Часто Борис Михайлович отдавал дочке совсем мелкие обрезки, которые она вертела, рассматривала, примеряла к куклам, к своим немногочисленным платьицам. Но обувная кожа была слишком груба, поэтому она просто аккуратно складывала все это богатство в коробочку, где и забывала надолго.
Но однажды папа вручил ей кусочки очень мягкой кожи. Аллочка обрадовалась, а Борис Михайлович сказал: «Это лайка!».
Девочка убежала к себе в комнату, сжав в кулачке подаренные куски. Она рыдала над ними: зачем зарезали собачку лайку? Они же хорошие: людей на Севере возят, в космос летают. Борис Михайлович смеялся и весь вечер пытался доказать Алене, что собачку никто не убивал.
…И теперь папу, ее веселого папу посадили в тюрьму!
Когда милиционеры ушли, оставив на полу разбросанные книги, бумаги, одежду и унеся с собой несколько вещей Бориса Михайловича, Алла спросила заплаканную маму:
– За что папу посадили?
– Ох, доченька… Он… Он нарвал цветы в чужом саду…
Что действительно натворил директор по сбыту, сейчас восстановить очень сложно. Похоже, и сама Пугачёва этого не знает до сих пор. Его приговорили к трем годам.
Теперь, после ареста мужа и «конфискации имущества», Зинаиде Архиповне пришлось срочно искать работу, благо дети уже подросли и не требовали поминутного внимания. В школьном журнале Аллы за восьмой класс, который автору удалось разыскать в Объединенном архиве учреждений народного образования Москвы, в графе «Род занятий и место работы родителей» значится следующее – «Универмаг № 41, зам. зав. отдела готового платья». Про отца – ничего.
Тут позволим себе сделать отступление. Образовательный архив близ Таганки стал той terra incognita, которую автор с наслаждением открывал. Архивные тетушки, не избалованные вниманием прессы, глядели совсем не чопорно и с удовольствием помогли разыскать ветхие классные журналы и даже сделать копии заветных страниц. Но, упомянув в книге это учреждение, автор невольно открыл путь в сокровищницу для всех. В архив потянулись журналисты в поисках утраченного времени звезд эстрады и кино. Когда спустя несколько лет автор оказался там, работая над биографией другого персонажа, тетушки встретили уже совсем неласково:
– Вот вы тут ходите, а потом нас же ругают! Не будем ничего давать, только по особому разрешению!
Для всех соседей, приятелей, одноклассников существовала лишь одна версия затянувшегося отсутствия папы: он в длительной командировке.
Вместо положенных трех лет Борис Михайлович отбыл в исправительной колонии полтора года. Его амнистировали с формулировкой «за примерное поведение». На самом же деле преследования хозяйственников незаметно для общественности признали ошибочными и просто пытались по мере возможности дать «задний ход».
Можно сказать, что Пугачёву повезло. Достаточно вспомнить самое громкое дело начала 1960-х – валютчиков Рокотова и Файбищенко. Да, они не были хозяйственниками, расстреляли их просто за хранение валюты.
А Бориса Михайловича даже восстановили в партии.
Алла уже достигла шестнадцатилетия, но все еще продолжала носить свою ненавистную косу-селедку. Зинаида Архиповна и слышать ничего не хотела о каких-то там стрижках, укладках, прическах.
Мама и бабушка вообще долгое время вполне искренне не замечали Аллиного взросления. Зимой, когда за ней заходил кто-то из ребят, чтобы пойти в кино, бабушка могла громко крикнуть из кухни: «Алла, а ты теплые штаны под платье надела?».
Первый «Пугачёвский бунт» случился осенью 1962 года. В разгаре был Карибский кризис, на Кубе размещались советские ядерные ракеты, чем Америка была весьма недовольна. Словом, мир стоял на пороге Третьей мировой. Вмешаться в глобальный конфликт решила Алла Пугачёва, которой было тринадцать лет. Вместе с одноклассником Володей Штерном они задумали сбежать на Кубу. Сперва им предстояло добраться до Ленинграда, а там сесть на корабль и плыть к Фиделю Кастро.
До Кубы они не доехали совсем чуть-чуть: высадили в Бологом и отправили домой.
А кризис между тем благополучно разрешился.
…Как-то всем семейством Пугачёвы отправились в гости к маминой подруге тете Люде. Последняя была женщиной «современных взглядов», что иногда приводило к легким размолвкам между ней и Зинаидой Архиповной.
Весь тот вечер Алла перешептывалась и перемигивалась с тетей Людой и ее дочерью (последнюю, кстати, тоже звали Аллой, и все близкие, чтобы не путаться, с младенчества именовали девочек по отчеству – Аллой Борисовной и Аллой Владимировной). Наконец, они заперлись в комнате. Никто особенно не обратил на это внимание – родители знали, что Алла любит посекретничать с Людмилой.
Минут через двадцать Алла тихо выскользнула из комнаты. Косы у нее не было.
Зинаида Архиповна охнула и схватилась за сердце:
– Алла! Да как же это можно? Да ведь я… Да как же…
– Зина! Зина! Не волнуйся ты! – затараторила тетя Люда. – К девчонке уже ребята ходят, а она все с косой, как первоклассница! Ну посмотри, как ей хорошо с короткой стрижкой!
Но горе мамы было неподдельным.
Глава 3
Дача с пианино
Суровая бабушка
Первый роман
Весной 1952 года Борис Михайлович с двоюродным братом, у которого имелся старенький мотоцикл, по каким-то делам поехали по Дмитровскому шоссе в Подмосковье. Там они то ли приняли лишнего на природе, то ли просто заплутали, но вдруг обнаружили, что катят по неведомой лесной дорожке. Вместо испуга их охватил азарт: куда это мы так примчимся?
Примчались они в поселок Новоалександровский, что раскинулся близ Клязьминского водохранилища. Борису Михайловичу здесь сразу понравилось, и он решил узнать, нельзя ли снять на лето дом для семьи. Опять-таки и рыбалка под рукой. Вернувшись поздно вечером домой, он сообщил жене, что с дачей все «аляфу-люм», и надо скорей сказать теще, чтобы готовилась к отъезду с внуками.
С тех пор до самого 1966 года Аллу с Женей под присмотром Александры Кондратьевны родители отправляли на все лето в Новоалександровский. Жилье снимали у местных тети Кати и дяди Семена – те растили сразу трех дочерей. (По иронии судьбы, после того как Борису Михайловичу объявят приговор, его отправят на исправительные работы в город Долгопрудный, что всего в пяти километрах от дачи.)
Александра Кондратьевна очень быстро освоилась в поселке, и все «аборигены» почитали ее за местную. При этом бабушка прославилась на всю округу своей житейской мудростью, и потому чуть ли не каждый день кто-нибудь из сельчан приходил к ней за советом. Александра Кондратьевна с удовольствием высказывала свои суждения по любым вопросам, включая Карибский кризис.
Вместе с Аллой из дома на грузовике приезжало и пианино «Циммерман»: каникулы каникулами, говорила мама, но музыка отдыхать не может.
В самом начале лета почти никого из дачников еще не было. Алла с Женей томились ожиданием, с хохотом вспоминая их забавы прошлого года. Они бродили по поселку и вызнавали, когда должен приехать Димка, когда Ленка… Ни с кем из этих ребят они в Москве не виделись, это были «люди из лета», как окрестит их сама Пугачёва.
Впрочем, даже когда собиралась вся их летняя компания, Алле не дозволялось слишком беззаботно проводить время. Каждый день не меньше трех часов она должна была отработать за фортепьяно.
«Бабушка держала меня в черном теле, – спустя много лет будет вспоминать Пугачёва. – Все шли на танцы, а мне это запрещалось».
Но сдерживать эмоции Аллы постоянно было невозможно. Отыграв Шопена и Чайковского, она выбегала на улицу к ребятам, которые приветствовали ее очередное обретение свободы восторженными криками. Они неслись к водохранилищу, пристани Троицкой. Там были пляж, «зона отдыха» и маленькая эстрада-«ракушка», некогда возведенная здесь как лишнее доказательство «культурной революции» на селе. Алла выскакивала на ветхую сцену и дурашливым голосом объявляла начало представления: «Сейчас вы увидите театр… Театр Аллы Пугачёвой!». Ребята с хохотом носились вокруг эстрады, изображая неистовую толпу поклонников: «Алка! Давай! Еще покажи Шульженко!». И она показывала Шульженко, Бернеса, еще бог знает кого.
«Алла была у нас самой главной заводилой и выдумщицей, – рассказывал Евгений Борисович Пугачёв. – Однажды она чем-то вымазала лицо, обернулась белой простыней, сделала из какого-то полотенца чалму и так ходила по поселку. Люди присматривались и спрашивали друг друга: "Это что? Индус у нас, что ли, какой завелся?"».
Спустя двадцать с лишним лет, в 1984 году, накануне больших сольных концертов в «Олимпийском» Пугачёва с друзьями приедет на полдня в Новоалександровский. Вот, что пишет об этом мимолетном эпизоде Илья Резник в своей книге «Алла Пугачёва и другие»:
«– Аллочка, неужели это ты? – на пороге дачной времянки стояла высокая грузная женщина – тетя Катя, как выяснилось потом.
Зашли в домик.
– А где дядя Семен? – спросила Алла.
– Шашлычную сторожит. Оба мы там… Так вот, Аллочка.
И последовал рассказ тети Кати о дочерях, внуках, соседях, огородах, пристройках и т. д.
– А ты совсем не изменилась, Аллочка!
Огромный рыжий кот вполз на кушетку.
– А он тоже тогда был? – поинтересовалась бывшая дачница.
– Нет, это другой…
Пришел дядя Семен, восьмидесятилетний благообразный старец. Узнал Аллу. Сдержанно порадовался. Отвернулся. Смахнул слезу.
– Мы вас в кино снимем! Хорошо, теть Кать?..
– А что? Снимай! Я про тебя все расскажу. Давно ведь знаю».
Как и полагается в пору дачного сезона, у Аллы, когда ей было лет четырнадцать, завелся летний роман. Это был высокий симпатичный парень Дима Страусов, студент МАИ, отличник. Его отец, кандидат наук, преподавал в том же МАИ на кафедре теоретической радиотехники. Словом, Дима был фигурой положительной во всех смыслах, что располагало к нему даже привередливую Александру Кондратьевну. Отношения Аллы с Димой были, конечно, вполне целомудренными и ограничивались робкими прикосновениями в темных аллеях.
Зато именно со Страусовым Алла учинила один феерический розыгрыш. О нем со смехом вспоминал брат Пугачёвой:
«Я на несколько дней уезжал по делам в Москву. А когда возвращался, то на обратном пути встретил Аллу с подружками. "Никто не видел, что ты приехал?" – тут же спросила Алла. "Нет", – говорю. Сестра ужасно обрадовалась и сказала, что сейчас мы тут устроим целый спектакль.
Незадолго до этого я упал с велосипеда, и у меня были выбиты передние зубы. Тогда они сделали мне их из белого пластилина, на голову прицепили мочалку – вроде бы волосы, сверху – косынку, на которую прикололи брошь с камушками. Я надел туфли (размер у нас тогда был с Аллой одинаковый) и какое-то платье. Под платье мне еще запихали полотенце – так что получилось что-то вроде груди.
Меня спрятали на даче у нашего дяди, которая была километрах в двух от нас. Ближе к вечеру девчонки пришли за мной и вместе с ними я в таком виде дефилировал по деревне. Все сразу стали спрашивать, что это за девица такая? Им отвечали, что это Неля, Алкина подруга.
Вечером я захожу во двор к Диме Страусову:
– Здравствуйте, а Дима дома?
– Дима! – кричат ему. – Это к тебе.
Он вышел, и я обращаюсь к нему измененным голосом:
– Здравствуй, ты меня не узнаешь?
– Нет.
– А я Неля. К тебе приехала.
Минут пять мы так с ним еще пообщались. Потом мне это надоело, и уже своим нормальным голосом я говорю:
– Жаль Дима, что ты меня не узнаешь.
– Это ты, Женька, что ли? – засмеялся он.
Тут уже вышла Алла, и мы договорились, что я буду с Димой "гулять".
А у нас на окраине поселка было место со скамейкой, где мы все тусовались. И вот я прохаживаюсь там с Димой, он меня нежно за плечо обнимает… Так мы гуляли два вечера.
Был там один парень, Андрюшка по кличке "дистрофик", он прибежал к ребятам и сказал, что Страусов гуляет с какой-то девкой, у которой во лбу звезда горит – это он имел в виду мою брошку на косынке. Скоро неподалеку появились ребята на велосипедах – они ездили и высматривали, кто это такая со Страусовым.
На третий вечер Дима мне сообщает: "Не волнуйся, тебя сегодня насиловать будут". Оказывается их "натравила" на меня Алка, которая сказала, что какая-то нахалка отбила у нее парня.
И вот мы идем, на повороте стоят человек двенадцать. Одни отозвали Диму якобы по делу, а другие схватили меня и куда-то потащили. Я отбрыкиваюсь, кричу:
– Ребята, да вы что? Я, может, еще удивить вас хочу.
– О, давай, удивляй! – заорали они.
Тут я эту косынку снимаю вместе с мочалкой.
Сначала была просто настоящая немая сцена. А потом мы все хохотали, как сумасшедшие. Алла, конечно, радовалась больше всех».
В первой половине шестидесятых, когда в домах уже стали появляться большие катушечные магнитофоны, кто-то брал их с собой на дачу. Вечерами из дома протягивали провод, ставили магнитофон на табуретку посреди ближайшей полянки и устраивали танцы.
«Жил да был черный кот за углом…».
Когда совсем темнело, Александра Кондратьевна выходила на крыльцо и кричала: «Алла! Женя! Домой!».
…Бабушка умерла в 1966 году. Заснула на кухне на своей раскладушке и не проснулась.
Алле потом всю жизнь будет часто сниться дорога в поселок ее детства и тот поворот, откуда уже был виден их дом.
Глава 4
Музучилище
Однокурсник
Шуфутинский
Дешевый портвейн
«Хочу стать певицей»
«Прыжок в длину – 2,18 м, метание гранаты – 18 м». В графе с результатами плавания и лазания по канату стоят прочерки. Почему-то Алла не поплавала и не полазала. А вот другие результаты, с которыми Пугачёва Алла Борисовна закончила восьмой класс школы № 496. «Пятерками» были вознаграждены ее старания по литературе, рисованию, труду и – внимание! – пению. Познания в области русского языка, алгебры, геометрии, истории, естествознания, физики были оценены на четыре балла. Ну и, наконец, по таким предметам, как черчение, география, химия, иностранный язык и физкультура Алле выставили «тройки».
Обратим внимание на физкультуру. Да, юная Пугачёва ее от души не любила. И спорт никогда не полюбит, но будет иногда смотреть по телевизору важные футбольные матчи. Вся ее жизнь – сплошные «нехорошие излишества», какой там спорт? Когда начнутся проблемы с лишним весом – спустя много лет – она предпочтет диеты и медицинские процедуры, но только не спортзал. Хотя, уже поселившись в собственном подмосковном замке с Максимом Галкиным, будет с удовольствием плавать в бассейне по утрам. Никто не видит, блаженство! Но пока до личного бассейна еще очень далеко.
После восьмого класса, как уже давно было решено, Алла спокойно поступила в Музыкальное училище имени Ипполитова-Иванова. К этому времени как раз возвели его новое здание – прямо возле Пугачёвского дома в Зонточном переулке. Типовое четырехэтажное строение, собранное по новому «блочному» методу.
Алла выбрала дирижерско-хоровое отделение, при том что все сулили девочке будущее блистательной пианистки (о пении тогда еще и речи не шло). Этот неожиданный выбор по сей день остается одной из загадок Пугачёвой.
На курсе у Аллы собрались практически одни девицы, другого тут нечего было и ждать. Поэтому она с интересом присматривалась к симпатичному однокурснику Мише Шуфутинскому, и скоро они стали приятелями. (Там же, в училище, Алла познакомилась с Екатериной Шавриной – вот она-то как раз училась на вокальном отделении.) «Алла бывала у меня дома, – с улыбкой вспоминал Шуфутинский, – и моя бабушка гоняла ее за короткую юбку».
С тем же Шуфутинским Алла иногда прогуливала занятия по какой-нибудь скучной политэкономии, и они шли или в стеклянное кафе возле Пугачёвского дома (оно еще сыграет свою роль в нашем повествовании), или просто на новый фильм – кинотеатр «Победа» с античными колоннами тоже располагался неподалеку. К счастью, располагается до сих пор. Между прочим, отличное место если не для Театра песни, то хотя бы для музея Пугачёвой: она его заслужила при жизни.