Впрочем, почему доморощенного? Декабристы, представлявшие, по словам Ю.М. Лотмана, «особый тип русского человека», были если не детьми, то, во всяком случае, любимыми воспитанниками романтизма. Романтизм же как художественный стиль, а в еще большей степени как образ жизни далеко не прост, прежде всего потому, что деятельно героичен и разочарованно циничен одновременно. Человек дворянского авангарда, строивший свою жизнь в соответствии с требованиями этого стиля, мог следовать за позитивной его составляющей и посвятить себя борьбе с несправедливостью, отсталостью существующих порядков и правил как в частной, так и в общественной жизни.
Мог молодой (обязательно молодой! Из осужденных по делу 14 декабря только двенадцать человек имели 34 года от роду, значительному большинству осужденных не исполнилось и 30 лет) романтик пойти и по другому пути. На нем его поджидали старость души, недовольство всем и вся, презрительное безразличие к окружающей жизни с ее радостями и огорчениями. Так называемые «лишние люди» среди российских романтиков уже встречались, а вот времена Арбенина (из лермонтовского «Маскарада»), убивающему жену только потому, что она – ангел и не должна быть отравлена ядом окружающей ее духовной пустоты света, в первой четверти XIX в. еще не настали. Среди передового дворянства царствовала героика истории и современности (наполеоновские войны!), рождавшие неутолимую жажду действовать на благо Отечества.
Именно героическая и деятельная сторона романтизма приводила к страстной влюбленности прогрессистов в те идеалы и представления, которые казались достойными поддержки, с точки зрения передовой дворянской молодежи. Проникшись этой любовью, преклоняясь перед новыми идеалами и приняв их в качестве жизненных ориентиров, романтик в полной мере ощущал ценность собственной личности, поскольку она естественным образом сочеталась для него с чувством ответственности за судьбу страны. Поэтому он считал себя защитником идей независимости и свободы как политического идеала всех сограждан. Таким образом, по наблюдениям исследователей, чувство собственного достоинства и правила чести становились для прогрессистов понятиями действительно важнейшими. Причем это мироощущение оказалось для его носителей весьма суровым – романтизм воспринимался как игра по определенным правилам, и если за проигрыш надо было платить даже самую высокую цену, то платили, не торгуясь, по всем счетам.
В.О. Ключевский со свойственной ему точностью подметил: «…этот тип (прогрессиста. – Л.Л.) …стоит перед нами в неугомонной и говорливой, вечно негодующей и непобедимо бодрой, но при этом неустанно мыслящей фигуре Чацкого». Тут все прямо в точку, особенно «мыслящий», «говорливый» и «бодрый». Следует лишь отметить, что говорливость являлась для прогрессистов формой, пусть и своеобразной, их оппозиции, т. е. все-таки действия. Причем эта разговорчивость носила нарочито резкий, прямой характер, казавшийся, с общепринятой точки зрения, не совсем приличным, а то и опасным. Однако в «своем» кругу именно такое поведение считалось «спартанским» или «римским», т. е. соответствующим передовым взглядам. Иными словами, романтизм, с одной стороны, раскрепощал личность, позволял ей думать, чувствовать и действовать достаточно свободно. С другой – оказывалось, что речь у романтиков шла не столько о живом, реальном человеке, сколько об идеальном образе, из жестких границ которого прогрессисты не имели права выходить. Подобное мироощущение позволяло не интересоваться сословной или бюрократической иерархичностью. Единственно важной делалась оценка людских поступков с точки зрения гражданственности и морали.
Подобное поведение неизбежно отдавало театральщиной. Не будем, однако, забывать, что, во-первых, игра масок вообще была характерна для людей первой четверти XIX в. Во-вторых, местом выступления прогрессистов была все-таки не сцена, а гражданская трибуна, и в-третьих, по принятым романтиками понятиям, они рассчитывали не столько на реакцию увязших в скучной повседневности современников, сколько на суд потомков, т. е. истории, и ничуть не меньше. Насаждая культ дружбы, даже экзальтированного братства, прогрессисты не умели жить в состоянии душевной раздвоенности, когда со «своими» человек был совершенно откровенен, а с «чужими» заковывался в броню светских приличий. Иными словами, как писал Ю.М. Лотман: «Для того, чтобы понять декабризм, необходимо вновь превратить формулы в поведение, увидеть жест, услышать интонацию. Слова сохранились – исчезла атмосфера. Но смысл слов будет нам до конца ясен лишь в том случае, если возродить атмосферу».
С точки зрения человека начала XXI в. все это очень сложно, да и нужно ли вникать в игру актеров-романтиков? Но давайте вспомним, как часто кажутся смешными, несовременными или ультрасовременными для умудренных и отягощенных собственным опытом взрослых молодые люди любой эпохи. Их позы и маски – это и эпатаж «правильных» старших, и протест против устоявшейся скучной обыденности, и поиск своего места, своей модели поведения в сложном и несовершенном мире. В общем, если говорить коротко – все это необходимые муки самоопределения нового поколения граждан. Потом позы и маски забываются, и из странной, многократно критиковавшейся молодежи вырастают интересные государственные и общественные деятели, звезды искусства, науки, литературы. Оказывается, что поиски юности – вещь необходимая, но отнюдь не единственно определяющая суть выросшего, взрослого человека.
Декабризм же был молодостью российского общественного движения, той порой, когда особенно важно и суровое отрицание опыта старших, и заграничные веяния, и не поддающаяся рациональному объяснению мода, влекущая глубина мысли, и вызывающая позже смех, но такая своя, такая дорогая сию минуту поза. Что же касается черт характера дворянских революционеров, то их как раз отличала редкая простота в общении, готовность прийти на помощь нуждающимся в ней, вызывающая скромность в быту – все это и называется настоящим, а не показным демократизмом.
Кстати, это признавали и их идейные оппоненты, многие из которых были связаны с декабристами родственными и приятельскими узами. До поры столь удивительные для нас узы и связи, такая разница во взглядах близких людей никому не мешали и не казались странными. Наоборот, они придавали некую остроту и, если хотите, пикантность российской общественной жизни.
В человеческой истории довольно часто важные явления и события начинаются с вещей внешне незначительных, а то и вовсе малозаметных. Одним из первых симптомов общественного пробуждения в России стало изменение форм приятельских отношений. Возникавшие в начале XIX в. кружки, салоны, артели, литературные общества (в первую очередь «Арзамас») противопоставляли себя сословно-феодальному неравенству, чиновной иерархии, приучали своих членов и участников заседаний к новому типу отношений между людьми. За отсутствием свободных журнальных, университетских, адвокатских и иных кафедр, эти кружки и общества являлись, безусловно, и общественно значимым явлением. Дело заключалось в том, что благодаря им рождалась и крепла чуждая традиционному мышлению идея о том, что личные привязанности и симпатии людей выше, важнее родовитости и служебного положения приятелей и знакомых.
Иными словами, все сказанное подчеркивает весьма значимую для нашего разговора идею: декабризм являлся образом жизни настолько же, насколько и образом мысли. Его представителю было трудно, если не невозможно, переделать себя, подстроиться под господствующие порядки, манеру поведения. Те из декабристов, кто побывал в сибирской ссылке, и те, кто выжил в ней, так и не сумели приспособиться ни к России Николая I, ни к более свободной России Александра II. И та и другая казались им слишком официальными, тесными, не отвечающими их идеалу.
Что же касается образа мыслей декабристов, то, хотя основная речь о нем впереди, сделаем небольшое уточнение. В научной и учебной литературе до сих пор употребляется удачный термин В.И. Ленина «дворянская революционность», «дворянские революционеры». К сожалению, четкой расшифровки этого термина в работах историков не содержится, что зачастую приводит к невнятице спора и путанице понятий. На наш взгляд, дворянская революционность – это оппозиционная абсолютизму идеология и практика последних лет XVIII – начала XIX в., в которых революционные и либеральные идеи и действия оставались тесно переплетенными. Причиной такого переплетения являлось то, что дворянская революционность базировалась на философии французских просветителей, которая, в силу своего характера и ориентации, с успехом использовалась и просвещенными монархами, и передовой частью общества. Кроме того, отрицая абсолютизм, революционеры первой четверти XIX в. признавали за троном реальную государствообразующую силу, а при определенном стечении обстоятельств и силу реформаторскую. Декабристы предложили или применили на практике различные методы политической борьбы: от дворцового переворота до пропаганды своих идей в обществе и военной революции.
Зарождение в России дворянской революционности знаменовало собой усиление принципиальных отличий «внуков» начала XIX в. от их «дедов» и некоторых «отцов» предыдущего столетия. Отчетливое понимание передовой молодежью своего предназначения, смутные видения картин светлого будущего, нежелание мириться с действительностью, оскорблявшей чувства просвещенного человека, привели к созданию в России объединений, которые в научной литературе принято называть преддекабристскими и первыми декабристскими организациями. Однако прежде чем проанализировать их состав, программные документы, деятельность, давайте поближе познакомимся с некоторыми из наших будущих героев.
Эскизы к портретам
Становление Николая Ивановича как общественного деятеля началось, скорее всего, в годы его учебы в Германии. Мало того что знаменитый Геттингенский университет (помните Владимира Ленского из «Евгения Онегина»?) был в то время признанным рассадником просвещения, романтизма и гуманизма, так еще и время оказалось весьма тревожным и многообещающим. Тургенев попал в Германию в 1808–1811 гг., в период расцвета деятельности Тугенбунда – общества, боровшегося не только против французских захватчиков, но и за освобождение крестьян от власти помещиков. Огромное значение для Тургенева имела работа в качестве российского комиссара-наблюдателя в Пруссии в 1813–1816 гг. Восстановление национальной государственности, подготовка и принятие новых законов, острые политические дискуссии – все это разворачивалось пусть и на чужбине, зато перед его глазами и давало богатую пищу для размышлений.
Короче говоря, Николай Иванович вернулся в 1816 г. домой, переполненный самыми высокими патриотическими чувствами, достаточно отчетливо сознавая, что именно надо менять на родине. В Петербурге он с радостью убедился, что далеко не одинок в своих устремлениях. «Гвардейские офицеры, – записывает Тургенев, – в особенности обращали на себя внимание свободой и смелостью, с которой они высказывали свои мнения, мало заботясь о том, где они говорили, – в общественном месте или в частном доме, были те, с кем они говорили, приверженцы или противники их мнений». Сам Тургенев оказался тем человеком, который немало способствовал образованию и становлению офицерских кружков и артелей, организуя для их членов лекции по политическим наукам и составляя списки книг для самообразования.
Работа в Германии, упорные слухи о скорых преобразованиях в России заставили Николая Ивановича закончить начатое еще в Геттингене сочинение под названием «Опыт теории налогов». Не будем пугаться академического названия и политэкономической сути книги. Ни первое, ни второе отнюдь не отталкивали любознательного читателя начала XIX в. Может быть, это происходило потому, что в те годы ученые еще не научились писать свои трактаты языком, доступным пониманию лишь их немногочисленных коллег.
О чем же рассказывал Тургенев в названном произведении? Политическая экономия была для него наукой, которая, прежде всего, приучала людей ненавидеть всякое насилие и в особенности «методы делать людей счастливыми вопреки их желанию». «Все благое, – писал наш герой, – основывается на свободе, а злое происходит оттого, что некоторые… берут на себя дерзкую обязанность за других смотреть, думать, за других действовать и прилагать о них самое мелочное и всегда тщетное попечение».
Однако предоставление самостоятельности регионам и отдельным гражданам еще не гарантирует процветания страны в целом. Не менее важно справедливое распределение налогов между различными слоями населения. Что означает, с точки зрения Тургенева, справедливость налоговой политики? Прежде всего – «отклонение тяжести налогов от простого народа». Николай Иванович довольно ехидно напоминал дворянству: «Древние римляне поставляли себе за честь платить тем более, чем знатнее они были; знатные люди нового времени… находят честь свою совсем в противоположном».
Но не эти слова вызвали гнев подавляющего большинства завсегдатаев великосветских салонов. Их шокировали необычайно резкие и научно аргументированные нападки Тургенева на крепостное право. По мнению автора «Опыта теории налогов», благоустроенное государство не может быть создано на несправедливости. Более того, угнетение одного класса граждан другим ведет страну к неминуемой катастрофе. После выхода книги Екатерину Александровну Тургеневу в обществе издевательски-сожалеюще называли «матерью бунтовщика», а самого Николая Ивановича постоянно спрашивали, почему он, имея такие гуманные взгляды, у себя в имении не решился ни на что большее, чем перевод крестьян на оброк? На самом деле ответ был достаточно прост – имение составляло собственность всего семейства Тургеневых, а не одного Николая Ивановича. Екатерина же Александровна, и без того напуганная скандальной известностью сына, категорически отказывалась освободить своих крестьян.
Как бы то ни было, «Опыт теории налогов», написанный легким, изящным слогом, нашел своего читателя. В 1819 г. потребовалось переиздание книги. С этого момента борьба с крепостничеством захватывает Николая Ивановича целиком. В том же 1819 г. он пишет графу Милорадовичу записку о крепостном праве в России. Через адъютанта графа, своего приятеля Ф. Глинку, Тургенев узнал, что Милорадович хочет представить такое сочинение императору, и решил воспользоваться удобным случаем. Однако в те годы Николай Иванович уже не был одиночкой, пытавшимся действовать исключительно через сильных мира сего. Еще в 1815 г. он вместе с братьями и М.Ф. Орловым обсуждает вопрос о необходимости создания тайного общества. Речь шла об «Ордене русских рыцарей», который, по словам его активнейшего члена М.И. Дмитриева-Мамонова, должен был: «Греметь против тирании, греметь против злоупотреблений… взывать к потомству, к теням Шуйских и Пожарских об установлении закона спасения нации».
Чуть позже Тургенев, вступив в «Арзамас», безуспешно пытался начать издание журнала этого литературного общества. Не оставлял он идею о создании журнала и присоединившись к Союзу благоденствия. Николай Иванович успел даже определить круг авторов для будущего издания. Во всяком случае, доносчик А. Грибовский сообщал властям: «Тургенев, дававший главное направление (издания. – Л.Л.), брался с профессором Кунициным издавать журнал по самой дешевой цене для большего расхода (распространения. – Л.Л.), полагая издержки за счет общества относящиеся».
В 1820 г. Николай Иванович пытался связаться с представителями оппозиционной аристократии, чтобы с их помощью решить часть задач, стоявших перед Союзом благоденствия. Тургенев не только активно боролся за распространение прогрессивных идей в обществе, он отличался в Союзе благоденствия, а позже и в Северном обществе той непримиримостью к компромиссам, которая и помогает, и, порой, мешает революционным деятелям достигнуть своей цели. Во всяком случае, Николай Иванович и слышать не хотел о частичном сохранении крепостного права в России. Вопрос уничтожения рабства для него был гораздо важнее споров о форме политического правления в послереволюционной стране. Наверное, именно с Тургенева начинается многолетняя дискуссия о приоритете политических или социальных вопросов в ходе революционных преобразований, имевшая огромное значение для российского общественного движения.
С 1823 г. Николай Иванович стал чувствовать недомогание и проситься за границу для лечения. Заодно он мечтал лучше ознакомиться с английской судебной системой и подумать о применении ее в России. Александр I, не желая расставаться с талантливым чиновником и считая, что все дело в недостаточном жаловании, передал через Аракчеева, что Тургенев может просить о денежной прибавке, но должен оставаться в России. Однако в 1824 г. здоровье Николая Ивановича настолько ухудшилось, что его отпустили на воды в Карлсбад. Уезжал он на несколько месяцев, а остался за границей на 33 года.
После восстания 14 декабря правительство пыталось вызвать его из-за границы, чтобы осудить, как одного из важнейших «государственных преступников». Однако Тургенев, не надеявшийся на гласный и справедливый суд, вернуться отказался. На приговор, вынесенный товарищам, он откликнулся замечательной книгой «Россия и русские», в которой не только объяснил побудительные мотивы движения декабристов, но и изложил программу обширных реформ, необходимых для оздоровления жизни России, ее полноправного вхождения в семью европейских народов.