Дети будут любить любого отца… ну, почти любого.
Вырастут и простят – и вспыльчивость, и пристрастие к горячительным напиткам, и долгие пропадания в неведомых командировках. Потому что: отец.
Но лучше было бы для всех, если б отец не мучился, не страдал, не искал утешения где попало, а был бы доволен своим местом на земле.
Улыбчивый и спокойный отец – самая большая опора и надежда для ребёнка. Получив улыбчивое и спокойное детство рядом с таким отцом, ребёнок на этом топливе проедет ещё десяток-другой лет, если не всю жизнь.
Недополучив этого – будет сам ломаться, тормозить, съезжать в кюветы, и там подолгу стоять, ржавея. Думать: отчего так?
А из-за того, что отец был поломан, и по этому образцу он невольно построил себя.
Если ты, отец, недоволен своим местом на земле, – сделай так, чтоб твой ребёнок этого не знал. Постарайся хотя бы. К чему детям твои душевные метания, страсти, вся твоя бытийная суета.
Отец должен быть как восход солнца: неотменимый, постоянный, убедительный, горячий.
Наверное, отец должен научить ребёнка чему-то такому, чего не может никто: ведь папа может всё что угодно.
К несчастью, у меня нет, или почти нет таких навыков.
То, чем я зарабатываю на жизнь, – это не преподаётся. Только чудаки думают, что можно научить быть писателем, или хотя бы журналистом.
Примитивную практику можно дать – но успешными писателями или журналистами становятся единицы; а неуспешных и без моих детей хватает. К чему им портить жизнь.
Сын хочет быть психологом, другой – кулинаром, дочка – ветеринаром, младшая поёт всё время. Ну, отлично. Писателей мне не надо.
Поэтому я просто приучил их читать; этого достаточно.
Я мог бы научить детей обращаться с оружием, и сказать им, что тело бренно, и в этом нет большой беды, особенно, если рисковать жизнью – часть твоей работы.
Но оружия я дома не держу, ему там не место, что же касается взаимоотношений с твоей собственной жизнью – их тоже преподавать незачем: по крайней мере, пока твой сын не вырастет, и не попадёт в первую перестрелку.
В итоге я просто живу, стараюсь быть рядом с детьми как можно чаще, и никогда ничему не учить их, пока они сами об этом не спросят.
Я присутствовал при родах всех своих детей: им, я видел, было сложно.
Во всех дальнейших сложностях они могут положиться на меня, но преодолевать всё предназначенное им всё равно придётся самим.
Никто за нас не проживёт нашу жизнь.
Единственное, что может сделать отец для детей, – прожить свою отцовскую жизнь по-человечески. И чтоб дети это заметили.
Мой отец прожил жизнь так, что, как минимум, я никогда не усомнился в его мужественности и достоинстве. Этого мне хватило на всю прожитую мной до сих пор жизнь, и ещё осталось.
Я не говорю, что такой принцип воспитания универсален – но никакого другого я не знаю.
Лучшее воспитание – твоя совесть и твоё ежедневное поведение.
Отец никогда не устаёт. Отец никогда не теряет присутствия духа. Отца ничего не может напугать.
Отец будет сидеть рядом с тобой всю ночь, если ты заболел.
Отец проснётся в любое самое раннее утро, если тебе страшно, и ты его позвала.
Отец бросит всё и приедет за тобой, если тебе плохо.
Отцу ничего не жалко для тебя.
Надо ли говорить, что отец не унизит и не предаст тебя – или это и так очевидно?
Лучшего воспитателя, чем любовь, – не бывает.
Поэтому всё у нас обстоит так.
Я сейчас живу в деревне на берегу реки, со мной четыре ребёнка. Наша мама отдыхает от нас, и правильно делает.
В семь утра просыпается самая малая. Она кричит:
– Папа! Я встала!
– Иди ко мне! – зову я её с первого этажа. Я уже проснулся и пью чай на кухне. Надо не забыть спрятать шоколад, а то они его немедленно сожрут.
Она умывается, я её расчёсываю. Насыпаю ей хлопьев в молоко.
Потом мы идём с двумя нашими собаками к реке – поить их. Собаки – Шмель, огромный сенбернар, и Зоя, бассет-хаунд, – счастливы.
В девять утра просыпается вторая дочка.
Она может приготовить себе завтрак сама.
Её задача – подмести крыльцо, почистить и расставить всю обувь, убрать вольер, расчесать и протереть глаза собакам.
Потом они уходят вчетвером – две девочки и две собаки – гулять в лес, часа на полтора.
Часам к десяти просыпаются пацаны и, допустим, завтракают макаронами с сыром и овощами – папа позаботился, накрыл им стол.
Кровати за собой они убрали, теперь должны помыть за всеми посуду.
Когда девочки вернутся – дам поручение сыновьям: ещё час-полтора погулять с младшей девочкой. Она должна нагуляться перед дневным сном.
В час я её кормлю кашей, и мы идём с ней читать. Книжку она выбирает сама. Книжек у нас несколько сот. Книги есть во всех комнатах нашего дома.
Она уже умеет читать сама, но у нас есть ещё один год, когда папа и мама читают ей вслух.
Если и есть какое-то другое воспитание помимо родительского примера – то вот: чтение вслух. В книгах всё есть, что мы, суетливые взрослые люди, пытаемся поспешно формулировать.
Я отдыхаю от работы, когда я готовлю.
Готовлю я быстро и примитивные блюда: в обед, допустим, пюре и зверски пожаренная свинина с луком, под сыром и помидорами.
Обедаем мы все вместе, за большим столом, после дневного сна младшей. Сыновья приходят со своего вечного футбола, потные и задорные.
Дело сыновей: после обеда собрать и вынести мусор, сходить в соседнюю деревню за продуктами, если они кончились. Та деревня в двух километрах от нашей.
Они возвращаются и разбирают продукты, расставляя их в холодильнике.
После этого мы можем сыграть несколько партий в шахматы.
(Младшая в это время рисует.)
Или сходить искупаться.
(Все дети по очереди присматривают за младшей.)
Плавать я их в своё время научил, всех троих старших; за младшую примусь в следующем году.
Компьютеров дома нет, айфоны и айпады они оставили в городе, телевидения тоже нет, но раз в день они идут посмотреть какой-нибудь фильм на диске: их закуплено вдоволь на всё лето. Впрочем, они чаще пересматривают что-нибудь полюбившееся.
Вечером мы идём гулять с дочками и собаками. Потом все вместе ужинаем, скажем, омлетом.
Дело старшей дочери: приготовить собакам еду.
Она готовит еду, и мы вместе идём смотреть, как собаки едят. Почему-то мне очень нравится это честное зрелище.
Следом она поливает цветы на участке, а младшая бегает за ней и всё комментирует.
В сущности, за весь день я могу перекинуться со своими сыновьями двумя-тремя предложениями: как настроение, во что играли, что будешь есть, тебе мат, что такое, неужели мне мат, спокойной ночи, сынок.
Ну, в крайнем случае: почему не вымыли посуду, немедленно за дело.
Впрочем, старший начал читать Библию и прочёл всю за два дня. Я задал ему несколько вопросов о прочитанном. Он ответил. Ответом я был удовлетворён.
С дочерьми мы говорим больше, в основном о пустяках… хотя не только.
Та, которая старшая, примерно десять раз в день слушает одну и ту же пластинку – изданный мизерным тиражом на исходе советской власти винил с песнями Ирены Сасси и Мирослава Савина на стихи Георгия Иванова, Адамовича и Бунина.
Дочка иногда спрашивает: а почему там поётся именно про 17-й год? А почему «по снегу белому домой»? Я объясняю. Потом вдруг узнаю́ у мамы, что ей она уже задавала эти вопросы. Видимо, сверяет ответы родителей.
Иногда мы садимся вместе с дочками в машину и катаемся по лесу, слушая песни на стихи Есенина (я собрал целый диск, самых лучших), и на стихи Маяковского (собрал целый диск, самых лучших), и на стихи Цветаевой (да, самых лучших).
На ночь я снова читаю младшей дочери.
Старшая читает сама, примерно по книге в день-два.
Дети иногда молятся – но это сфера деятельности и влияния моей жены, я не имею к этому никакого отношения.
У меня нет никакой уверенности, что я хороший отец.
Девять десятых работы по воспитанию наших детей – заслуга моей жены.
Но я точно – отец, в этом у меня нет никаких сомнений.
Хождение по счастью
Дружба – наивысшая стадия бескорыстных отношений.
Родитель и ребёнок – тут всё понятно. Муж и жена, любовники, сёстры, братья – всё это тоже объяснимо.
И вдруг – дружба.
Два, по сути, посторонних человека вдруг рады друг друга видеть, хотя не связаны никакими узами. Бросаются друг другу на помощь, звонят друг другу ночами, тратят друг на друга последнее, ну и тому подобное.
Чаще всё это касается, простите, мужчин.
Не знаю, как в иностранных языках, а в русском даже сами определения личностных отношений между мужчинами и между женщинами звучат с на удивление разным наполнением. Вслушайтесь и сравните: «подруги» – «друзья».
Наивысшая форма дружбы – это, естественно, воинская служба. Служили два товарища, три товарища, четыре мушкетёра.
Замените всё это на женский род, и умилитесь: как вам кинокартина «Служили две подруги» или роман «Три подруги»? Как-то сразу не верится, что там пойдёт речь об удивительной дружбе. Какие-то совсем другие ожидания от произведений с такими наименованиями.
В «Трёх подругах», после пылкого периода дружбы и удачных замужеств, героини обязательно разойдутся по своим делам – длить и длить женскую дружбу нет никакого смысла; зачастую это противоестественно.
«Четыре подруги двадцать лет спустя» или «Четыре подруги тридцать лет спустя» – это просто кошмар какой-то: я б и не рискнул такую книгу открыть.
Женская дружба уживается, как правило, в форме родства – отсюда «Три сестры» Чехова и «Сёстры» Алексея Н. Толстого (первая, и лучшая, часть «Хождения по мукам»).
Женщины дружат с детьми и мужьями. Женщины ждут их.
А мужчины к жёнам и детям – возвращаются: разница.
Женщины вполне могут никого не ждать, желая сохранять свою свободу, – ну, тогда к ним никто и не вернётся.
Можно сколько угодно сердиться на мой мужской шовинизм, но проверяется сказанное мной до банального просто. Мужчина, отдавший жизнь за друга, – это обыденность, таких случаев – тысячи, они увековечены в мировой мифологии, истории, поэзии, об этом написаны тома книг.
«Отдать жизнь за други своя» – признак высшего состояния мужского (человеческого) духа.
Женщина, которая жертвует жизнью за свою подругу, – это алогизм, моветон, это нелепица какая-то. Зачем ей вообще было этим заниматься – у её подруги, что, не было парня, чтоб пожертвовать собой?
Если хорошенько порыться в мировых литературных сокровищницах, то, конечно, можно найти примеры и на этот счёт – но зачем? Лично мне категорически не хотелось бы, чтоб женщины занимались такой ерундой, как самопожертвование, измеряя свою дружбу мужскими категориями. У женщины много других занятий, где они дадут фору мужчинам.
Если вы по-прежнему категорически не согласны со мной, то вспомните одну песню вроде «Если друг оказался вдруг…», только про женщин. Или хотя бы строчку наподобие «Друга я никогда не забуду, если с ним повстречался в Москве…».
Если вспомните – буду счастлив.
Но вы не вспомните, потому что поэзия не врёт.
Мужская дружба – поэтична, женская годится только для фривольного сериала.
Мужчинам, говорю, лучше всего дружить на войне; но вообще можно встретить друга в горах, как в песне у Высоцкого, или в Москве, как в другой вышеприведённой песне, или в тайге, или у чёрта на куличках.
Труднее всего дружить во времена, когда достаток и успех стали понятиями определяющими, а вернее – подминающими любую суть.
Проще всего дружить либо когда у друзей нет ничего, зато есть радость о бытии (иногда оборачивающаяся тоской о несделанном), – либо когда у друзей есть всё, плюс радость о бытии (но и она тоже иногда оборачивается тоской о способах уже достигнутого ими).
Не позавидуешь мужчинам, которые пребывают в состоянии соревнования – один богаче, другой бедней, один талантливый, другой не очень, один забравшийся наверх, другой задумчиво расположившийся внизу. Какая уж тут дружба – для поддержания таких отношений нужно иметь крепкие нервы.
Мужской дружбе претит дух соревнования. Едва он появляется, в мужской дружбе неизбежно проступает что-то женское. Когда мужчина дружит, он не должен оглядываться на своё отражение, проходя мимо любой стеклянной поверхности, и вообще задумываться о том, как выглядит.
Настоящий мужчина всегда лучше всего выглядит, когда он равен себе. В то время как для женщины это – единственный вид роскоши, который может не прибавить ей шарма.
В советские времена (сейчас несколько читателей хмыкнут) мужская дружба была куда более демократична, чем сегодня. В нашем деревенском доме за одним столом, вокруг моего отца, сидели председатель колхоза, поэт из большого города, комбайнёр, собиратель краеведческого музея, водитель с овощной базы. Сам отец был директором школы. Все товарищи отца были равны.
Ничем особенным друг для друга они не могли быть полезны.
Дружили за так и помогали товарищам просто так: исключительно из чувства душевного родства.
На мой вкус, возможность таких отношений – и есть главная демократия, все остальные демократии от лукавого.
Помимо демократии, для дружбы необходим некоторый излишек свободного времени – и он тоже имелся: восьмичасовой рабочий день – штука крайне важная.
Ещё для дружбы нужна музыка – музыка звучала.
Помню, у мамы был день рождения, тридцать лет, а отец забыл купить ей подарок – впал в состояние непобедимой дружбы за неделю до праздника, и забыл из него выйти.
Утром, когда пришло время накрывать праздничный стол, отец вдруг понял, что ситуация критическая. Выйдя покурить на крыльцо, он попросил друга – того самого водителя с овощной базы – съездить в город и купить большое зеркало: у нас не было, а мама хотела на себя любоваться.
Ситуация усугублялась тем, что водитель, равно как и папа, в этот момент находился в бодрой и радужной степени алкогольного опьянения. Вдобавок к тому – он имел уже два прокола в правах, и третий прокол оставил бы его без работы.
Но это ему не помешало сорваться на своём грузовике в город.
В городе выяснилось, что сегодня выходной – а советские магазины имели обыкновение по воскресеньям закрываться. Друг проявил до сих пор скрытые способности детектива и нашёл директора магазина – могучую женщину с бетонным характером.
Невиданными обещаниями – впрочем, овощная база предоставляла некоторые возможности, – уговорил её открыть магазин на пять минут.
Денег не хватило – и он оставил в залог свои часы, перочинный нож и обручальное кольцо.
Купил, или, в некотором роде, обменял зеркало.
Дальше ситуация совсем вышла из-под контроля. Его едва не поймали работники государственной автоинспекции – они помчались вслед, когда грузовик не остановился на взмах волшебной палочки, и почти уже нагнали правонарушителя, но там, где дорога с асфальта свернула на просёлочную, милицейские «жигули» влезли в грязь и временно погибли.
Ладно бы только это! Зеркало друг моего отца положил в кузов грузовика – даже не закрепив его: мужчины не склонны думать о таких мелочах. Всю дорогу, включая погоню и бешеную езду по осенним лужам и прочим буеракам, зеркало летало по кузову взад-вперёд и наискосок.
Но не разбилось. Мужская дружба сохранила его.
Друг практически подвески королевы доставил в урочный час моему отцу – разве это не прекрасно?
У меня ещё сто подобных историй хранится в памяти.
Да, дружбы имеют обыкновение прекращаться – в том числе и мужские. У мужчин не настолько много здоровья, как им кажется. Здоровье периодически заканчивается непосредственно в процессе дружбы.
Иногда – насовсем.
И тогда, наконец, приходит черёд женским дружбам.
Все, кто сидел у моего отца за столом, – умерли. Зато живы жёны этих друзей, наши матери.
Теперь они дружат за мужей. Теперь они дружат – про мужей.