«Это ваше дело»
Как уже говорилось, политические события Пражской весны были во многом предопределены подчас хаотичной и непоследовательной либерализацией, разыгравшейся при преемниках Готвальда: сперва при Антонине Запотоцком, а потом при Антонине Новотном. «Этот примитивный, по существу, авторитарный человек не считал сам себя последней инстанцией в определении правильности каких-либо идей и поступков, а признавал существование высших ценностей, основанных на определенных идейных принципах, не абсолютизируя власть саму по себе», – аттестовал Новотного один из идеологов реформ Зденек Млынарж111. А историк Зденек Доскочил называет время правления Новотного «самой либеральной эрой за всю сорокалетнюю историю коммунистического режима», если не считать, конечно, самой Пражской весны112.
Чехословацкая экономика в 60-х стояла на грани большого кризиса. Промышленный рост в 1963 году составил меньше одного процента, это был худший показатель во всей Восточной Европе. Третью пятилетку несколько раз пересматривали, а в 1962 году отменили вовсе. При этом у партийного руководства уже сложилось понимание того, что стране необходимы хотя бы ограниченные реформы. В 1962 году директора Экономического института чехословацкой Академии наук Оту Шика вводят в ЦК КПЧ, в 1964-м Шик возглавляет государственно-партийную комиссию хозяйственных реформ.
«Я много раз советовал президенту Новотному (он честный коммунист и преданный пролетарий): “Поднимите занавес, разоблачите злоупотребления, если они у вас были”. А они были, я знаю, что они были <…> Новотный сердился и говорил: “Товарищ Хрущев, у нас ничего подобного не было”. Я ему отвечал: “Если это не сделаете вы, это сделают другие, и вы окажетесь в очень незавидном положении”. Новотный не послушался меня, и все знают, к чему это привело и его самого, и всю Чехословакию», – вспоминал в своих мемуарах Никита Хрущев113.
Однако Новотный в самом деле выступал за обновление партии, и оно состоялось – к 1967 году в президиуме ЦК практически не осталось высших партийных руководителей 50-х годов. XXII съезд КПСС и XII съезд КПЧ открыли ворота для осторожной критики Готвальда (его останки, подобно останкам Сталина в Москве, вынесли из мавзолея) и для пересмотра политических дел сталинистской эпохи, хотя Новотный предпочел цинично свалить основную вину на Рудольфа Сланского, который и сам сгинул в репрессиях.
Однако на XIII съезде партии Новотный уже выказывает недовольство ходом реформ и выступает против «некоторых негативных тенденций в жизни страны». Осторожная либерализация постоянно перемежается если не политическими репрессиями, то уж точно попытками политического давления на потенциальные источники угрозы из среды интеллектуалов. В 1963 году партия жестко критикует словацкий журнал «Культурная жизнь», в 1964-м принудительно меняет состав редакции журнала «История и современность», где работал уже знакомый нам Эммануэль Мандлер. В середине 60-х из университетов изгоняются несколько ведущих студенческих активистов, в 1965 году разгромлен «Тварж», в 1966-м обвинен в шпионаже и отправлен в тюрьму писатель Ян Бенеш.
Однако в отсутствие массовых репрессий эти точечные удары только накаляют политически активную интеллигенцию. Летом 1967 года на писательском съезде очевидно фрондерские доклады зачитывают Павел Когоут, Людвик Вацулик и Милан Кундера (двух последних изгоняют из партии). Гавел призвал к восстановлению «Тваржа» и упрощению порядка создания новых журналов, принятию в Союз писателей целой группы «запрещенных людей», таких как философы Ян Паточка и Вацлав Черный, переводчик Зденек Урбанек. Кроме того, Гавел зачитал письмо группы режиссеров министру культуры.
Дело в том, что в мае 1967 года депутат Национального собрания Ярослав Пружинец обрушился с яростной критикой на два фильма чехословацкой «новой волны», с тех пор ставшие классикой: на «Маргаритки» Веры Хитиловой и «О торжестве и о гостях» Яна Немеца. Депутат заявил с парламентской трибуны: эти ленты «не имеют ничего общего с нашей республикой, социализмом и идеалами коммунизма», а государство «платит королевские деньги внутренним врагам»114. «Выступление депутата Пружинеца создает опасность легализации погромных настроений против творческой интеллигенции. Последствия таких тенденций всегда были позором любого народа. Ненормальная ситуация, созданная в последние месяцы вокруг чехословацкого кинематографа, начинает постепенно отнимать возможность творческой работы, ограничивает реализацию творческих замыслов в самом их начале, а некоторых авторов вытесняет из творчества совсем. Нам известно, что любая репрессивная мера против культуры преследует мгновенный политический успех, но нам точно так же известно, что ни одна позднейшая реабилитация или исправление несправедливости никому не вернули и никогда не смогут вернуть творческих способностей, развитие которых было насильно прервано», – говорилось в письме, которое подписали Форман, Хитилова, Юрачек, Немец, Менцель, Пассер и некоторые другие кинематографисты115.
«XIII съезд КПЧ был попыткой руководства и особенно Новотного ограничить рост демократических тенденций в партии и во всем обществе. Это, однако, вступало в серьезное противоречие с чувствами большинства жителей страны и натолкнулось на отпор заметной части партийного актива и функционеров», – пишет историк Иржи Пернес116. В 1966-1967 годах против Новотного выступала уже довольно широкая внутрипартийная коалиция, основную силу которой составляли относительно молодые либералы во главе с Александром Дубчеком, но к ним парадоксальным образом примыкали и некоторые старые коммунисты с репутацией сталинистов – например, Василь Биляк. Кроме того, для словаков Дубчека и Биляка Новотный был «централизатором», а конституция 1960 года практически сводила на нет словацкое самоуправление.
Новотного подвело еще и то, что он был «человеком Хрущева» и даже открыто критиковал заговор против Никиты Сергеевича, а потом поддерживал Косыгина в его негласном противостоянии Брежневу (в свое время его предшественника Антонина Запотоцкого похожим образом подвела слишком большая ставка на Маленкова). В конце 1967 года Брежнев побывал в Чехословакии с официальным визитом. Его приезд явно пытались использовать для того, чтобы привлечь Леонида Ильича на свою сторону или хотя бы понять, на чьей стороне он окажется. «Каждый тянет меня в свою сторону, завлекает в союзники. Зачем мне это? Говорю: “Готовьте самолет, завтра улетаем”. Не хватало в их внутреннюю склоку лезть. Пусть сами разбираются», – говорил советский генсек117. В конечном счете Брежнев заявил чехословацким товарищам «это ваше дело» и уехал, чем предопределил падение Новотного. В январе 1968 года партию возглавил молодой Александр Дубчек, а в марте Новотный сложил с себя и президентские полномочия. Первоначально новый первый секретарь Москве даже должен был понравиться: он много лет прожил в СССР, окончил Высшую партийную школу. Есть свидетельства, что Брежнев называл Дубчека просто Сашей.
Гавел в 1968 году. США и Франция
Возможность оппозиции
«Смелые решения, которые принял январский пленум ЦК, привлекли к Центральному Комитету, и в особенности к новому руководству, значительные симпатии. Большинство честных людей, преданных социализму, высоко оценили моральную силу нашей партии и ее смелый подход к устранению ошибок прошлого периода», – рассказывал в интервью партийному еженедельнику «Трибуна» функционер КПЧ Алоис Индра118. В апреле ЦК принял обширный документ под названием «Программа действий коммунистической партии Чехословакии».
«Этот документ отталкивался от того, что коммунистическая партия из-за совершенных ошибок теряет доверие общества, которое она должна вернуть <…> Отныне КПЧ должна была функционировать как классическая политическая партия с возможностью ведения внутренних дискуссий, критики, определения собственного курса», – рассказывает историк Ольдржих Тума119.
Руководящая роль КПЧ в политической жизни страны, однако, сохранялась. «Не надо забывать, что в основном это были нормальные партийные бюрократы с соответствующим партийным псевдообразованием, с соответствующими иллюзиями, привычками и предрассудками, с соответствующей биографией и с соответственно ограниченным горизонтом, правда, с некоторой долей свободомыслия и несколько приличнее тех, кого они сменили. Так, они постоянно оказывались в состоянии легкой шизофрении: они симпатизировали этому подъему и одновременно боялись его, опирались на него и одновременно хотели его затормозить», – скажет двадцать лет спустя Гавел120.
Шаги «сверху» чередовались с инициативами «снизу». 27 июня, на следующий день после официальной отмены цензуры, писатель Людвик Вацулик публикует свой громкий манифест «Две тысячи слов». Автор не стесняется в выражениях и упрекает компартию в том, что она из «идейного союза превратилась во властную организацию, притягивающую властолюбивых эгоистов, трусов и людей с нечистой совестью». Вацулик признает, что процесс демократизации запустили сами коммунисты, но подчеркивает, что это «лишь погашение долга всей партии перед некоммунистами, которых она удерживала в неравном положении»121. При этом в манифесте утверждается, что продолжение реформ возможно только в союзе с коммунистами, а раз так – нужно поддерживать их либеральное крыло и настаивать, чтобы на ближайшем партийном съезде был избран новый состав ЦК, больше отвечающий запросам общества. Появившись в печати, манифест фактически превратился в петицию. К ней присоединились больше ста тысяч граждан Чехословакии и десятки знаменитостей, например олимпийские чемпионы Эмиль Затопек и Вера Чаславская, путешественник Иржи Ганзелка.
«Документ этот – достаточно откровенная, хотя и слегка замаскированная банальными словесными реверансами по адресу социализма, платформа тех сил в Чехословакии и за ее пределами, которые под прикрытием разговоров о “либерализации”, “демократизации” и т.п. пытались перечеркнуть всю историю Чехословакии после 1948 года, все социалистические завоевания чехословацких трудящихся, подорвать дружбу чехословацкого народа с народами братских социалистических государств», – припечатала текст Вацулика советская пропаганда122.
Так КПЧ постепенно начала терять свою ведущую роль. В отличие от СССР в большинстве стран соцлагеря была не одна политическая партия. Складывался странный порядок, при котором главная партия выполняла примерно ту же функцию, что и КПСС в Советском Союзе, но существовали небольшие политические партии, игравшие декоративную роль и формально спаянные с коммунистами в условное объединение вроде «Народного фронта». Уже зимой 1968 года начинаются попытки перехода к настоящей многопартийности. 14 марта состоялась встреча активистов, на которой было принято решение создать обновленную социал-демократическую партию. В марте же выходит статья Вацлава Гавела «На тему оппозиции»:
Если некоторые представления о возможном облике политической оппозиции в сегодняшней Чехословакии, которые пока что звучат в различных официальных речах, выглядят попыткой сделать так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы, удивляться здесь нечему: если в коммунистической партии более прогрессивные и демократично мыслящие люди и могут в течение нескольких недель победить более консервативных, это еще вовсе не означает, что за столь же короткое время <…> они стали способны серьезно встретить идею, еще недавно для них столь шокирующую, как идея оппозиции. <…>
О демократии можно серьезно говорить только там, где у народа есть возможность время от времени свободно выбирать того, кто должен им управлять. Это предполагает существование как минимум двух соразмерных альтернатив.123
Гавел пишет, что для демократического общества не будет достаточно ни «внутрипартийной» оппозиции (партия, сохранив монополию на власть, всегда сможет такую оппозицию уничтожить), ни возможности участия в выборах для независимых одиночек (они не смогут конкурировать с мощной партийной машиной). Возможный выход он видит в «возрождении» формально существующих партий «Народного фронта»; тотальной реабилитации всех людей, пострадавших в политических чистках конца 40 – начала 50-х; возвращении в общественную жизнь Чехословакии ее политических эмигрантов («бессмысленно и антиисторично по-прежнему смотреть на наш народ через призму февральского конфликта – что относится, разумеется, к обоим столкнувшимся тогда лагерям») (там же).
Конец ознакомительного фрагмента.