Гитарист глянул на него, кивнул, продолжал играть. Взял аккорд, взглядом попросил помощи у незнакомого старшины. Александр помог рукой.
– Ты умеешь играть? – живо обратился к нему маленький старшина.
Ответил положительно, наблюдая за пальцами на грифе. Вновь поправил.
– А может, что-нибудь сыграешь? – предложил старшина, рукой указал на инструмент, с любопытством глядя на смелого новичка.
– Давай, – легко согласился тот, взял в руки инструмент и занял освобожденное место. Удобно пристроил на коленях гитару и, проверяя строй, сверху вниз пробежался по струнам.
Вспомнил песню и запел приятным баритоном «Только месяц взошел на трон». Желая понравиться, рассчитывая на отклик, видел по лицам, что песня и он сам приняты безоговорочно. Троица попросила еще, он не мог отказать, только и желая того. Окрыленный успехом, взял первый звучный аккорд, а виртуозный вступительный проигрыш заставил присутствующих улыбнуться и замереть.
Глаза парней излучали удовольствие, а он радовался, что зажег свет в их сердцах и душах.
– Ты смотри, как играет!.. – восторгался старшина, который, казалось, жил песней, неотрывно глядя на руки новичка.
…Есть крыша дома твоего, – закрепил тем же проигрышем. Аккорд растворился в воздухе, и Саша посчитал, что принят новыми знакомыми, а значит, и остальной командой. «Вот как все просто, – довольно думал он. – С ними вполне можно общаться. По-хорошему можно и с „годками“ жить, если ты не мелкая душонка и не слюнтяй. Тем более, мы одного возраста. Если ты честен и не делаешь плохого, то и относиться будут так и к тебе. А по-другому и не должно быть, везде люди, и все хотят жить мирно», – рассуждал он, перебирая струны.
В кубрик входили матросы и с удивлением окружили улыбчивого новенького, который расположил к себе юркого старшину и его друзей. Упоенный вниманием, Мирков самозабвенно старался для всех. Когда заканчивалась песня, парни с легкой иронией интересовались у него всем, что хотели знать о новом человеке: кто он, откуда взялся и сколько прослужил. Саша откровенно рассказывал о себе и не понимал, почему его ответы вызывают веселость и непонятную иронию. Что-то насторожило его, но он счел нужным держаться достойно в любой ситуации; стоит один раз уступить – и ты пропал.
– А за какие заслуги тебе так быстро старшину дали? – полюбопытствовал кто-то.
Александр назвал свою специальность, упомянул, что переведен из отряда на должность мичмана, что всем эспээсовцам после сдачи экзамена присваивают звание старшины 2-й статьи.
– У-у-у… – загудели вокруг, – так ты у нас большой нача-а-альник и денег много получаешь…
Подняв лицо, он лишь неловко улыбнулся, продолжая петь, наигрывая на гитаре, но его уже прерывали злые реплики и вопросы. Саша ощутил неловкость и смятение и только тихонько перебирал струны.
На вопрос, где готовят на такую «хорошую» специальность, ответил:
– В Николаеве.
– Да, повезло вам, «шифрам», со специальностью… – позавидовал один, на что Александр сказал просто:
– Да, повезло.
Это вызвало улыбки и радостный пересмех.
Парней становилось все больше, Мирков понимал собравшуюся перед ним силу. Чувство подсказывало, что не умно отвечать на грубость и хамство тем же, разумнее предложить дипломатичный разговор. Он был добр и хотел такого же отношения.
– А сколько тебе лет? – услышал ироничное. – Двадцать один.
Раздался протяжный гул в несколько голосов.
– А почему так поздно призвался? – полюбопытствовал, с улыбкой другой.
Александр только поморщился, опустил глаза.
– Техникум дали закончить, да еще и после девятого класса…
Образованность новичка получила одобрение, большинство имели лишь среднюю школу.
– У-у… – загудели насмешливо, ведя свою игру.
Маленький старшина легко присел перед ним, уставился лукаво. Александр не придал этому значения, но наглый взгляд становился все навязчивее.
– Как вижу, тебя служба в отряде ничему не научила… – смело оборвал его маленький старшина, уверенно чувствуя себя в окружении единомышленников. Александр понимал, к чему клонится дело, но старался сдерживаться.
Все притихли и ждали, как ждал и заводила-старшина.
– Почему, – Саша поднял глаза и по-доброму улыбнулся им, – научила…
Послышались смешки и хихиканье.
– Что-то я не вижу… – подхватил старшина, широко раскрыв глаза, улыбнулся, поглядел по сторонам на товарищей. – И чему же она тебя научила?
– Разному, – ответил тот сдержанно, бледнея. Понял, что попал под жернова какой-то интриги. Перестал играть.
– И что – и «годки» в отряде есть?
Подтвердил это, чем вызвал новый смех. Больше не мог терпеть, сказал сурово:
– Я не понимаю, почему ты меня все время допытываешь?
Эти слова шокировали маленького старшину, не привыкшего к подобному тону. Встретив норовистого смельчака, толпа с новой силой дружно подняла его на смех. Собственный грубый тон умилял их, купались в своем могуществе.
– А почему… ты со мной так грубо разговариваешь?.. – возмутился старшина, по-прежнему улыбаясь. – Почему ты меня обижаешь? Если я захочу, ты будешь ко мне только на «вы» обращаться, несмотря на то, что мы с тобой в одном звании, и носовым платком палубу мыть.
Горло перехватило от возмущения, Александр взирал то на теснившего его взглядом старшину, то на остальных. Те ждали ответа.
– Как я разговариваю? – спросил мягко.
– Грубо, – уточнил старшина, продолжая начатую игру. – Послушай, послушай, Санек, – трещал он весело, дергал дурашливо за рукав. – Ты хоть понимаешь… – воздел над головой руку, – где ты находишься? – на полном серьезе он вознамерился объяснить непутевому его место в матросском обществе.
– Понимаю… – буркнул тот настороженно.
Но это не убедило, старшина горько заметил, сожалея:
– Ни хрена, как я вижу, ты не понимаешь. Да прекрати играть, когда с тобой «годок» говорит, – недовольный, он рукой накрыл струны и подарил улыбки товарищам, которые поддержали шутку.
Александр сник совсем, оставил инструмент, захотелось все бросить и уйти. Очень устал, болела голова, но удержался.
– А почему ты на меня наезжаешь? – спросил сурово, готовый опрокинуть противника.
Маленький старшина изобразил беззащитную улыбку и притворился шутом, вызвав у товарищей веселый смех.
– Это что, и в отряде так разговаривают с «годками»? – продолжал он, когда утих шум.
Александр понял, что угодил в западню, которую устроили эти люди, и признал про себя, что переход на корабль ничего не изменил.
– Да как сказать… – подбирал нужные слова, – везде одинаково…
– И все у вас в отряде такие, как ты? – пытал маленький старшина.
Вопрос не понравился Александру, промолчал.
– Корж, он, наверное, не понимает, с кем разговаривает? – раздался сверху ленивый голос.
Старшина 2-й статьи Коржов внимательно оглядел настырного новичка.
– Да, – заметил громко и отрывисто, дернулся игриво. Приблизил самодовольное лицо, рассматривал бесстыдно. – Ты… хоть понима-аешь (поднял вверх указательный палец), где ты находишься и с кем разговариваешь?
Все сосредоточенно ждали ответа.
Затянувшаяся до неприличия пауза тяготила обе стороны. И Александр сказал, но совершенно не то, чего ждали.
– Да неужели мы с вами не найдем общего языка? – и столько было в этой фразе чистоты и наивной надежды, что все замерли на мгновение, но тут же взорвались смехом. Никто не мог и представить, что совершенно взрослый человек может сказать такую неслыханную глупость.
Такое дикое восприятие ошеломило Сашу, он отпрянул, словно получил пощечину. Оставалось лишь не обращать внимания на хохотавшие лица.
– О, о, он, – громко смеялся Корж так, что перехватывало дыхание, – он мне нравится!.. – Совсем изнемогая от безудержного веселья, положил руку ему на колено и поднес близко размякшее лицо, которое вертел по сторонам. – Нет-нет, этого быть не может! Ты действительно такой или притворяешься?! Или, может, думаешь, что если ты старшина, – кивнул на его погончик, – да еще и второй, так тебе все дозволено?! Может, ты хочешь, чтобы мы по стойке смирно стояли перед тобой и обращались на «вы»?!
– Ничего я не хочу, – морщась, буркнул он зло, понял, что окружен врагами.
– У-у-у… как ты с «годками» разгова-ариваешь… – за всех ответил Корж, хмуря брови. – С нами, позволь мне дать тебе, Санек, совет, так разговаривать не надо… Позволь мне дать тебе еще один совет: дружи с нами и делай все, что говорят старшие – то есть мы, «годки». То, что тебе уже, к великому сожалению, двадцать один год, это, извини, всем до задницы, и твои сопли никому не нужны. Для всех нас ты – «карась», и этим все сказано. Вот послушай, послушай. Ты хоть отдаешь себе отчет, – пытался заглянуть в глаза, – где ты находишься?! – Мирков поежился. – Вот смотри, вот смотри, кто стоит перед тобой, – указал пальцем на соседа. – Матрос. Но это не просто матрос, а ма-а-атро-о-ос-«годок». – Последний снисходительно улыбался. – А ты кто такой?.. – ухмыльнулся. – Какой-то старшина 2-й статьи… Вот он, – указал на крупного увальня, – он Человек, он морской Волк, оттрубиввший весь срок. А ты кто? – скривил лицо. – Какая-то козявочка… старшина 2-й статьи… Это мне ни о чем не говорит… Вот смотри, ему осталось служить полгода, вот этому уже через два месяца домой, а мне через год. А ты, – Корж горько укорил, – так грубо с нами разговариваешь…Нехорошо-о… надо с нами дружить…Александру все было противно, и он молчал. Утомленный натиском, сносил унижения, но держался мужественно. И тут прозвучала команда на обед.
Его оставили в покое и побрели мыть руки. Через минуту вбежали пятеро матросов с медными бачками в руках, принялись старательно накрывать три стола, из шкафчиков доставали посуду, раскладывали. Чтобы не мешать им, Мирков нашел удобное место и оттуда с интересом следил за жизнью нового коллектива.
Первыми заняли места «важные люди», на царственных лицах которых застыла маска снисхождения к снующим в заботах бачковым, за которыми надолго была закреплена тяжелая и неприятная работа, требовавшая полной самоотдачи. При первой же просьбе те обязаны были вмиг исполнить любую прихоть «годка». Остальные матросы покорно ждали своей очереди, стоя в сторонке. Роли каждой группы были определены раз и навсегда: лениво жующие «годки», кандидаты в «годки» и рабы-лакеи с вечно уставшими лицами и потухшими глазами.
Морской закон, гласящий, что самый медлительный за обедом убирает стол и моет посуду, здесь совершенно не работал. На флоте такого закона не существует, а возможно, никогда и не существовало! Первыми за стол усаживаются старшие, а значит, «самые уважаемые», добившиеся признания силой кулаков. Насытясь, нехотя уступают место другим, чтобы те, в свою очередь, дали место рабочей скотине. Таким образом, посрочным правом наводился порядок на столе, распределялась пища.
Бессменное годовое рабство не было бы таким позорным и обидным, если бы не унизительная жестокость тех, кто присвоил себе право помыкать младшими, и поэтому служба на корабле была кромешным адом. И когда не подозревающие об этом молодые матросы попадали сюда прямо из учебки, то, ужаснувшись, долго не могли понять, что же происходит. А осмыслив, были вынуждены принять установившиеся правила и безропотно тянуть проклятую лямку.
Вместе с товарищами ел неспешно и Андропов. Мирков глядел на них и все же надеялся, что эти люди примут его в коллектив и станут товарищами и друзьями.
«Годки» жевали и время от времени поднимали взгляды на новичка. Обслуживал их высокий худощавый матрос с впалыми щеками и носом с горбинкой; весь его внешний вид – костлявые плечи, выпирающие ключицы и впалая грудь – свидетельствовал о надломленности.
По другую сторону находился другой матрос, явно татарин. В отличие от напарника он делал все медленно, демонстрируя отвращение к работе бачкового. Демилюк лениво взглянул на Миркова, но когда их глаза встретились, быстро отвел свои, не дрогнув ни единым мускулом, посмотрел на ложку и неторопливо отправил пищу в рот. Бачковой крутился юлой, принимал, подавал, менял упавшую ложку, наливал добавку, словом, откликался на взгляды, жесты и покашливания жующих людей. Засаленные рукава и грязное пятно на животе производили впечатление безмерной неопрятности. Довольные своим положением, остальные лишь молчали, одобряя тем самым жестокость тех правил, которые сами же и установили. Бачковой беспрекословно исполнял любую прихоть, успевал разливать по кружкам компот из чайника и, собрав грязную посуду, убрать в ящик.
За всем молча следил строгий татарин. Если Шикаревский замешкался или не уразумел чей-то знак, он самолично быстро исправлял оплошность. В черных раскосых глазах сквозила все та же тоска и недовольство жизнью. Прослужив год, Шайдулин заработал право считаться «старшим», а значит, «ленивым». Но судьба словно насмехалась над ним: вместо двух полагающихся матросов в их БЧ поступил всего лишь один. Полгода он сам обслуживал всех, но вместо благодарности за унижения и терпение получил с последним призывом в подмогу лишь одного Шикаревского. Это стало трагедией, сопоставимой лишь с потерей ближайших родственников. Один подчиненный не решал проблему, и, по корабельному закону, Шайдулин остался на прежней «должности». По решению старших его определили в учителя Шикаревскому, что означало работу впаре. Даже сейчас, после года службы, он выслушивал матерную ругань, получал «скворца» уже за Шикаревского, что оскорбляло вдвойне. Возмущенный такой несправедливостью, он истязал несчастного Шикаревского, выжимал из него все соки, заставляя работать за двоих. С приходом новичка Шайдулин возрадовался ниспосланному свыше подарку, собираясь Мирковым заткнуть прореху. Его час пробил! Вовсе не озаботил тот факт, что «карась» был старшим по возрасту, на мичманской должности и носил старшинские галуны.
Конец августа восемьдесят третьего года выдался жарким, и температура крепко держалась у тридцатиградусной отметки. Палящее солнце раскаляло железные корабли, отчего в кубриках было душно. Не спасали ни постоянно открытые крохотные иллюминаторы, ни люк на верхнюю палубу. Обливаясь потом, матросы задыхались, выполняя каждодневные работы, хватали воздух, словно выброшенные на горячий песок рыбы.
Мирков с интересом наблюдал за всеми. Ели вяло и с неохотой, поминутно утирали рукавами пот, раздраженно погоняли бачковых. Загнанный Шикаревский метался вокруг стола, утирал грязным подолом рубахи заливавший глаза пот и снова кидался к бачку. Александр обратил внимание на матроса с болезненно бледным лицом, который прислуживал за столом, где главным был старшина 2-й статьи Корж. Все, что ни делал бачковой: нарезал хлеб, подносил тарелки с едой или кружки – вызывало руганьи резкие окрики. Раздражительность Коржа и терпеливая покорность матроса удивили Александра.
Старшина 1-й статьи Лукин первым допил компот, буркнул невразумительное «спасибо» и с безучастным видом посмотрел на Миркова, стоявшего за спиной. Движением руки деликатно пригласил занять его место, Александр вежливо отказался. Лукин повторил жест, но Мирков вновь ответил отказом. Кубрик оживился, проникся интересом. Александр сдался, с благодарностью занял предложенное место, оказавшись возле Андропова. Чувствовал, что здесь кроется какая-то каверза, но и отказ вызвал бы недовольство.
Лукин тут же приказал Шикаревскому немедленно обслужить новенького. Матрос метнулся: быстро поставил тарелку с борщом, положил хлеб, окинул взглядом стол.
Александр принялся есть, настороженно чувствуя косые взгляды.
– Ну как, вкусно? – неискренне поинтересовался Лукин, положив руку на плечо Александру, натянуто посмотрел в лицо. Тот поднял голову, заставил себя улыбнуться, но улыбка вышла растерянной.