Очерк «Учение Пети Иконникова в Пермской духовной семинарии» из автобиографических воспоминаний автора в настоящей публикации приводится целиком. Очерки «»Наш академический «пантеон», «Профессор Павел Петрович Пономарёв», «Иеромонах Афанасий и его окружение», «Иван Иванович Сатрапинский» перенесены в Часть IV. «Казанская духовная академия начала XX века», очерки «Александр Алексеевич Игнатьев», «Алексей Алексеевич Игнатьев», «Николай Алексеевич Игнатьев» и «Сергей Александрович Игнатьев» – в Часть I. «Семейная хроника Игнатьевых», очерк «Иван Николаевич Ставровский» – в Часть II. «Камышловское духовное училище рубежа XIX – начала XX века», биографический очерк «Трое» о преподавателях латинского языка в Свердловском мединституте П. А. Липине, В. А. Наумове, В. А. Игнатьеве» – в Часть VIII. «Преподавательская деятельность в Свердловских институтах».
Воспоминания и биографические очерки В. А. Игнатьева о бывших семинаристах дополнены «Комментариями (аннотациями) автора к «Справочной книге всех окончивших курс Пермской духовной семинарии в память 100-летия Пермской духовной семинарии» свящ[енника] Иакова Шестакова (фрагмент)».
«Воспоминания «Как создавалась «очарованная душа», об увлечении пением и хоровыми кружками» см. в Части X.
Так же как и во второй, при подготовке третьей части составлялись биографические справки на участников событий, упоминаемых в текстах, использовались списки служащих и разрядные списки учеников Пермской духовной семинарии, составленные после годичных испытаний и опубликованные в «Пермских епархиальных ведомостях» за 1880-е-1917 гг., и «Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии», составленные А. Н. Шишёвым в 1950-1970-х гг., которые хранятся в семейном фонде Богословских. Необходимо заметить, что В. А. Игнатьев и А. Н. Шишёв были знакомы, активно общались и переписывались в 1950-1960-х годах, делились информацией и оба передали свои труды в фонд Богословских. При этом содержание «Биографических справок» Шишёва о бывших семинаристах расширяет представления о них в мемуарах Игнатьева, поэтому это обстоятельство было решающим для включения их в публикацию.
Завершают третью часть биографические очерки «Профессор, доктор медицины Иван Степанович Богословский» и «Семейство Богословских».
В третьей части представлены фотографии старой Перми и набережной Камы в почтовых открытках (здания и учреждения, о которых автор вспоминает и перечисляет в мемуарах); чертежи планов внутренних помещений семинарии, составленные самим автором; фотографии преподавателей, которым посвящены отдельные очерки; фотографии известных людей Перми, о которых вспоминает автор; семинаристы во время сезонных гуляний; семинаристы и гимназистки (групповые фото); фотографии выпускников семинарии; портреты семинаристов, упоминаемых в мемуарах; фотографии семейства Богословских – инициаторов мемуаров и В. П. Бирюкова – коллекционера рукописей; фотографии одноклассников автора в пожилом возрасте; фотографии г. Перми 1960 г., сделанные самим автором во время прогулки по городу вместе с И. С. Богословским (возвращение в родные края); фотографии бывших семинаристов, которым посвящены очерки; знакомые и друзья автора, с которыми он поддерживал связь; автор в пожилом возрасте во время чтения своих воспоминаний.
Часть III. ПЕРМСКАЯ ДУХОВНАЯ СЕМИНАРИЯ НАЧАЛА XX ВЕКА
Посвящается
Ивану Степановичу
Богословскому
Старая Пермь*
Ещё в раннем детстве я иногда рано утром подслушивал разговор родителей за их утренним чаем, когда мы, дети, ещё только начинали поднимать свои головы с подушек, а потом соскакивали со своих постелей, разбросанных по всему полу нашей «горницы». В разговоре родителей, приглушённом, чтобы не разбудить детей, можно было уловить отдельные слова: Пермь, Мотовилиха, Козий загон, Пересыльный замок, Управа, Вогулкины, Демидовы, Любимовы и пр. Постепенно, возрастая, я, наконец, понял, что речь шла о Перми, о каком-то городе, с которым было связано прошлое нашей семьи. Позднее я узнал, что старшие брат и сестра родились в Перми и что начало своей супружеской жизни наши родители прожили в Перми. Узнал я также, что и родина нашей матушки на севере Пермского края, около Чердыни, в селе Покча, и что вблизи Перми и в самом городе есть родственники по линии матушки: родная сестра её Антонина Ивановна Тетюева, проживающая в самой Перми, родной брат Василий Иванович Тетюев, священник, живший в Полазне, а потом в Нердве, и два дяди: Иван Алексеевич и Андрей Алексеевич Никитины26, оба протоиереи, Андрей, живший тогда в Перми, и Иван, живший в Мотовилихе.27 Тётушка Антонина Ивановна временами наезжала к нам в Течу после кумысолечения в Караболке, полурусской-полутатарской деревушке, расположенной в сорока верстах от Течи. По её внешнему виду и манере держаться я и составил себе представление о городских жителях. Брат Алексей часто рассказывал о своих поездках к деду Василию в Нердву или Полазну, а также и о Перми и Каме, о своей семинарской жизни. На основании всех этих сведений о нашей родне в Перми и около неё, я в 1902 г. ехал для поступления в Пермскую духовную семинарию с чувством, похожим на то, что я ехал к хорошо знакомым мне родственникам, а Пермь представлялась мне не чужим, а до некоторой степени родным городом. С таким именно чувством и началось моё знакомство с городом.
После замкнутой жизни в стенах Камышловского дух[овного] училища, жизнь в условиях семинарии мне показалась прямо раем, а представленные в распоряжениях семинаристов свободные часы с 2-х до 5 часов казались бесценным кладом, и жадно набросился на изучение города. Всё мне тогда казалось в увеличенном масштабе.
***
Главные ворота города
Единственной дверью, через которую город был связан в зимнее время, в период ледостава28, был вокзал станции, именуемой теперь Пермь 1-ая. Раньше он был оживлённее, потому что он был на главной железнодорожной линии.
Я любил ходить на этот вокзал так ни зачем, посидеть на круглом мягком диване в 1-ом классе, встретить на перроне проходящий поезд, потолкаться среди проезжающей публики, ощутить, одним словом, движение, жизнь и отправиться к себе, в семинарию. На этот вокзал мы, семинаристы, ходили провожать отъезжающих после окончания театрального сезона своих любимых артистов. На этом вокзале во время японской войны видел отправляемых на фронт уланов. Здесь же я видел проводы мобилизованных и слёзы, слёзы и слёзы. Здесь же я видел, как однажды встречали одного железнодорожника, которому отрезало ноги. С этого вокзала мы, радостные, уезжали на каникулы, гурьбой, в отдельном заарендованном вагоне. Отсюда же с пониженным настроением мы на извозчиках после каникул направлялись в «недра» семинарии. При входе в вокзал я впервые встретил своего будущего профессора Казанской дух[овной] академии Алексея Александровича Царевского.29 Всего не перескажешь – и грустного, и весёлого, – что связано воспоминаниями с этим вокзалом.
Следуя дальше в город, мы встречаем крутой подъём в гору, разрезанный небольшой площадкой на две равные части. Это была Голгофа для лошадей. Мы видели, как натужась и, цепляясь копытками за булыжник мостовой, они тянули телеги, гружённые разными предметами и продуктами, поступившими по железной дороге и водным путём. Изобретательная мысль человека подсказала сделать под телегами железные пруты, которые удерживали телеги на склоне горы – не давали им катиться вниз, а лошадям давали возможность передохнуть. Эта гора памятна мне двумя событиями, характерными для старой Перми. Первое событие связано было с установкой надгробного памятника заводчику, уже захудалому в то время, Демидову, похороненному на кладбище Кафедрального собора.30 По этой горе подвозили к кладбищу громадную глыбу гранита, привезённую на железнодорожной платформе.31 Зрелище было редкостное: глыба была положена на громадные дровни, и длинная вереница лошадей, парами пристёгнутых к длинному канату, должна была волочить эти дровни в гору. Главное затруднение было в том, что нужно было организовать лошадей в согласованное ритмичное напряжение сил. Что было: крики, свист, взмахи кнутов и то, во что верит русский человек, как в магическую силу: безобразное ругательство, позорящее русского человека на весь божий свет.
Старания не пропали даром. Победа была одержана, победили деньги.
Второе событие произошло во время Первой мировой войны: у чиновника губернаторской канцелярии Кобяка32, разбогатевшего на продаже изобретённой им электролитной воды, широко рекламированной врачами для лечения всех болезней, погиб на войне от столбняка сын, гимназист-доброволец, и вот для встречи гроба с покойным и перенесения его в церковь было приглашено много городского духовенства во главе с епископом. Жители города наблюдали редкую картину стечения служителей культа33, шествовавших от вокзала к Богородицкой церкви.34 Победили те же и они же!
В полугоре на пути следования по описываемой дороге от вокзала в город, слева красовался и до сих пор красуется особняк б[ывшего] пароходчика Мешкова.35 В прежние времена он был самым монументальным зданием города, гордостью его.36
[37]
Весь берег Камы, начиная [c] части его, лежащей против вокзала, и далее на запад до «архиерейских» домов38 39, был занят пристанями в таком порядке (с востока на запад): братьев Каменских, Любимовых, [между ними и]40 Тупицыных.41 42 Летом всё это пространство представляло из себя муравейник: на приколах стояли пароходы, из них выгружались или в них вносились различные грузы; по мосткам и дебаркадерам пристаней взад и вперед сновали «в путь шествуюшие», или прибывающие в город люди, или, наконец, просто праздно шатающиеся обыватели города. В воздухе стоял гул от пароходных гудков, от предупредительных криков носильщиков «берегись», и слышались разноречивые голоса посетителей около складов, прилегающих к пристаням, двигались взад и вперед телеги с грузами в город или за грузами к складам. Около складов и на мостках группами и в одиночку стояли грузчики-богатыри с широкими открытыми грудями, в широченных синих штанах и лаптях, в рубахах из груботканного льна и в шляпах. Всё пространство между пристанями было заполнено баржами, разбитыми плотами и просто отдельными брёвнами. Вода на всём этом пространстве была грязной: в ней плавали отбросы от пищи, осенью – корки от арбузов или выброшенные сгнившие арбузы. Воздух был пропитан запахами от разлагающихся продуктов и от древесины. Осенью на рейде стояли целые баржи с астраханскими арбузами. Арбузы с них прямо в телеги с коробами скатывали по желобам, для чего телеги заводились прямо в воду по живот лошадям. Прямо на баржи поднимались люди группами и в одиночку, тут же «расправлялись» с арбузами, а если попадались плохие, целые арбузы кидали в воду и в стоялой воде около барж у берега плавали все эти отбросы.
На берегу между пристанями лежали днищами к верху лодки, которые предприимчивыми хозяевами их отдавались «на прокат» за 15-20 коп[еек] на день.
Вдоль верхнего края всего пространства пристаней бр[атьев] Каменских и Любимовых, против вокзала расположена была целая гирлянда мелких лавчонок с разными съестными припасами: булками хлеба, пирогами, холодцами, квасом, фруктовой водой, арбузами и т. д. Всё здесь шумело, горланили зазыватели покупателей на дешёвый хороший товар. Здесь фланировали грузчики и подмигивали разбитным торговкам. Тут же шлялись жители «дна», просили дать опохмелиться, ходили монашки с кружками «на построение храма». С дороги все эти лавчонки заносило пылью, тучами летали мухи. Везде царил дух наживы…
Поздней осенью всё это пространство, относящееся к пристаням и их сезонной деятельности, замирало до следующей весны.
С районом пристаней у пермяков было связано много воспоминаний. Здесь именно в течение полугода была сосредоточена жизнь города: следовали пароходы, люди приходили прогуляться, выпить пива, пожуировать. Отсюда на лодках переправлялись за Каму. Сюда приходили за фруктами. Здесь в тридцатых ??43 годах я видел приехавших в Пермь с концертом Нежданову44 и Голованова. Здесь именно всегда можно было встретить кого-либо из знаменитостей, приезжавших в Пермь. Здесь именно больше, чем в каком-либо другом месте города, можно было встретиться с какими-либо персонажами из сочинений А. М. Горького из «дна».
Такова та часть старой Перми, которая являлась «воротами» в город и из него в течение всего года (вокзал) и в течение полугода в сезон пароходного движения.
***
Сибирка
В любом городе большом или малом, даже в селе и деревне есть улицы главные, так сказать, «осевые», т. е. такие, которые служили как-бы осью города, к которым как спицы к оси колеса сходятся другие улицы. При этом эти улицы не обязательно должны быть красивее и богаче других, но они должны быть признаны и утверждены быть такими в сознании людей, так сказать, психологически, по традиции. Таков, например, в Петербурге – Невский проспект, в Москве – улица Горького. В «Книге голубиной» на этот счёт поставлена целая серия вопросов: «кто у нас всем рекам мати», «кто городам мати» и т. д.45 А если бы спросить в старое время пермяка: какая в Перми главная улица, то он ответил бы «Сибирка». Так назывался Сибирский проспект.46 На этой улице расположено было много зданий большого государственного и общественного значения: Губернская управа47, три гимназии – две женских48 и одна мужская49, общественная библиотека50, вблизи этой улицы находился и теперь находится оперный театр.51 На ней же находился губернаторский дом52, дворянское собрание53, полицейское управление и различные магазины. Но главное не это, а то какую роль эта улица играла в жизни города. Зимой эта улица в вечернее время была местом для прогулок и ветра, именно в том её отрезке, который находился между губернаторским домом и мужской гимназией.54 Здесь происходили встречи, знакомства, здесь сближались сердца. Здесь во время оперного сезона в окнах магазинов были выставлены снимки с «кумиров» и «душек». Здесь, в здании губернского собрания устраивались танцы. Но здесь же разыгрывались в революционное время бои: слышались выстрелы, устраивались митинги. По этой улице волочили людей в полицейское управление.55 С этой улицы повели губернатора Наумова к пересыльной тюрьме с требованием выпустить заключённых.56 По этой улице губернаторы решались проезжать только стремительно и в окружении конных полицейских. На этой улице была гостиница, в которой проживал и нашел свою смерть Михаил Романов.57 Теперь эта улица мало изменилась. Она сохранилась как музейный экспонат, но это только внешне, а внутренне она совсем другая.