По-видимому, вследствие этого киевское студенчество, в отличии от петербургского, московского и одесского, не принимало активного участия в революционном движении и даже в бурные годы Первой Русской революции(1905 – 1905 гг.) в целом оставалось политически инертным. Касалось это и еврейского студенчества – см. [ИВАНОВ А.Е.].
Однако революционные события не могли, конечно, не оставить болезненных следов в памяти Алданова, особенно еврейский погром в Киеве 1905 г.
В <…> весенние дни 1905 года произошла первая в России революция. В Киеве начались беспорядки, еврейские погромы, демонстрации черносотенцев, которые шли по улицам с портретом Царя Николая II, флагами и пением «Боже, царя храни». Мы всей семьей с балкона наблюдали эти шествия, которые я очень хорошо запомнила в свои 4 года. Но еще ярче в памяти встает картина погрома еврейских лавок на Сенной площади. Грабили лавочки евреев, их самих вытаскивали, били, когда они сопротивлялись, тащили все, что там было. Запечатлелась жуткая картина—толпа обезумевших жадных к легкой добыче людей, тащит из маленькой лавочки кипы материй, которые волочатся по грязи, а самого хозяина, старого еврея в черном лапсердаке и ермолке, избивают с остервенением. Разносится дикий крик, вопли. И вдруг, мы увидели молодого еврея, который бежал по крышам лавочек, преследуемый дикими криками разъяренной толпы. Ему удалось проникнуть к подъезду нашего дома. Папа быстро одел свою тужурку с красными генеральскими отворотами (папа в то время уже был действительный статский советник), спустился вниз, успел открыть дверь подъезда и впустить преследуемого молодого человека, который стремглав помчался вверх по лестнице на чердак. Отец не впустил в дом никого из беснующейся толпы, благодаря воздействию своей генеральской куртки. И вид генеральских отворотов преградил дорогу толпе. Так был спасен от самосуда один из многих евреев, пострадавших от реакции 1905 года [МАТВЕЕВА (ВАКАР)].
Как интересные исторические совпадения, отметим, что на юридическом факультете вместе с Марком Ландау учились такие будущие советские знаменитости, как поэт-футурист Бенедикт Лифшиц – Георгиевский кавалер Первой мировой, расстрелянный в годы Большого террора, его обвинитель Андрей Вышинский – верный сторожевой пес Сталина, создатель «правовой базы» советского карательно-репрессивного аппарата, Прокурор СССР, а затем Министр иностранных дел и Давид Заславский – журналист-идеолог, выразитель официальной линии партии при Сталине и Хрущеве, знаменитый советский политический обозреватель. Последний вышел из университета в один год с Ландау-Алдановым, но никаких сведений о том, что они как-то общались друг с другом, не имеется.
В 1906–1910 гг. в Киеве жила и училась Анна Ахматова (урожд. Горенко), но с Марком Ландау она нигде не пересекалась, а Алданов, по его собственным словам, «ничего не понимавший в стихах», вряд ли знал об этом факте биографии знаменитой поэтессы Серебряного века.
Один из героев алдановских литературных портретов – Ллойд Джордж65, с ранней юности пристрастившись к публицистической деятельности, публиковал, как пишет Алданов, в местной газете политические статейки, по которым нетрудно судить о его взглядах в молодости. Казалось бы, и Марк Ландау, будучи студентом университета, должен был тоже как-то заявить себя на этом поприще: печатать, например, статейки или репортажи в газете «Киевская мысль» – солидном издании либерально-демократической ориентации, где среди прочих публиковались Короленко, Горький, Луначарский, Лев Троцкий… Однако же никаких сведений о публицистических опытах киевского студента М. Ландау не обнаружено.
Личных воспоминаний о сокурсниках и комментариев о годах, проведенных им в стенах этого учебного заведения, Алданов не оставил. Можно полагать, что ничего экстраординарного в те годы с ним не происходило: периодически ездил за границу посмотреть на мир Божий и попрактиковаться в иностранных языках и, конечно же, упорно и с увлечением учился, ибо от природы – гены еврейских мудрецов! – был расположен к учению и мышлению, а Судьба распорядилась так, что он имел возможность свои способности развить:
…Я родился в богатой семье киевских сахарозаводчиков. Это дало мне счастливую возможность идти навстречу своим стремлениям и путешествовать, путешествовать без конца! Единственная часть света, в которой я не был, – Австралия…
Материальная независимость дарила меня возможностью посвятить себя двум редко совместимым богам: литературе и… химии…[СУРАЖСКИЙ. С. 3].
Современники, рассматривая биографию молодого Алданова:
С точки зрения всего пережитого, особенно людьми его поколения, <отмечали, что> Алданов был человеком счастливой и во многом завидной судьбы.
Родился он в семье, которая могла без труда обеспечить едва ли не все его прихоти. Родился еще в эпоху, когда ему казалось, что все для него «море по колено». «Живи как хочешь» – не вполне удачно озаглавил он один из последних своих романов, но это заглавие было в его буквальном смысле применимо к его биографии. Родился он с врожденным, рано проявившимся талантом и, мало того, с жадным, с неутолимым любопытством к миру, к знанию, к истории – и, может быть, меньше всего к «первым встречным», какими бы они ни были.
На своем веку он, вероятно, прочитал все, что только было достойно прочтения, не ограничиваясь тем, что по каким-то неписанным правилам прочитать «надлежало», – и это касалось не только области литературы, но и обнимало философию и все те «точные» науки, как математика, физика или химия, для которых эпитет «точный» оказывался в конце концов устаревшим и условным.
Кончил он, едва ли не походя, два факультета университета св. Владимира, а еще в придачу к ним и как бы невзначай парижскую Высшую школу политических наук, в качестве туриста, а, может быть, лучше сказать, стороннего «наблюдателя» побывал он на четырех материках <…>. Все это вместе взятое позволяло ему почти на личном опыте знать понемногу обо всем или, по крайней мере, почти обо всем, но зато почти во всех областях [БАХРАХ (I)].
Глава 2. Химик, подававший надежды (1910–1917 гг.)
В 1910 г. Марк Ландау, окончив полный курс физико-математического и юридического факультетов, подал прошение о зачислении его на юридический факультет. В папке:
«ДЪЛО» Ландау Мордхая-Маркуса Израилевича (на 31 листахъ)Канцелярии по студенческим делам ИМПЕРАТОРСКАГО Университета Св. Владимира66
– имеется заявлении от 11 августа 1910 года на имя Ректора Императорского университета Св. Владимира выпускника физико-математического факультета (диплом № 815 от 15 марта 1910 г.) Мордехая-Маркуса Ландау с просьбой «зачислить его в число студентов юридического факультета», где в частности указано, что он закончил Киево-Печерскую гимназию с золотой медалью и представляет: нотариально удостоверенные копии 1) аттестата зрелости, 2) временного свидетельства об окончании физико-математического факультете с дипломом первой степени, 3) свидетельства о получении золотой медали за университетское сочинение 4) метрического свидетельства о рождении, 5) свидетельства об освобождении от воинской повинности, 6) свидетельства о принятии русского подданства, 7) паспортной книжки.
<…> Мой адрес: г. Киев. Левашевская ул. д. № 27.
Прошение это было удовлетворено, и М.-М. Ландау продолжил свою учебу в университете вплоть до конца 1912 г., теперь уже в качестве студента юридического факультета. Интересно, что в «ДЪЛЕ» М.-М. Ландау находится также его прошение, датированное 27 июля 1912 года, о переводе в ярославский Демидовский юридический лицей67. Несмотря на удовлетворение со стороны Министерства народного просвещения этого прошения, перевод по каким-то причинам не состоялся, и Марк Ландау-Алданов завершил свое юридическое образование в Киевском Императорском университете Св. Владимира.
В 1910 г. в журнале «Университетские известия» Киевского университета была опубликована его большая (112 страниц) научная работа «Законы распределения вещества между двумя растворителями» [ЛАНДАУ М.А.]. По словам Алданова, университет, наградивший его за эту работу золотой медалью, напечатал ее в 1911 г. отдельной книгой. В последовавшие затем три года, – рассказывал Алданов, – он поместил немало научных статей в русских, французских, немецких химических журналах. В выбранной им области науки – физическая химия, где физические методы и подходы применялись к изучению химических процессов, он стал заниматься кинетикой химических реакций68. Тогда это было новое, активно развивающееся направление, основы которого заложили труды выдающегося голландского ученого Якоба Хендрика Вант-Гоффа – первого лауреата Нобелевской премии по химии [ЛЕЕНСОН].
Работы Вант-Гоффа имели столь большой резонанс в научной среде, что одна из его книг в начале ХХ в. была переведена на русский язык [ВАНТ-ГОФФ (I)]. В то время большинство русских ученых свободно владели основными европейскими языками, поэтому переводы литературы по естественным наукам на русский язык были немногочисленны, публиковались только научные бестселлеры. Интересно, что опубликованная на французском языке в Париже книга Марка Алданова «Химическая кинетика: пролегемоны и постулаты» [LANDAU MARС (I)] увидела свет в один и тот же год – 1936, что и перевод книги Вант-Гоффа полувековой давности – «Очерки по химической динамике», изданный в СССР [ВАНТ-ГОФФ (II)].
Получив диплом юриста, Марк Ландау в начале 1913 г. отправился путешествовать по миру. Он был щедро снабжен семьей деньгами и, наверное, еще и рекомендательными письмами. Помимо семейных наставлений молодой Алданов, как и Юлий Штааль – главный герой его будущего романа «Девятое термидора», видимо, во многом тогда руководствовался указаниями своего любимого философа Рене Декарта, изложенными в «Discours de la Méthode» («Рассуждение о методе»):
«…как только возраст позволил мне выйти из подчинения моим наставникам, я совсем оставил книжные занятия и решился искать только ту науку, которую мог обрести в самом себе или же в великой книге мира, и употребил остаток моей юности на то, чтобы путешествовать, увидеть дворы и армии, встречаться с людьми разных нравов и положений и собрать разнообразный опыт, испытать себя во встречах, которые пошлет судьба, и повсюду поразмыслить над встречающимися предметами так, чтобы извлечь какую-нибудь пользу из таких занятий… Я же всегда имел величайшее желание выучиться различать истинное от ложного, чтобы отчетливее разбираться в своих действиях и уверенно двигаться в этой жизни».
Эти слова открыли Штаалю значение его собственной жизни, указав ему новый путь. Он твердо решил последовать по стопам Декарта: нужно сначала увидеть мир и людей, испытать все, пройти через все, – а потом смысл придет сам собою…
<…>
Я молод, я мало знаю! Далеко ли я ушел по пути великого Декарта? Я еще не понял ни жизни, ни истории, ни революции. Смысл должен быть, смысл глубокий и вечный. Мудрость столетий откроется мне позднее… Я пойду в мир искать ее! [«Девятое термидора» АЛДАНОВ-СОЧ (IV)].
Вспоминая о днях своей молодости, Алданов писал В.А. Маклакову 4 августа 1954 г:
В 1912 г. я побывал в Соединенных Штатах (в ту пору изъездил четыре части света, только в Австралии не был). Помню, приехал в С. Луис на Миссисипи – и подумал, что ближайший знакомый у меня находится на расстоянии в несколько тысяч верст [АЛДАНОВ (III)].
Жена писателя Татьяна Марковна Ландау-Алданова в беседе с <еврейским журналистом> Г<ершомом> Светом <…> вспоминала о том, что Алданов посещал Святую землю до Первой мировой войны:
«В те годы, – рассказывала она, – ездил в Палестину и Бунин, опубликовавший свои впечатления в книге ”Святая земля”69 Алданов собирался написать рассказ на тему Экклезиаста, но не успел. Смерть унесла с ним и ряд других невоплощенных литературных планов» [Инт…К ВАМ].
Молодой Алданов путешествовал, образовывался и воспитывал себя как «европейца». Один из персонажей знаменитых «Трех разговоров» В.С. Соловьева (Политик) рассуждает следующим образом:
Что такое русские – в грамматическом смысле? Имя прилагательное. Ну, а к какому же существительному это прилагательное относится? <…> Настоящее существительное к прилагательному русский есть европеец. Мы – русские европейцы, как есть европейцы английские, французские, немецкие. <…> Сначала были только греческие, потом римские европейцы, затем явились всякие другие, сначала на западе, потом и на востоке, явились русские европейцы, там за океаном – европейцы американские, теперь должны появиться турецкие, персидские, индийские, японские, даже, может быть, китайские. Европеец это понятие с определенным содержанием и с расширяющимся объемом [СОЛОВЬЕВ В.С.].
Результаты «направленной» европеизации в случае Алданова были более чем плодотворными и, по общему мнению знавших его людей, характеристика «русский» – это «европеец» по отношению к его персоне являлась правомочной и безоговорочной. Во всех алдановедческих исследованиях особо подчеркивается его неразрывная принадлежность к обеим культурам – см., например работу Ж. Тассис «Писатель Марк Алданов как русский и европеец» [TASSIS (II)]. Да и сам Алданов, отметим, никогда не возражал против такого рода характеристики его особы.
В своих путешествиях молодой Алданов не только европеизировался, но и набирался знаний, впечатлений и обзаводился интересными знакомствами. Все, что впитала в себя его цепкая память в это счастливое и беззаботное время его жизни, впоследствии было использовано им в качестве живых деталей для картинок и сцен в документально-исторической прозе. Так, например, говоря о романе «Десятая симфония», он вспоминал о своей мимолетной встрече с последней французской императрицей Евгенией. Этот случай подтолкнул его к написанию сюжета, где о беседе
…императрицы Евгении с художником Изабэ. Я остановился на этом с особенной бережной любовью. У меня всегда было какое-то мистически-благоговейное чувство к живой, человеческой «цепи», соединяющей историческия звенья… Как-то до войны еще, в Париже, я на Рю де ла Пэ перед витриною ювелира Картье. Подъезжает карета. Сухой, высокий старик под руку высаживает даму в глубоком трауре со следами замечательной красоты. Это была императрица Евгения, а старик – ея личный секретарь Пьетри… Я шел под впечатлением этой встречи. Я только что увидел одну из самых трагических венценосиц… Шестьдесят пять лет тому назад, тоже в центре Парижа, остановилась карета, из нея вышла молодая цветущая императрица и милостиво беседовала с почти восьмидесятилетним миниатюристом Изабэ, тем великим Изабэ, кто в ранней молодости своей писал портрет Марии Антуанетты… [СУРАЖСКИЙ. С. 3].
Интересным моментом в биографии Алданова является то, что он никогда не пытался заявить себя как правовед, хотя, казалось бы, эта гуманитарная сфера деятельности куда больше сочеталась с его страстью к писательству. Да и в житейских делах, когда необходимо было решать проблемы, касающиеся вопросов гражданского права, он предпочитал полагаться не на свои знания в юриспруденции, а пользоваться услугами профессионалов – в первую очередь своего земляка Алексея Гольденвейзера, «юриста Моисеева закона», близкого ему по мировоззрению «левого либерала», в эмиграции активного общественника, который, как и Алданов, живо интересовался не только происходящим в стране пребывания, но и международными, прежде всего, европейскими событиями, <чему> способствовало знание языков [БУДН.-ПОЛЯН. С. 364].
Забегая вперед, отметим, что в архиве А. Гольденвейзера70 сохранилась его обширная переписка с М. Алдановым эмигрантского периода, свидетельствующая о том, что как адвокат он вел семейные дела писателя.