Ф.Г. Волков. Художник А.П. Лосенко
Труппа театра пользовалась различными зданиями. К примеру, в 1801 году для итальянских актёров был выстроен театр, который затем был выкуплен в казну и назван Малым театром. И лишь в 1832 году театр въехал в то здание, которое хорошо знакомо каждому театралу, и получил название Александринский в честь супруги императора Николая I императрицы Александры Фёдоровны. Здание театра построено по проекту Карла Ивановича Росси. Оно и теперь красуется, обращённое фасадом к Невскому проспекту, а перед ним высится великолепный памятник Екатерине Великой.
В описываемый период театр мог принять до 1700 зрителей.
«На глазах просыпался талант…»
Мать Вареньки Александра Егоровна Асенкова обратилась за помощью к знаменитому в ту пору актёру Александринского театра Ивану Ивановичу Сосницкому, своему сценическому партнёру.
Это был талантливый актёр и педагог.
В Театральной энциклопедии о Сосницком сказано:
«Его игра отличалась лёгкостью, изяществом, естественностью, виртуозным мастерством перевоплощения (например, в комедии Вольтера “Чем богат, тем и рад” Сосницкий играл 8 разнохарактерных ролей). Пользуясь приёмами имитации, пародии, Сосницкий создавал острые образы, высмеивающие его современников. Так, играя роль Ольгина, он имитировал известного в то время франта Сологуба. С блеском, темпераментом Сосницкий играл роль Фигаро (“Женитьба Фигаро”, 1828); однако этот образ не получил у него социально-углублённого раскрытия. В 30-е гг., в связи с развитием реализма в русском театре, искусство Сосницкого приобрело сатирическую остроту. Реалистическая драматургия воспитала у актёра умение создавать обобщающие образы, типизировать характерные явления николаевской России. В 1830 году, играя роль Репетилова, обличал дворянских лоботрясов и болтунов, нахватавшихся чужих мыслей, неспособных к действиям (с успехом играл эту роль до конца жизни). Наиболее значительная работа Сосницкого – роль Городничего (1836), получившая высокую оценку самого автора пьесы. В исполнении С. Городничий был умным и хитрым пройдохой, скрывающим свою подлинную сущность за благообразной наружностью».
И вот этот талантливый актёр и опытнейший педагог начал учить Вареньку, но вскоре тоже вынес нелицеприятный приговор – талант отсутствует.
Занимался же лишь потому, что хотел помочь Асенковой-старшей. Занимался так, ни шатко ни валко. Но однажды он поручил Вареньке роль Фанни в драме «Мать и дочь – соперницы». Начались репетиции. Вареньке Асенковой предстояло прочесть большой монолог Фанни. Сосницкий слушал сначала вяло, затем проявляя всё больший интерес, и вдруг захлопал в ладоши:
– Браво! Браво! Вот теперь я вижу, как на глазах просыпается талант. Браво!
А после следующей репетиции неожиданно предложил ученице роль в своём бенефисе, участвуя в котором Варвара Асенкова произвела впечатление на государя, да и не только на него одного.
В феврале 1836 года она была принята в труппу театра, и в «Русской старине» было написано:
«Театральная дирекция того времени, при всей своей бюрократической холодности, сознавая наконец – если не громадный талант Асенковой, то те сборы, которые могут доставлять спектакли с её участием, – приняла Асенкову в штат актрис, с производством очень скромного жалованья».
На сцене Варвара Асенкова, красивая от природы, расцветала необыкновенно. Один из критиков так описал впечатление от её появления на сцене:
«Восхищённое дитя выпорхнуло на сцену… И едва она заговорила, едва решилась поднять свои потупленные прекрасные глаза, в которых было столько блеска и огня, партер ещё громче, ещё единодушнее изъявил своё удивление шумными, восторженными криками “браво!”».
Император и впоследствии не раз заходил в её гримёрную, разговаривал с ней о театре, об артистах. Асенкова была начитанна, грамотна, хорошая, умная, интересная собеседница.
Но эти беседы стали предметом для несуразных слухов.
– Вы слышали? У Варвары Асенковой роман с самим государем.
Кто же распускал такие сплетни? Прежде всего Надежда Самойлова, казалось бы, её лучшая подруга, причём подруга детства.
Травля за триумф
Из зависти к необыкновенному успеху Асенковой Надежда Самойлова постаралась организовать настоящую травлю.
Скоро весь театр уже судачил о романе. Дошли слухи и до самого императора. Пришлось перестать посещать актрису.
Современники отмечали, что государь не имел никаких видов на Асенкову, мало того, восхищаясь достижениями, он в то же время оценивал и заслуги общие. Когда Асенкова стала известной, когда утвердилась на сцене, мать попросила прибавить ей жалованье. Прошение дошло до государя, и ответ, на основе резолюции государя, был таков:
«Ввиду того, что актриса Асенкова за последнее время никаких серьёзных успехов не сделала, никакой прибавки к жалованью сделано быть не может. 11 генваря 1836 года».
«Не сделала?! Так сделаю!» – сказала себе Варвара Асенкова.
И она решила взяться за роли шекспировских героинь.
Узнав о планах дочери, её мать актриса Александра Егоровна воскликнула:
– Варенька, ты что задумала? Ты же водевильная актриса! Тебе не осилить столь серьезной роли. Ты замахнулась на Офелию?! Но это не твой уровень. Её тебе никогда не сыграть.
– Неправда, маменька! Я сыграю Офелию! Вот увидишь, сыграю обязательно!
Она серьёзно готовилась к предстоящему выходу к зрителям. На репетиции неожиданно предложили режиссёру иначе, чем было принято прежде, показать сцену безумия и гибели Офелии.
– Никакого музыкального сопровождения! – убеждала она. – Должна быть полная тишина. Только мой голос, только мой голос в тишине. Это усилит эффект.
Режиссер согласился, и успех был грандиозен. Она играла Офелию так, как ещё никто не играл. А когда, погибая, Офелия запела песню «Ох, ива, зеленая ива», в зале бурные овации проходили со слезами на глазах восторженных зрителей.
По поводу этого исполнения в статье «Достоинство и честь» Марина Кузнецова (People’s History) пишет:
«Она [Варвара Асенкова] отказалась от натужного пафоса, от декламации с форсированным голосом, подкрепленной чрезмерной жестикуляцией. Актриса настояла, чтобы провести сцену сумасшествия Офелии без сопровождения оркестра, как того требовал канон. Её Офелия была печальной, трогательной и бесконечно несчастной девушкой, а не беснующейся. Догадывалась ли Варенька Асенкова, что не просто играет, как велит актёрская натура, а изгоняет с русской сцены позерство, искусственность и жеманство? Бог весть! Сердце у неё было умное. Но разодранное. В клочья».
Пасквилянты тоже готовы были рыдать от блестящего исполнения, но совершенно по-иному, нежели зрители, поводу. Зависть. Чёрная зависть. Тут же была сочинена очередная сплетня о романе Варвары Асенковой с её сценическим партнёром актёром Николаем Осиповичем Дюром (1807–1839), первым исполнителем роли Молчалина в знаменитой комедии Александра Сергеевича Грибоедова «Горе от ума».
В январе 1836 года Варвара Асенкова играла в водевиле «Девушка-гусар». Автором водевиля был драматург, мемуарист, историк театра и педагог Фёдор Алексеевич Кони (1809–1879), отец знаменитого юриста Анатолия Фёдоровича Кони. Газеты сообщили, что «при водевиле должен был раздаваться портрет В.Н. Асенковой, которая так прелестно играет роль Габриели. Портрет писан молодым художником Скотти, очень похож, но не поспел к сроку. Впрочем, его скоро получат многочисленные почитатели таланта г-жи Асенковой».
Ну а в мае 1837 года о водевиле «Гусарская стоянка» газета «Литературные прибавления к “Русскому инвалиду”» отметила:
«Публике особенно нравится здесь г-жа Асенкова-м., которая в белом кителе юнкера Лелева отбивает у своих начальников, поручика и корнета, всех женщин, за коими им вздумается приволокнуться. Но сказав: публике нравится здесь г-жа Асенкова, мы выразились относительно слабо: есть часть публики, особенно в креслах, которая приходит в восторг от этой артистки, не дает ей произнести слова без того, чтобы не загреметь рукоплесканиями, заставляет ее повторять каждый куплет, как бы он плох ни был, забывает иногда при ней даже первостепенные таланты нашей сцены и видит только ее одну. Мы помним: на прошлой Масленице давали “Фигаро”; г. Сосницкий был по обыкновению так хорош, как только мог бы желать сам Бомарше, – и что же? По окончании пьесы раздался крик: “Асенкову!” – и г-жа Асенкова, игравшая ничтожную роль пажа в мужском платье, – заметьте это! – была вызвана прежде; а о Сосницком вспомнили уже после Асенковой. Это уже слишком! Где же уважение к истинному высокому таланту? Бесспорно, г-жа Асенкова часто бывает мила, резва, но предпочитать ее Сосницкому, приходить от неё в фурор – право, грех. Всему должна быть мера».
Слишком много к тому времени появилось сплетен и пасквилей.
В Википедии отмечена такая история:
«Нервная, обидчивая, Асенкова едва приходила в себя от больных уколов, которые, не щадя, наносили её самолюбию товарищи по сцене. Известна такая история про её разговор с великим московским артистом М.С. Щепкиным:
“Находясь на гастролях в Петербурге, знаменитый Щепкин посетил представления водевиля “Полковник старых времён”. После спектакля Асенкова не могла не подойти к мэтру:
– Михайло Семёнович, как вы находите меня?
– Вы, конечно, ждёте похвалы, – жёстко ответил Щепкин. – Ну так утешьтесь: вы в “Полковнике старых времён” были так хороши, что гадко было смотреть”.
Михаил Семёнович Щепкин называл амплуа с переодеванием в мальчиков “сценическим гермафродитизмом”, намекая на то, что актриса с её талантом разменивается на ничтожные роли, хотя и самому ему приходилось выходить на сцену в точно таких же пустых недостойных пьесках и водевилях».
Но это всё рабочие моменты. Они естественны, ведь актриса учится всю жизнь, ну а детали постановки не всегда зависят только от неё. Взять хоть историю с переодеваниями.
Самой мерзкой была, конечно, сплетня о романе с государем. Мало того, что выдумали роман, ещё и прибавили к этой выдумке, что Варвара Асенкова родила от государя сына.
Откуда же это пошло? Кто сочинил? По какому поводу? Возможно, в какой-то мере толчок к сплетням дала постановка пьесы «Собор Парижской Богоматери». Я специально пишу название без имени автора. Всем известно, что автор романа Виктор Гюго. Но хоть и сохранилось на афишах название пьесы, одноимённое с романом, от романа ничего не осталось.
И вот уже Асенкова играет Марию Антоновну в гоголевском «Ревизоре». Успех! Затем Софью в грибоедовском «Горе от ума». А впереди – исполнение мечты. Да, она давно мечтала сыграть Эсмеральду в «Соборе Парижской Богоматери».
От «Собора Парижской богоматери» осталось только название
Пробить пьесу на сцену Александринки в точном соответствии сюжету романа Виктора Гюго оказалось невозможно, ведь фоном главного сюжетного построения служат революционные потрясения во Франции в конце XVIII века.
Император запретил пьесу.
Министр императорского двора генерал-адъютант светлейший князь Волконский Петр Михайлович (1776–1852) ответил инициаторам постановки пьесы:
«23 мая 1837 года.
Государь император, усмотрев из репертуара, что в бенефис актрисы Каратыгиной назначена пьеса “Эсмеральда”, высочайше повелеть соизволил оную не давать, а вместе с тем подтвердить, чтобы все переводимые с французского языка пьесы сего рода, прежде постановки оных на сцену, представлены были через меня его величеству.
Но в театре нашли выход. Государю представили пьесу, которую написала по знаменитой книге Виктора Гюго немецкая актриса и драматическая писательница Шарлотта Бирх-Пфейфер (1800–1868). Написала, что называется, на потребу публике. Такова уж была эта актриса-сочинительница. В Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона о ней сказано:
«В своих драматических произведениях, большей частью сентиментального характера, она с большим умением приноровлялась ко вкусам публики и обнаружила хорошее знакомство со сценическими эффектами…»
Перевела пьесу на русский язык ведущая русская драматическая актриса пушкинской эпохи Александра Михайловна Каратыгина (1802–1880), дочь знаменитой танцовщицы Евгении Ивановны Колосовой (1780–1869) и жена актёра-трагика Василия Андреевича Каратыгина (1802–1853).
Перевод делался так, чтобы пьесу всё-таки разрешили. Государь пролистал то, что осталось от того, что было у Виктора Гюго, и, учитывая настоятельные просьбы театралов, решил дозволить постановку, однако после редактирования текста. Редактуру он поручил драматургу и искусствоведу Степану Александровичу Гедеонову (1816–1878), выпускнику Петербургского университета, назначенному в 1835 году секретарём к президенту Императорской академии наук С.С. Уварову, а впоследствии известному как первый директор Императорского Эрмитажа, вступивший на эту должность в 1863 году, и особенно как директор Императорских театров с 1867 по 1875 год.
Завершив порученную работу, написал отчёт государю, который и подал через министра двора. В отчёте указал, почему пьеса может быть допущена к постановке. В новом варианте было так:
«1) Действие происходит не в Париже, а в Антверпене, не при Лудовике XI, а при Герцоге, которого имя не упоминается.
2) Вместо собора Notre Dame de Pari декорация представляет Антверпенский магистрат, куда скрывается Эсмеральда.
3) Вместо духовного лица сделано светское – синдик.
4) Фебус, по роману развратный молодой человек, заменен нравственным и платонически влюбленным женихом.
5) Возмущений на сцене никаких не представляется. В 4-м действии говорят о намерении цыган освободить Эсмеральду из магистрата, в котором она находится не по распоряжениям правительства, но вследствие похищения ее Квазимодо.
6) Окончание пиэсы благополучное, Эсмеральда прощена, и порок в лице синдика Клода Фролло наказан.
Вообще в пиэсе и в разговоре действующих лиц соблюдено должное приличие, сообразное с духом русского театра».
Император познакомился с отчётом и написал резолюцию:
«Ежели так, то препятствий нет, ибо не та пьеса, а только имя то же».
Ну что ж, не мытьём, так катаньем… Пьесу стали готовить к постановке и главную роль цыганки Эсмеральды поручили Варваре Асенковой.
Конечно, это было произведение, ничем уже не похожее на то, что создал Виктор Гюго. Возмущённый такими переделками, критик Аполлон Григорьев писал: «Но боже мой, боже мой! Что же такое сделали из дивной поэмы Гюго? Зачем изменили ничтожного Фебюса в героя добродетели? Зачем испортили сентиментальностью ветреную, беззаботную Эсмеральду, девственную Эсмеральду, маленькую Эсмеральду».
Мотив любви никто не отменял
И вот наступил день премьеры, на которой произошли события, описанные в самом начале повествования об актрисе.
Премьера, на которой Варвара Асенкова, неотразимая в костюме цыганки, казалось, пела только государю и говорила на ходу подправленные фразы так, что, казалось, они обращены к нему.
Она словно призывала: «Мы в страну серенад полетим, мой любезный!»
Быть может, именно тогда и родилась сплетня, что Варенька Асенкова – любовница государя. Но главное было даже не в подозрениях зрителей, рождённых этой яркой сценой, – главное в том колоссальном триумфе актрисы, в том успехе, который ей никак не могли простить завистники.
Уже на последующих спектаклях она услышала из зала наряду с восклицаниями восторга шипение и пошлости.
Ну а что касается романа с государем, то придумать такое могло только воспалённое воображение людей, место которым разве что в психиатрической больнице. Ну что ж удивляться. Что касается великой бабушки Николая Павловича императрицы Екатерины II, там и не такое выдумывали, а ведь сходило и тиражировалось в истории. Ну представьте себе, как можно вести дипломатический приём, разговаривать с послом иностранного государства, в то же самое время обнимаясь за ширмой с фаворитом. Но ведь писали же, и читатели верили, как верили в то, что любовником Екатерины Великой был герой Отечественной войны Алексей Петрович Ермолов, который заступил на пост фаворита шести лет от роду, а покинул его в девять лет. Но такая информация и доныне кочует по интернету, взятая, впрочем, из книг!
Не учитывали те, кто распространял сплетни и доводил их до печатного слова, каково вообще было отношение императора Николая I к прелюбодеянию.
«Какое счастье жить семьей»
Во время путешествия по Европе, в котором в ту пору ещё великий князь Николай Павлович был представлен своей невесте, он разговорился о семье и браке с герцогом Орлеанским. Герцог признался, что необыкновенно счастлив в браке. И тогда Николай Павлович воскликнул: