– Это было ужасно, – сказал Тони. Когда он вернулся домой к родителям без копейки денег, его мама «плакала и кричала: ты опозорил этот дом!» Билл, который, конечно, курил травку и до этого случая и собирался продолжать это делать, понял, что единственным их спасением будет тут же собрать другую группу в Бирмингеме, «чтобы продолжить то, чем мы занимались в Mythology, потому что перед тем, как все развалилось, у нас действительно начало что-то получаться».
И эти двое увидели то же самое объявление в витрине магазине, что и Гизер: Оззи Зиг, у которого Есть Свой Усилитель. Как и Гизер, они тут же пошли на Лодж-Роуд и постучались в дверь.
– Я сказал Биллу: «Я знаю одного Оззи, но это не может быть тот же самый. Это точно не он, он не поет», потому что, насколько мне известно, он действительно не пел. Мы все равно пошли к нему домой, к двери подошла его мама. «Джон! Тут кто-то к тебе пришел!» Он вышел к дверям, и я сказал Биллу: «О нет! Я знаю этого парня. Мы в одной школе учились. Ничего не получится». Я думал, что он не умеет петь, а все равно вешает объявления. Мы считали себя достаточно профессиональными, чтобы не начинать с нуля. В общем, я сказал Биллу: «забудь»…
Увидев на пороге задиру, который бил его в школе, Оззи очень обрадовался, когда Тони ушел.
– По его лицу было видно: он думал «Да ну на хрен!»
По словам Гизера, Тони и Билл увидели объявление в тот же день, что и он.
– Оззи и Тони не очень ладили между собой в школе. Вот почему Оззи решил пойти ко мне, а не к Тони.
Впрочем, факт оставался фактом: Оззи и Гизеру нужны были для группы барабанщик и гитарист, а Тони и Биллу – певец и басист. Гизер, который помнил двух ребят из The Rest, «которые играли музыку, похожую на The Rare Breed», решил, что нужно хотя бы рассмотреть эту возможность. Оззи и Тони учились вместе пять лет назад. Это же целая жизнь, верно?
На следующий день Гизер повел очень недовольного Оззи домой к Айомми на улице Уошвуд-Хит. План был таким: он хотел, чтобы Билл Уорд стал их барабанщиком, а Айомми уже пусть сам думает, что дальше делать. Тони вспоминает:
– Билл с ними поболтал, а потом мы как-то решили, что играть будем вместе. Билл не хотел уходить от меня, а я не хотел уходить от Билла. Мы хотели работать в команде, потому что уже довольно долго играли вместе.
Гизер и Оззи остались не слишком довольны произошедшим. Для Гизера это означало, что придется отказаться от гитары и стать басистом – к тому времени они нашли еще и слайд-гитариста по имени Джимми Филлипс, так что выбор был небольшим: либо идти на вакансию басиста, либо уходить вообще, а на последнее Гизер точно бы не согласился. Для Оззи же это стало возвращением на школьную игровую площадку, которую он так ненавидел. Но, опять-таки, выбор был прост: либо это, либо ничего, а «ничего» Оззи уже надоело.
К тому времени как они начали репетировать, к группе прибился еще и саксофонист по имени Алан «Аккер» Кларк, и она получила новое название – The Polka Tulk Blues Band. Имя, по словам Оззи, украли «у пакистанского магазинчика в Хэндсворте».
– Мы ехали на наш первый концерт. Названия у нас еще не было, а потом мы проехали мимо этого магазина, Polka Tulk, и я сказал: «О, похоже на хорошее имя».
По дороге на этот концерт (в кемпинге неподалеку от Карлайла, куда им удалось попасть за счет старых связей Тони и Билла в Mythology) Тони был довольно мрачен.
– Я огляделся и подумал: «Господи, во что я в этот раз ввязался?» А еще я подумал, что все это долго не продержится.
Он был прав. Так и оказалось.
2. Интервал дьявола
Они чуть ли не мгновенно вцепились друг другу в глотки. Тони и Билла в Карлайле считали местными героями и хорошо помнили их по Mythology, так что Тони было очень обидно, что возвращение в Карлайл получилось настолько бесславным, среди групп второго и третьего эшелона. Он не знал, куда провалиться, увидев, как Гизер достает одолженный у кого-то бас с тремя струнами.
– У него не было денег на четвертую струну. И он приперся, одетый как хиппарь, в какой-то белой индусской фигне – словно только что тайком выкушал кислоты.
Когда явился Джимми Филлипс, «одетый, словно один из подручных Робин Гуда», Тони и Биллу, одетым в простые футболки и джинсы, стало совсем неловко.
– Мы с Биллом переглядывались, не понимая, что вообще происходит…
Гизер и Оззи тоже были в замешательстве. Их резко выдернули из зоны комфорта, они выступали с ребятами, которые, как им казалось, уже вышли на более высокий уровень, так что на первых концертах они выступали кое-как, отчаянно стараясь дотянуться до остальных. Но именно их музыкальные недостатки стали определяющими для характерного саунда Sabbath.
Угрюмый вокал Оззи не подходил для медовых песенок блюз-роковых групп того периода вроде Traffic и Fleetwood Mac, но вот на фоне звуковых залпов, благодаря которым Black Sabbath позже завоевали свою репутацию, его голос казался тонким слоем глянца, покрывавшим угрожающую машину, склепанную из «листового металла» риффов и неистовых ритмов, – зловещим, отрешенным, неконтролируемым.
Гизер несколько дней занимался в продуваемой всеми ветрами комнатке над одним из пабов в Астоне, настроив свой Telecaster пониже, чтобы он звучал как бас-гитара. Но играл он на нем все равно как на гитаре. Вместо того чтобы идти против ритма, как в основном поступали бас-гитаристы, он в точности следовал за риффами Тони, а со временем постепенно начал добавлять к ним собственные небольшие риффы – этому трюку он научился у Джека Брюса из Cream. Поначалу это звучало как-то неуклюже, но после того, как он в совершенстве отработал такой стиль на настоящей бас-гитаре – со всеми четырьмя струнами, – это придало звучанию Black Sabbath еще бо́льшую тяжесть.
– Я следовал за риффом. И мне нравилось извлекать искусственные ноты.
Подтяжка струн, искривление разума…
Впрочем, им далеко не сразу удалось убедить Тони и Билла в том, что они хоть чего-то стоят. На тех первых концертах Оззи, одетый в выцветший кафтан, который Гизер одолжил ему еще во времена Rare Breed, настолько сильно нервничал, что прятался где-то на краю сцены, спокойно уступив ведущую роль Тони. Хотя его голоса все равно толком не было слышно – настолько катастрофический шум возникал из-за жуткой какофонии гитар, саксофона и барабанов, которые играли как им вздумается.
– Мы тогда играли двенадцатитактовый блюз, – вспоминал Гизер, – одни каверы… Dust My Blues Джона Мэйолла и Cream, вроде Spoonful.
Они специально не играли ничего, что считали очевидными попытками заигрывать с публикой. Даже Джими Хендрикс казался «немного слишком коммерческим». Уже тогда, в таком зачаточном состоянии, по словам Гизера, они «шли против всего, что было популярно».
Polka Tulk Blues Band продержалась всего два концерта: в кемпинге в Уайтхейвене и в бальном зале в Карлайле. Первый концерт закончился очень внезапно: раздосадованные дальнобойщики стали вставать и расходиться после первого же номера. Бывшие фанаты Mythology не преминули сообщить о своих задетых чувствах. «Какого хрена вы играете с этим ужасным певцом, он же безнадежен?! – вспоминал Гизер вопрос одного из поклонников, обращенный к Тони и Биллу. – А другой дебил вообще не умеет играть на басу. Верните прежних ребят!» Второй концерт тоже закончился плохо: толпа особо бдительных горожан решила, что группа пытается увести их женщин, и накинулась на них с бутылками и стульями, когда они загружали аппаратуру в микроавтобус после концерта.
– Они нас чуть не убили! – вспоминал Гизер. Вызвали полицию, и они арестовали нападавших, но их главарь – «огромный, огромный здоровяк!» – успел задушить одну из полицейских собак.
– Ну все, п*здец. Мы точно никакой работы не получим, – подумал Тони.
Едва они выехали обратно в Бирмингем, до которого было миль двести, и Тони окончательно вышел из себя. К счастью для Гизера и Оззи, его гнев был направлен только на саксофониста и второго гитариста, в которых он и до концерта не был особенно уверен, но теперь именно их ждала расплата за то, что он так опозорился перед бывшими фанатами. «Они уходят. Пусть дальше едут на велосипедах», – объявил он. Никто не спорил. Особенно Оззи, который еще в школе понял, что лучше не высовываться, когда у Тони «такое настроение». Но если из-за ухода Джимми Оззи расстроился («Я, Джимми Филлипс и чернокожий басист по имени Роско Джи, позже игравший в Traffic, одно время спали в одной кровати, потому что у нас денег не было», – позже рассказывал он), то вот Кларку, который играл исключительно Take Six, он с удовольствием сказал «скатертью дорога».
– Я и по сей день не выношу этой долбаной мелодии!
Вместе с ними ушло и название – группа переименовалась в The Earth Blues Band, но эту громоздкую конструкцию сократили до Earth. Впрочем, эти перемены практически не сказались на репертуаре. Они по-прежнему рассчитывали на тот же музыкальный «бульон» из блюзовых каверов и психоделических импровизаций, перемешивая Хаулин Вулфа и Джона Ли Хукера с Cream и менее известными современными белыми рокерами вроде Aynsley Dunbar Retaliation. Тони Айомми по-прежнему был не слишком уверен в их способностях, так что по большей части они «играли одну и ту же песню снова и снова, лишь слегка варьируя темп». К счастью, в середине шестидесятых концертная сцена Мидлендса была на пике – там выступали все тогдашние звезды чартов, а также многие местные таланты. Сейчас модно говорить, что Мидлендс стал местом рождения хеви-метала, на самом деле главным музыкальным вдохновением для самых значительных групп региона в середине шестидесятых служили американский соул и ритм-энд-блюз. Контрактов на запись было мало, но в то время, когда лишь Ливерпуль считался хоть сколько-нибудь важным центром музыки после Лондона, концертная сцена в Бирмингеме и Мидлендсе процветала. Музыканты вроде Джона Бонэма и Роберта Планта получили первое признание, выступая в так называемой «Сети Мамаши Рейган» – в клубах, которыми владела пресловутая миссис Рейган; а также «Олдхилл-Плаза», «Хендсворт-Плаза», «Клубе Гарри Оуэна» и «Бирмингем-Каверн». Они играли в составе групп вроде Terry Webb & The Spiders, The Nicky James Movement, Locomotive и A Way Of Live, где также играл будущий басист Fairport Convention Дэйв Пегг. Кроме всего прочего, Бонэм недолго входил в состав The Senators, сыграв на песне She’s A Mod из компиляционного альбома 1964 года Brum Beat.
Помимо «Сети Мамаши Рейган», в округе было множество пабов, устраивавших концерты, а позже появились и более модные бирмингемские заведения вроде «Генрис-Блюз-Хаус» и «Мазерс». Именно на этих концертных площадках, разбросанных по Мидлендсу, выросли многие ключевые музыканты следующего поколения постбитловских групп. От Роя Вуда и Бива Бивэна (позже – The Move, ELO и Wizzard), которые впервые познакомились в Carl Wayne & The Vikings, до Стиви Уинвуда и Джима Капальди из Traffic, местных ребят, многого добившихся (первый из них – в Spencer Davis Group). Там же играли Карл Палмер (Atomic Rooster и ELP), Кози Пауэлл (Jeff Beck Group и многие другие), в том числе – намного позже – сами Black Sabbath, The Moody Blues, Slade и так далее.
Наркотики туда «добирались» в виде пакетиков с гашишем или, что более вероятно, двух-трех маленьких синих таблеточек «спидов». Но чаще всего, вспоминает Гизер, мы просто выпивали по несколько пинт. Возмутительное поведение никто не терпел. Барабанщик Move Бив Бивэн – который тоже непродолжительное время играл в Black Sabbath – вспоминал, что в The Move раздумывали, не пригласить ли вместо него Джона Бонэма, но «в The Move поначалу вообще никто даже не пил, и они решили, что он будет слишком неуправляемым».
Earth, набравшись смелости, стали выступать в местных заведениях вроде «Мазерс», «Пентхаус» и «Генрис-Блюз-Хаус». Именно в последнем клубе, которым заправлял местный организатор Джим Симпсон, им удалось сделать первый серьезный прорыв. Симпсон тоже был музыкантом, но на десять лет старше и достаточно прозорлив, чтобы понять, что в музыкальном бизнесе можно зарабатывать не только непосредственно музыкой. Джим был трубачом в Locomotive (где ранее играл совсем молодой Джон Бонэм, но его выгнали за ненадежность) и записал с ними хит Rudi’s In Love. К 1968 году он уже занялся менеджментом, агентской работой и управлением клубами, организовав компанию Big Bear. Кроме «Генрис-Блюз-Хауса» он работал с тяжелым рок-трио из Стаффордшира под названием Bakerloo Blues Line, а также с Tea & Symphony, эксцентричным акустическим коллективом, похожим на ранних T. Rex. Когда только-только собравшиеся Led Zeppelin, тогда все еще носившие название New Yardbirds, дали суматошный концерт в «Генрис», Тони и Билл были среди зрителей. Почувствовав связь между «психоделическим блюзом», который тогда исполняли Zeppelin, и лихорадочными глыбами тяжелого как гранит блюза, который пытались играть Earth, Тони пошел к Симпсону и попросил дать его группе шанс выступить в клубе.
– Они показались мне очень невинными, смущенными и не особенно понимавшими, что дальше делать, – вспоминает Симпсон. – Они не знали, каким должен быть следующий шаг.
Устроив им прослушивание в клубе, Джим «увидел достаточно», чтобы поставить Earth на разогрев к Ten Years After, еще одной местной группе, которая добилась неплохого успеха и переехала в Лондон. Фронтмен группы, уроженец Ноттингема Элвин Ли, которого тогда называли «самым скоростным гитаристом Великобритании», оказался настолько впечатлен молодыми ребятами, открывавшими их концерт в «Негрис», что пригласил их на разогрев к Ten Years After в лондонском клубе «Марки», где те были резидентами. «Марки» уже тогда превращался в легендарное место, где первую известность получали чуть ли не все, от Rolling Stones до Led Zeppelin. Как выразился Гизер, «после этого у нас по-настоящему пошли дела».
Впрочем, на пути Earth зияла новая яма. Ten Years After была не единственной группой-хедлайнером, чье внимание привлекли Earth. После выступления на разогреве у Jethro Tull (снова в «Генрис») лидер Tull Ян Андерсон тоже передал приглашение в Лондон – но на этот раз для одного Тони. Дебютный альбом Jethro Tull, This Was, как раз тогда попал в Топ-10. Они были весьма перспективным коллективом. Когда их первый гитарист Мик Абрахамс решил покинуть группу – по совпадению, именно в тот самый день, когда Earth выступили у них на разогреве, – Tull нужно было очень срочно искать замену. На следующее утро Тони позвонили менеджеры Jethro Tull и спросили, не хочет ли он присоединиться к группе, он согласился не раздумывая. А потом, едва положив трубку, запаниковал.
– Я рассказал все остальным. Сказал, что меня пригласили в группу, и они ответили, типа, «Да, езжай, конечно. Попробуй. Это замечательная возможность». Но мне на самом деле было очень неприятно их бросать.
Конечно, не настолько неприятно, чтобы вообще отказаться от предложения Jethro Tull приехать в Лондон. И там его ждал шок.
– Я пришел и увидел там целую сотню гитаристов.
Среди этой сотни гитаристов были куда более известные имена – Дейви O’Лист, недавно игравший в The Nice, и Мартин Барр, еще один бирмингемский парень, который уже заявил о себе на лондонской сцене в составе нескольких групп, в том числе сайд-проекте Ноэля Реддинга Fat Mattress.
– Я подумал: что происходит? Оказалось, это прослушивание. Тогда я сказал: «А, да ну на х*й! Все равно меня не возьмут», и ушел.
Но все-таки Тони как-то договорился с собой, сел в кафе через улицу и стал ждать своей очереди.
– Я пришел, поиграл немного, а на следующий день мне позвонили и сказали: ага, мы тебя берем.
Радостный и польщенный, Тони вернулся в Астон с новостями о новой работе, и лишь потом начал постепенно осознавать значимость произошедшего.
– Остальные, конечно, на словах были рады за меня, но я знал, что они, скорее всего, думают на самом деле.
Когда его позвали в Лондон на репетиции новых песен, которые позже вошли в следующий альбом Jethro Tull, Stand Up, Тони настолько перепугался, что уговорил Гизера поехать с ним.
– Потому что без остальных мне было очень одиноко. Так что Гизер поехал со мной и сидел на наших репетициях. А я смотрел на него, и мне было очень стыдно, понимаешь? А после репетиции я сказал ему: «Не знаю, Гизер, для меня это как-то странно». А он ответил: «Ну, просто попробуй еще немного». Я попробовал играть с ними еще несколько дней и сказал: «Не, я просто так не могу. Мне это не нравится».
Сомнения у Тони возникали не только из-за того, что ему пришлось бросить свою бирмингемскую компанию товарищей по группе. Его очень разозлила фраза менеджера Jethro Tull: «Тебе очень повезло, что ты получил эту работу». У него, может быть, и был комплекс неполноценности из-за того, что ему пришлось адаптироваться к новой, головокружительной среде успешных музыкантов и исполнителей, но ему пришлось преодолеть огромные препятствия, чтобы научиться играть на гитаре так хорошо. И, да, он никогда не считал себя везучим.