Кроме пшеницы, ржи и овса продавали горох, ячмень, солод, хмель.
Яички на базаре не продавали, а особым скупщикам. Помнится, в одному году продавали по 90 коп. за сотню. По домам приходили продавать рыбу местного улова, грибы, ягоды. Всё это в малых количествах. Ежегодно по сёлам разъезжали верх-теченские монашки с продажей малины, белой и красной смородины. У населения иногда не хватало денег в обращении, и тогда Новиков отпускал разную мелочь – махорку, спички – в обмен на яички.
Кроме еженедельных базаров устраивались ярмарки в дни престольных праздников: в «Девятую пятницу», в «Первый Спас» (1-го августа), во «Введение». В отличие от обычных базаров, торговля начиналась с полдён накануне праздника и продолжалась до полдён дня праздника. Ассортимент товаров был другой, а именно был рассчитан на проведение праздника. В палатках продавали мануфактуру и бакалейные товары преимущественно.
Из окрестных ярмарок популярной была Прокопьевская в Бродокалмаке 8-го июля. Сюда привозили на продажу сибирское топлёное масло, шерсть, лён в «пасынках». Масло, например, продавалось по 11 руб. за пуд.
Теченский базар был для населения наглядной школой рыночных отношений, а также показателем классового расслоения населения. Не подлежит сомнению, что все слои деревенского населения – от богатеев и до бедняков – уже узнали вкус и запах этих жёлтеньких, зелёненьких, голубеньких и розовеньких бумажек, имели кисеты для звонкой монеты, конечно, различной величины и хранили деньги в разных местах – кто в сундуке, а кто на «божнице». На базаре же они постигали тайны экономических отношений, узнавали, как это делается и учились, как это нужно делать, и в зависимости от того, как они усваивали азбуку этих отношений, двигались к верху или к низу.
Едва ли в эти времена был кто-нибудь из теченцев такой, кто бы не знал дорогу в лавочку Антона Лазаревича. Не стал бы он делать у своей лавочки стайки для привязи лошадей, если бы не знал, что это нужно. Только раз в жизни автору сего удалось видеть в деревенской избе лучину, а дальше уже он видел только керосиновые лампы. Антон Лазаревич мог бы рассказать, что от него уносили в свои избы теченские мужички, а уносили они: мануфактуру, сахар, чай, изюм, орехи, пряники, керосин и т. д. Он мог бы рассказать, конечно, строго конфиденциально, на каких дрожжах рос его капиталец. Круг уже был замкнут: «они» уносили на базар зерно, шерсть, мясо и пр., а с базара, главным же образом, из лавочки Антона Лазаревича несли товары. Чай пили с сахаром, в прикуску, вернее присасывая, бережно, складывая на перевёрнутую чашку остаток. Было и приветствие: чай с сахаром. Все пили с сахаром? – Все!
При НЭПе базары в Тече возобновились, но в меньшем объёме. На рысаках на базар тоже приезжали, но не Богатырёвы, а кто-нибудь из власть имущих. Робко начинали оживать «прежние», но скоро «подсекло». Началась распродажа из сундуков. Сколько было «их» в Свердловске с полотенцами, с рубахами, вышитыми в самую ажурную строчку, с половиками и пр.
Теперь в Тече базаров нет. Площадь превращена в гумно, куда свозится зерно для просушки. Магазин, б[ывшая] лавка Новикова, наполнен промтоварами: готовой одеждой, велосипедами, парфюмерией и пр. Бакалейные товары перенесены в отдельную лавку. В этой лавке продаётся и печёный хлеб, чего в Тече никогда не было.
Tempora mutantur et nos mutatur in illis.[76]
ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 83–90 об.
Публикуется только по «пермской коллекции» воспоминаний автора. В «свердловской коллекции» имеется очерк «Базары в Тече» в составе «Очерков по истории села Русская Теча Шадринского уезда Пермской губернии». Часть II. (1965 г.). (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 379).
Имущественные отношения в Тече перед Октябрьской соц[иалистической] революцией
06 июня 1963 г.
Рента: её виды и роль в имущественных отношениях.
А) Земельная рента.
В силу своеобразных исторических условий развития нашего края владельцами земельной ренты в нём явились самые древние аборигены его – башкиры. На запад и юго-запад от Течи с древних времён существовали и теперь существуют башкирские деревни, различные по величине и хозяйственному значению такие, как по направлению к Каменску-Уральскому: Аширова, Байбускарова, Иксанова и др.; по направлению к Челябинску: Борисова, Кунашак, Муслюмова и др. Среди них такие, как Кунашак и Муслюмова, были настоящими хозяйственными центрами: первый славился ярмарками, а вторая – мельницей. При колонизации края, которая усилилась ещё со времён Екатерины II, аборигены сумели удержать за собой большие земельные угодья, как пригодные для земледелия – под пашни, так и луга, богатые травой. Такое положение повело к тому, что в крае появились целые деревни с башкирским населением, ставшие в собственном смысле трутнями, жившими за счёт земельной ренты. Таковыми были, например, такие деревни, как Аширова, Байбускарова и Иксанова, жители которых только тем и занимались, что отдавали землю в аренду под пашни, а луга – под покосы русским мужичками.
Теченцы в большинстве случаев испытывали нужду в покосах и во многих случаях обеспечивали свой скот сеном только за счёт арендованных у башкиров покосных угодий. «Поехать в татары», или «уехали в татары» на языке теченцев и обозначало поехать на сенокос куда-либо в башкирскую деревню, точнее – за башкирскую землю для заготовки сена на зиму. Делалось это так, что выезжало несколько телег с рабочей силой, вилами, граблями, косами, запасом питания – хлебом, мукой, сухарями, сушёным творогом или чем-либо другим, необходимым для приварка, сахаром, чаем. Уезжали вёрст за тридцать от Течи, жили там до окончания всего цикла сенокосных работ и возвращались домой через десять-двенадцать дней в зависимости от благоприятной или неблагоприятной для уборки снега погоды. Дома оставались только старики и дети. Если дома оставался глава семьи, что бывало в зажиточных семьях, то он время от времени навещал работников на сенокосе, привозил хлеб, квас и прочий провиант. В этом случае отпадала необходимость всё сразу увозить при отъезде.
Существовал ещё обычай отправлять «в татары» на лето на откорм конский молодняк: «стрижков», «селетков». Это возможно было делать только при условии крепкой и надёжной дружбы с хозяином-башкиром, а то иногда среди них попадались люди вероломные, которые «запродавали» одну и ту же землю разным арендаторам. И вообще хозяева, владельцы отдаваемой в аренду земли, требовали, чтобы им оказывали почёт: любили приезжать в гости и обязательно с апайкой, причём какой-нибудь Ухват или Карым не стеснялись прямо требовать, чтобы ему на угощение давали молоко, масло, яйца, обязательно чай, а то и ара́ка (водку), к чему они привыкали при дружбе с русскими, хотя Коран, кажется, не разрешал потреблять ара́ка.
«Крепкие» мужички, вроде известного в Тече Александра Степановича Суханова, арендовали пашни на период троепольного оборота: под пар, на посев по пару и на посев по подпаркам, т. е. на трёхлетний цикл. При известных условиях цикл этот сокращался до двух лет. В Тече количество таких арендаторов было не столь много, как в деревне Кирды, что в десяти верстах от Течи. Эта деревня была по соседству с башкирской деревней Ашировой, и эта территориальная близость, соседство содействовали арендным земельным отношениям. Договоры не оформлялись официально, а только «на совесть», и поэтому, как указано выше, при аренде пахотной земли – пашни чаще всего проявлялись обманы. Держатели ренты на землю, однако, жили бедно, потому что сами уже ничего не делали, не вкладывали своего труда, а оборотливые мужички извлекали для себя пользу, «жирели», как говорили по этому поводу в наших деревнях.
Выше шла речь об использовании земли, о земельной ренте, владетелями которой были не сами теченцы, а владетели со стороны, а сами теченцы были только арендаторами. Были ли случаи в самой Тече и в ближайших к ней деревнях, непосредственно связанных с ней какими-либо общими формами хозяйственной жизни, случаи использования земли в форме ренты? Были, но редкие и при том в форме не чисто земельной ренты, а, например, в форме промыслово-земельной ренты. Были, например, такие случаи чисто-земельной ренты: а) теченский торговец Новиков арендовал у кого-либо из мужичков небольшой участок земли для посева овса «под товары», т. е. расплату товаром, причём земля ему поступала в обработанном виде, а товары шли и на оплату всех форм труда по посеву; б) известно было также, что один из членов церковного причта сдавал в аренду весь свой земельный участок, занятый пашней, переводя его из хозяйственного оборота в состояние чистой земельной ренты. Что же касается сдачи в аренду земли кем-либо из захудалых мужичков богатеям-кулакам, то эти случаи были, но они обозначали уже канун полного разорения и продажи земельных участков.
Промыслово-земельная рента применялась, например, в форме сдачи в аренду земельного участка под постройку на нём мельницы, или вместе с построенной уже на общественные средства мельницей, причём в договоре в том и другом случае оговаривались в том или другом размере льготы для пользования его хозяевами земли, или земли вместе с построенной на ней мельницей. Легко заметить, что рента в данном случае относилась к правам общества, а не личности, о чём речь шла выше.
Б) Жилищная рента.
В дореволюционное время (до Октябрьской революции) в Тече были известны два семейства, которые существовали за счёт сдачи своих домов со «службами» при них в аренду. Это – семейства Мироновых и Сильвановых.
Мироновы были выходцами из «Расеи» и первоначально занимались торговлей. На главной улице Течи, на тракту, стоял их двухэтажный дом под железной крышей. Нижний этаж у него был кирпичный, а верхний деревянный. Со двора был парадный вход на второй этаж – лестница в деревянном дощатом тамбуре, а изнутри была тоже лестница на верх дома. Вверху было три комнаты, а внизу – кухня и две комнаты. При доме был полный комплект «служб» – деревянных под железом. В южной части двора была построена «лавка» – магазин, кирпичный продолговатый сарай, с широкой дверью на улицу, частично остеклённый и окном и дверью – на двор. Мироновы дважды пытались наладить торговлю, но «прогорали»: не выдерживали конкуренцию с Новиковым. На один год удалось Миронову взяться «гонять ямшину», т. е. взять подряд на обслуживание поездок различных земских служилых людей и прочих по нарядам земства «конским способом», но опять-таки «прогорел», махнул рукой на все свои попытки и перешёл на сдачу дома в аренду, причём или весь дом со «службами» сдавался в аренду, а хозяева оставляли себе только одну комнату внизу, или только сдавался один верх с общим пользованием кухней, или, наконец, сдавались только одна-две комнаты. «Лавка» – магазин в этом случае оставалась только кладовой. Полностью дом со «службами» на известные периоды был сдан земским начальникам – Габриельсу и Стефановскому, становому приставу – Атманскому. Отдельно комнату вверху занимала в 1903–1904–1905 гг. учительница Селиванова Мария Ильинична. После смерти мужа хозяйка дома – Анна Ивановна, которая, кстати сказать, немного занималась шитьём, деревянный верх продала одному мужичку в деревню Бакланову, а комнату внизу отдала под пивную, которая в Тече, по мнению некоторых её обывателей, являла собой чуть ли не высшую ступень развития культуры на селе.
«Мироновский дом», как его привыкли называть теченцы, по частям существует в Тече и в настоящее время: низ его занят почтой, а верх снова перекочевал из Баклановой в Течу за Зелёную улицу и занят детским садом. Любопытно, что самым живучим в ансамбле всех элементов «Мироновского дома» оказался скверик у дома, в котором когда-то были сирени и цветы: мальвы, васильки, ноготки. Он существует и теперь.
«Сильвановский дом», как опять-таки привыкли его называть теченцы, во многом имеет аналогичную историю с «Мироновским домом» и в своё время был типичным представителем учреждения, точнее хозяйства, играющего роль жилищной ренты. Его строил когда-то один из членов теченского причта – священник Александр Сильванов. Дом кирпичный, одноэтажный, с парадным крыльцом на улицу. В нём было раньше пять комнат с коридорчиком и кухня. При доме был полный комплект «служб» – деревянных под железной крышей. При доме был садик с черёмухой, сиренью, акацией и клумбами цветов. Хозяин дома рано и скоропостижно умер при своеобразном обстоятельстве: средняя дочь его – Мария – вышла замуж «убёгом» за деревенского парня – Петра Васильевича Лебедева, отец не снёс «позора» и умер. Хозяйкой осталась жена с младшей дочерью Лидией. Мать и дочь занимали одну комнату, а остальные комнаты с общим пользованием кухней и все «службы» сдавали в аренду. На таких условиях одно время занимал дом земский начальник Стефановский. Когда дочь вышла замуж за сына Стефановского, то мать уже не жила в этом доме, а жила где-то у родных, и Стефановские занимали весь дом. После их переезда в Шадринск, дом весь со «службами» занимал на условиях тоже аренды второй теченский священник – Анатолий Бирюков. Наконец, этот дом был продан под волость, и во дворе его была выстроена деревянная «каталажка». В настоящее время в этом доме – изба-читальня. Около него не сохранилось ни построек, ни сада. Дом разрушается.[77]
В Тече были два дома, принадлежавшие выбывшим из неё жителям: один дом принадлежал неким Флегонтовым, а другой – не известным автору сего хозяевам. Оба дома расположены на главной улице села, на тракту. Дом Флегонтовых, деревянный, с двумя комнатами, кухней, подпольем – подсобной кухней и полным комплектом «служб» одно время арендован был вторым священником Анатолием Бирюковым, а потом продан крестьянину Василию Ивановичу Лебедеву. В этом доме, значительно подряхлевшем, в настоящее время живут потомки В. И. Лебедева.
Другой дом, кирпичный, под железной крышей из кухни, небольшой комнаты и большой комнаты по всему фасаду его, с парадным входом в него со двора и с одним сараем во дворе пережил очень пёструю историю на правах арендного пользования им. Одно время его занимал пристав Селивестров и тогда при нём, кроме сарая, был, вероятно, ещё кое-какой пристрой. От того времени во дворе его сохранялся кирпичный низкий домик, со сторожкой и окнами с решётками – «пересыльный замок» (См. очерк «Николай Яковлевич [Уфимцев]»). Потом в этом доме была школа, а позднее – «монополька» («кабак»). Теперь в этом доме «молоканка» – сепараторная переработка молока. Дом претерпел значительные перемены.
В числе пользователей арендной платой за помещение – жилищной рентой – нужно указать ещё: а) Павла Андреевича Кожевникова, у которого на втором этаже полукаменного дома одно время помещалась школа и б) Григория Александровича Лебедева, у которого в доме земство арендовало одну комнату под, так называемый, «заезжий дом» – гостиницу для проезжих.
К сожалению, не сохранились нормы оплаты за аренду, но они были в денежном выражении.
Особой формой жилищной ренты была сдача комнаты в аренду на условиях пансионата, т. е. с обеспечением питанием. В таком положении находились учительницы, приезжие в Течу. Известно было, что учительница Елизавета Григорьевна Тюшнякова, кстати сказать, больше всех работавшая в Тече, жила на квартире на условиях пансионата у одного мужичка за шесть руб. в месяц. Она имела комнату (горницу), на половину изолированную от семьи хозяина (в ней были разные хозяйские вещи: сундуки и пр.), ей давали в питание хлеб, что-либо на обед и ужин (щи, кашу, парёнки, одним словом, что-либо из деревенского меню). Чай и сахар – свои. Она ходила в баню наряду с другими. Может быть, хозяйка ей кое-что стирала.
На таких же, примерно, условиях она, очевидно, жила и у теченской просфорни – Марии Ивановны Маминой, родной тётки Д. Н. Мамина-Сибиряка.
В) Рента за пользование церковной собственностью.
Взималась в денежной форме. Базары по понедельникам и ярмарки накануне и в дни престольных праздников (их было три: а) «Девятая пятница», б) «Спасов день» – 1 августа и «Введение») происходили на площади около церкви. На ней находились «лавки» – деревянные строения с прилавками для торговли и кирпичные массивные весы с комплектом необходимых гирь. Мелкие гири находились в деревянном сундуке под замком, а двухпудовые, связанные цепью с замком, лежали на земле. Над весами была двухскатная железная крыша, прикрывавшая всё имущество. Это было церковное имущество, плата за пользование которым поступала в неделимый фонд церкви на ремонты её и пр. «Лавки» редко использовались для торговли: приезжие «купцы» предпочитали устраивать для расположения товаров палатки из пологов, навешенных на колья или оглобли телег и саней. Чаще же всего торговля шла под открытым небом. «Лавки» использовались не по назначению и бесплатно: около них и в их на пасхальной неделе, пока ещё земля не просыхала, парни и девки устраивали «игры», а летом, в жаркие дни их посещало стадо коз, которым доставляло удовольствие прыгать на прилавки и с них. Свидетельством пребывания здесь этих посетителей обычно были кучи «горошков», продуктов обмена ими питательных веществ в заключительной его стадии. Участие коз в «торговле» в описанной форме дало даже повод местному поэту написать стихотворение – вариант известного стихотворения «Ярмарка»: