяти кораблей линейных не наскрести. А с таковыми силами можно лишь геройски помереть, но одолеть шведа никак, ибо против силы надобно выставлять таковую же силу, а оной у меня, увы, матушка, нету!
Адмирал Чичагов П.В.
И руки в стороны развел.
Отъезжая из Царского Села у въездных Египетских ворот встретил адмирал коляску генерал-аншефа и вице-президента военной коллегии Мусина-Пушкина, которая катила во дворец. Генерал вяло помахал Чичагову рукой. Оба прекрасно понимали в чем дело – Екатерина спешила узнать и о состоянии нашей армии и флота в балтийских пределах, чтобы принять какое-то важное решение.
Мусин-Пушкин тоже врать императрице не стал:
– Ваше величество, положение, прямо скажу, самое никудышнее. У нас вместе с гвардией наберется менее восьми тысяч, это даже ежели всем старикам гарнизонным да инвалидам ружья раздать. Против этого ополчения сиротского король шведский имеет до семи тысяч отборного десантного войска, гребной флот с армейскими командами да в Финляндии на границе в готовности полнейшей более двадцати тысяч испытанных ветеранов.
– Что же вы намереваетесь делать? – с грустью спросила императрица.
– Без боя мы, конечное дело, врагу землицы нашей не отдадим! – почесал затылок генерал-аншеф, – но боюсь, что Петербург нам не удержать!
Последним в тот день к Екатерине прибыл главный кронштадтский начальник, вице-адмирал Пущин. Екатерина Пущина не любила, за что – и сама не знала, ну не нравился ей сей флотовождь – и все тут!