«Как раз в последний год его жизни, в 81-м. Я-то с 1970 года каждый год ездила в Испанию, как и мама, а он с детства не был. Ему не разрешалось, потому что – военный. Помню, как Валерка говорил: «Последний год доиграю, Танька, и мы с тобой в Бильбао поедем. Будем оформлять документы». Он очень хотел в Бильбао, очень. Так запала ему в душу та детская поездка.
Тем более что и друг-испанец у него там был – по имени Хави. Он уже тоже умер, а раньше был вратарем в местном «Атлетико». Когда мы были в Испании, он жил этажом выше нас, и они с братом все время в футбол гоняли. В 81-м Хави был жив-здоров, и Валерке не терпелось его увидеть и пройтись вместе по всем родным местам.
Когда приезжаешь, видишь этот дом, проходишь по этой улице – эмоции невероятные. Вспоминаешь, как каждое воскресенье идешь утром в церковь, тебя все угощают – кто конфетками, а кто и монетками. Так заведено. Валерка, правда, всегда шел мимо церкви. А я – туда, обязательно. Клаудио, настоятель храма, не начинал, спрашивал: «А где русита?» – то есть русская. Приду – начинает. Племянница Бегонька приезжала, я ей все показывала – она плакала, у нее мурашки по всему телу были. И рынок на том же месте – да все! Бильбао очень изменился, но как-то так вышло, что все харламовские места какими были, такими и остались».
Пароход из Одессы
Мама Харламовых в разговорах с детьми нечасто вспоминала, как в 12 лет приехала в СССР. Единственное, по словам Татьяны Борисовны, – что в Одессе, куда приплыл пароход с отправленными подальше от гражданской войны испанскими детьми, жила в детском доме. Относились к ним радушно, но все это было не то.
Ведь в Бильбао ее семья жила в многокомнатном доме, у обеспеченных родителей. Но, когда началась гражданская война, отец был на стороне республиканцев, и маму отца, то есть бабушку Харламова, посадили в тюрьму. Мама Валеры, испанская пионерка, оказалась на улице. У сестры Харламова до сих пор хранится ее пионерская книжечка.
«За ними гонялись, – вспоминает Татьяна Борисовна. – Бильбао, Сан-Себастьян, Сантандер, то есть страна басков, – это был самый эпицентр гражданской войны. И детей старались спасти, отправляли их в Советский Союз целыми пароходами. Правда, родственники все равно обвиняют бабушку с дедушкой, что не спрятали ее, что разрешили уехать. Но как знать, что бы с ней было, где бы она оказалась.
Мама двадцать лет, с 36-го по 56-й, ничего не знала о судьбе своих родителей. Какая там была история! Когда испанских детей во время Великой Отечественной войны эвакуировали из Саратова в Тбилиси по Волге, было три парохода. Два попали под фашистскую бомбежку. И в Испанию сообщили, что все дети погибли. А мама – единственный ребенок в семье.
Она была на третьем пароходе.
Когда закончилась война, повзрослевшие дети хотели уехать. Но Сталин сказал: «Мы брали детей у республики – республике и отдадим. А там – Франко». И только в 53-м, когда Сталина не стало, Красный Крест начал заниматься этим вопросом. Эта организация договорилась с советским правительством: кто хочет поехать на родину – пожалуйста. Так дедушка с бабушкой и узнали, что их дочка жива.
Мы с Валеркой и мамой поехали в 56-м первым же пароходом из Одессы, «Крым» назывался. Момент приезда в какой-то город на Гибралтарском проливе вижу как сейчас. Огромный коридор. С одной стороны – те, кто приехал, с другой – те, кто встречает. Между ними – железные ограждения. Надо же проверить документы, соблюсти формальности.
Так получилось, что мама увидела через эти ограждения в толпе своего отца, нашего дедушку. И как закричит! И они бегут друг другу навстречу, и перепрыгивают через все преграды. И потом все – за ними. И людей уже никто не может остановить».
Чистое кино, не правда ли? Но к фильму «Легенда N 17» и его испанской части мы еще вернемся – и очень скоро. Пока же продолжим об этой совершенно уникальной для советского мальчишки семейной истории. И о детской поездке в Испанию, которая так глубоко запала в сердце Валере и Тане.
«Приняли в Бильбао нас очень хорошо. А условия какие – семь комнат, кладовка… На одну семью! Как можно после такого вообще возвращаться в коммуналку на 25 человек? Маленькие были. А главное – папа. У нас был замечательный отец, добрейший. Все, кто его знал, не могут не отзываться о нем с восторгом. После ухода мамы мы вместе прожили еще 20 лет, и мне с ним было не просто легко жить, а весело. У него на каждое слово была шутка, сам он не мог обижаться. И всем был доволен. Всегда. Это самое главное.
Мамин папа, дед Бенито, в Валере души не чаял – но там больше по артистической линии. Валера же блестяще танцевал, фокусы показывал. Дед по всем тавернам с ним ходил и имел большой успех. Сам он хорошо играл на гитаре и пел. Слух у Харламова – от мамы, которая тоже прекрасно пела и танцевала, – и это все дедовское.
А как они ездили на машине! Дед, когда брал его с собой, даже не считал нужным включать поворотники. Потому что Валерка клал ручку на стекло и показывал – прямо, направо, налево. Тогда еще были регулировщики и знали: с дедушкой едет русский мальчик и с направлением никогда не ошибается.
Язык мы с Валеркой быстро схватили, потому что сразу пошли в школу. А потом, мы же и здесь жили среди испанцев. И в общежитии они были, и в коммуналке, и наверху, и внизу. Мы тогда сами не говорили, но язык был на слуху. Когда Валера стал взрослым и домой к маме-приезжали друзья испанцы, – понимал все. Дома он говорил по-испански.
И произношение у него было намного лучше, чем у меня.
Но все-таки практики не хватало. По себе могу сказать: вот мы были с братом в Испании в 56-м, а потом я не была там с 57-го по 70-й. За это время язык ушел. Но стоило мне туда приехать – он тут же восстановился. Так же, уверена, произошло бы и у Валерки. Хотя с людьми из Барселоны, которые хотели, чтобы он построил там хоккей, брат говорил по-испански…»
«Мы уехали в Испанию не на год, а насовсем»
Из Москвы в Одессу, до парохода, Бегоню, Валеру и Таню провожал отец. Интересуюсь у Татьяны Борисовны, насколько сложно было Борису Сергеевичу отпустить жену и двоих детей в Испанию на целый год. В ответ звучит нечто фантастическое.
«Мы уезжали не на год. Мы уезжали насовсем. Иначе не разрешали. Да, официально это была эмиграция. Воссоединение семьи. Только мама-то, хоть и скучала по Испании, с папой расставаться не хотела, да и он бы нас просто так не отпустил.
А сам поехать с нами не мог. Если русских женщин с мужьями-испанцами отпускали, то русских мужчин с женами-испанками – нет. Только поэтому папа и остался. Но родители договорились. Они заранее согласовали условную фразу в переписке, которую напишет мама, и отец будет знать: все, надо запускать процесс возвращения. И тут же пошлет в Красный Крест письмо с требованием вернуть детей, а поскольку дети маленькие – то вместе с мамой.
Однажды эта фраза в письме появилась. У нас-то с Валеркой все там было отлично. А вот за ней полиция следила. Скажу вам больше: все мужчины-испанцы, кто уехал из СССР, вообще прошли после возвращения через тюрьму! Женщин в основном не трогали, но наблюдение за ними вели. Маму не арестовали еще и потому, что у нее двое детей. Ну и дедушка влиятельный. Но в какой-то момент – допекло. Вернуться в Союз хотели многие, просто некому было написать такое письмо в Красный Крест, как папа.
У него была возможность звонить с Главпочтамта. Не каждый день, конечно, но раз в месяц удавалось переговариваться. И мы по папе очень сильно скучали. Дело в том, что он с нами очень много занимался. Спорт, всякие поездки… Организатор потрясающий был!»
Как это часто бывает, то, что в начале казалось идеальным, со временем стало раздражать. Как-то учитель в испанской школе больно ударил Валеру по рукам.
«Однажды дома Валерка заявил маме, что больше в школу не пойдет, – рассказывает Татьяна Борисовна. – И объясняет: «Меня ударили». Там приходишь в школу, на одной половине сидят девочки, на другой половине – мальчики. Между ними – огромное патио. И до учебы молитва, на большой перемене – вторая, перед уходом по домам – третья.
Я-то первая туда шла. А брат отказывался, как и в церковь по воскресеньям. Он в бога не верил, был воспитан по-советски, а подстраиваться под обстоятельства не хотел. И учитель начал его за это лупить. Мама пошла в школу и так там все разнесла, что с того момента Валера был официально освобожден от всяких молитв».
Последней каплей для Бегони, чтобы дать условный сигнал мужу в Москву, стало приглашение на испанское радио – якобы на программу о советских переселенцах. Она настроилась на доброе, позитивное интервью – но прямо перед эфиром ей всучили бумагу с антисоветским заявлением, которое должна была зачитать. Мама отказалась и тут же ушла из студии.
А теперь перемещаемся в другую студию – кино.
Я страшно боялся не успеть увидеть «Легенду N 17» на большом экране. Ведь, когда она уже шла в кинотеатрах, почти на три недели уехал в командировку в Южную Америку, после которой еще две недели проболел. Когда же все-таки доковылял до кино, близился конец второго месяца проката. Далеко не всегда фильмы дотягивают до таких сроков. Все могло закончиться в любой день.
Насчет заказа билетов заранее мы с женой даже заморачиваться не стали – по всем прикидкам, к этому времени аншлагов уже быть не могло. И тут – картина маслом. Билет в кассе оставался ровно один. Ждать полуночи, когда начинался следующий сеанс, было невозможно, а наутро была очередная командировка. На мольбы помочь твердокаменная администраторша и бровью не вела, попытка же продемонстрировать журналистские «корочки» вызвала у нее усмешку: мол, даже Никита Михалков, чья студия «Тритэ» и снимала «Легенду…», пытался кого-то по блату провести, но неудачно. Верилось в это, если честно, с трудом.
И все же демонстрация удостоверения Союза журналистов России бесследно не прошла: увидев, что несколько свободных мест в зале осталось, всемогущая начальница сжалилась и пустила нас обоих. При условии, что в случае прихода всех опоздавших кто-то один непременно покинет помещение. К счастью, до этого дело не дошло.
Но раз ты попал на кино о спорте, по сути, как журналист – так не просто смотри, а работай! И к концу просмотра «Легенды N 17», первого из суперкассовых российских художественных фильмов о спорте (потом его обгонит по сборам «Движение вверх»), у меня в голове уже было несколько десятков вопросов к авторам.
Их, правда, еще оставалось найти, – но социальные сети не только сейчас, но и в 2013 году здорово облегчали этот процесс. Тем же вечером списался с одним из двух авторов сценария Михаилом Местецким, и он, несмотря на всю занятость, согласился обо всем рассказать. И сделал это подробно и откровенно.
Начинался-то фильм именно со сцены в Испании с прорвавшимся за маленьким Валерой быком. И на вопрос, есть ли у нее хотя бы отдаленное отношение к реальности, Местецкий отвечает:
«Ну, только в том, что Валерий действительно ездил с мамой и сестрой в Испанию в 1956 году. Хотя семья Харламова вообще-то жила не в Памплоне, где и проводится инсьерро, а в Бильбао. Но мы посчитали, что детство Валерия можем таким образом домыслить. Эта сцена, кстати, насколько я знаю, стоила миллион долларов. Только она одна. Снималась она в Испании. По-моему, в соседнем городке с Памплоной.
Было ясно, что испанскую линию Харламова в таком фильме нельзя проигнорировать. Но у идеи рифмы между корридой и хоккеем тоже была своя сложность. Мы прописали в сценарии и «инсьерро» – бег быков за смельчаками – и тореадора. И только потом вдруг хлопнули себя по лбам – ведь это же разные вещи! В инсьерро никакого тореадора нет!
Позор, конечно, но хорошо хоть, что вспомнили об этом не после премьеры. Потом, конечно, ломали головы – и придумали одного быка, который прорвался во дворик, и там дядя Харламова, защищая маленького Валеру, выступил в роли тореадора».
Интересно, что, когда спрашиваю о степени выдумки истории с быком Татьяну Борисовну, она отвечает не столь категорично, а заодно выдает еще несколько первоклассных историй.
«Наполовину. На бой быков мы, по крайней мере, ходили. С нами там много интересных историй происходило. О том, что в Бильбао единственный раз за много лет выпал снег, и мы хулиганили, показав, как могут радоваться зиме дети из России, – история известная. А вот как меня цыгане украли, – еще не рассказывала.
Однажды мы играли на улице. А в Бильбао есть райончик – Ла Пенья. В то время там стоял цыганский табор, я же была одна блондинка на весь район. Как такую не украсть? И меня подхватили. Он это видел, но понимал: восемь лет, а там взрослые – он не справится. Побежал к маме, и весь наш дом пошел меня отвоевывать.
Еще раз он меня просто спас. Мы уже ехали обратно в Союз, и в Чопе на границе был огромный забор. Мы на нем играли в салки. Он говорил другим пацанам: «Только Таньку не сальте, она же обязательно упадет». И точно. Меня салят, и я падаю с забора плашмя. И замертво.
Он еще подумал, что я нарочно. Начал мне пятки щекотать, а я не реагирую. Хорошо, в это время мимо шла рота солдат. Валерка начал кричать, меня забрали в больницу. Если бы не докричался – неизвестно, чем бы все это закончилось. В Москву приехали, я стою рядом с отцом, он спрашивает: «А где же Таня?» Потому что лица у меня просто не было».
Бык в погоне за Харламовым – самая невинная из фантазий создателей «Легенды…». К более серьезным вернусь позже, а пока спрошу Местецкого, существует ли в жанре байопика, то есть biography&picture, писаные или неписаные законы – каким при реально существовавших персонажах может быть процент художественного вымысла.
«Никакой строгой теории на этот счет нет. Вопрос только в одном – насколько зрелищным вы хотите сделать фильм. Есть точнейшие байопики, где с биографической точки зрения не придраться ни к чему. Или фильм Учителя «Дневник его жены» про Бунина. Я обожаю такое камерное кино, но оно делается для узкой интеллигентной аудитории. Там особых натяжек нет – но в этом случае, конечно, страдает зрелищность.
Установил бы такую зависимость: чем большую аудиторию вы хотите привлечь, тем больше нужно связывать события жизни героев той логикой, которой в реальной жизни не было и быть не могло. А мы понимали, что должны сделать фильм, который будет смотреть куча народа».
Татьяна Борисовна к фильму относится положительно. Говорит, из ее знакомых хоккеистов негативно его воспринял разве что ныне покойный Петров. Услышав о моем интервью с Местецким, не без хитринки спрашивает:
«А он не сказал, сколько раз я «заворачивала» сценарий? Ну и я не буду. Зато скажу, что команда, которая снимала этот фильм, была очень хорошая. Все ребята классные – и режиссер, и операторы, и осветители, и костюмер. Молодцы! Они жили этим. Не так, чтобы пришли на работу, отсидели на ней нужное время и ушли. Поэтому люди и при мне на премьере, и на многих других показах аплодировали, плакали, вставали. И многие благодаря этому фильму открыли для себя хоккей.
И Данилу Козловского на роль брата мы с его дочкой Бегонькой выбрали. Нам показали пробы пяти актеров – кандидатов на роль Валерки. И больше всех подошел Козловский. По взгляду. Мы сразу сказали – да! И не пожалели.
Как и о Борисе Щербакове, сыгравшем нашего отца. Помню, на съемках стою, курю. Он мне: «Дочка, курить нельзя». Отвечаю: «Да, пап, а сам что делаешь?!» (Смеется.) Непонятно было, где реальность, а где кино. Сам простой мужик, не думала даже. Хотя и народный. Но это, конечно, из-за Валеры, такие у всех любовь и уважение к нему».
Тут, конечно, нельзя не сопоставить версию Татьяны Харламовой о выборе Козловского на роль ее брата с тем, что сказал мне сценарист Михаил Местецкий: