Ф. В. Булгарин – писатель, журналист, театральный критик
Сборник статей
© Авторы, 2019
© А. И. Рейтблат, составление, 2019
© ООО «Новое литературное обозрение», оформление, 2019
Предисловие
Биография и творчество Ф. В. Булгарина в последние десятилетия привлекают повышенное внимание. Это вполне объяснимо. Булгарин, одна из ключевых фигур русской литературы и русской журналистики 1820–1830-х гг., человек, который многое сделал для их профессионализации и для расширения их читательской аудитории, долгое время по идеологическим (а в советское время даже цензурным) причинам почти не изучался. Только с 1990-х гг., когда в России была отменена цензура и начался процесс коммерциализации литературного труда и книгоиздания, вырос интерес к деятельности Булгарина[1]. Причем интерес этот свойственен не только историкам литературы и журналистики, но и исследователям общественного мнения, историкам музыки, театра, живописи, быта, книжного дела и даже спорта, поскольку Булгарин нередко писал на эти темы. Если учесть, что биографически Булгарин был связан с Польшей (культурой), Белоруссией (он родился и провел детство в имении недалеко от Минска), Литвой (поскольку в течение нескольких лет жил в Вильно, посещал там лекции в университете и печатался в местных изданиях), Эстонией (он долгое время жил в своем имении под Дерптом), Испанией (воевал там в составе наполеоновской армии и опубликовал книгу «Воспоминания об Испании»), Финляндией и Швецией (куда совершил путешествие и опубликовал о нем объемную книгу «Летняя прогулка по Финляндии и Швеции в 1838 году»), то станет понятен интерес, который испытывают к нему исследователи упомянутых стран. Но до последнего времени связь между специалистами, занимавшимися изучением жизни и творчества Булгарина, отсутствовала: не проводились посвященные ему конференции, не выходили сборники статей о нем разных авторов и т. д. В то же время, если принять во внимание и языковой диапазон работ о нем, и тематическое разнообразие его публикаций, именно в данном случае важны общение и совместные усилия изучающих его жизнь и творчество представителей различных научных дисциплин из разных стран.
Попыткой решить эту задачу стала международная конференция «Ф. В. Булгарин – писатель, журналист, театральный критик», организованная журналом «Новое литературное обозрение» и Российской государственной библиотекой искусств, которая прошла 30–31 октября 2017 г.[2]
Российской государственной библиотеке искусств он близок как автор многочисленных статей о театре, музыке и живописи, а также как составитель первого русского театрального альманаха «Русская Талия». Журнал же «Новое литературное обозрение» и одноименное издательство с давних пор уделяют повышенное внимание изучению Булгарина, поскольку всегда ставили своей целью обновление методологического инструментария исследователей литературы, а изучение Булгарина, сыгравшего большую роль в ее профессионализации и много писавшего о социальных аспектах ее бытования, очень важно для поиска новых подходов к пониманию места литературы в обществе. Поэтому помимо посвященных ему различных статей и архивных публикаций, печатавшихся в различных номерах журнала, были выпущены тематический «булгаринский» номер (1999. № 40), сборник писем и записок Булгарина в III отделение «Видок Фиглярин» (сост. А. И. Рейтблат; 1998) и книга А. И. Рейтблата «Фаддей Венедиктович Булгарин: идеолог, журналист, консультант секретной полиции» (2016).
В первой конференции по Булгарину приняли участие исследователи из Белоруссии, Германии, Италии, Норвегии, Польши, России, США, Украины и Эстонии. В ходе конференции рассматривались и обсуждались различные аспекты биографии, творчества и рецепции произведений Булгарина. Настоящий сборник составлен на основе сделанных на конференции докладов, однако несколько выступавших не подготовили статьи, а с другой стороны, несколько исследователей, которые по разным причинам не смогли принять участие в конференции, свои работы предоставили. Основное место в сборнике занимают исследования, посвященные творчеству Булгарина: его нравоописательным и историческим романам, литературно-критическим статьям, путевым заметкам, статьям о литературе и музыке, переводам и т. д., а также рецепции его произведений: публикациям о нем во французской прессе в 1830-е гг., работам англоязычным исследователей, восприятию его произведений современниками, репутации его в Польше, посвященному ему пассажу в «Доме сумасшедших» А. Ф. Воейкова и т. д. Меньше внимания уделено булгаринской биографии. Исследователи освещают тут такие ее аспекты, как жизнь Булгарина в имении Карлово под Дерптом и взаимоотношения его с местным населением; литературная полемика с Н. А. Полевым, редактирование журнала «Репертуар русского и Пантеон всех европейских театров», поездка в Швецию и т. д. В качестве приложения в сборник включен библиографический список публикаций о Булгарине последних лет.
И в биографии Булгарина, и в его творчестве осталось еще много непроясненных эпизодов и аспектов. Хотелось бы надеяться, что конференция и сборник стимулируют дальнейшую работу по изучению этой сложной и противоречивой фигуры.
Офицер Булгарин и русская литература
Мнение о том, что Ф. В. Булгарин стал литератором не по призванию, а по воле случая, – один из хорошо известных полемических аргументов булгаринских оппонентов, многолетний соратник и бывший друг Н. И. Греч сформулировал его так: «Потеряв возможность продолжать с успехом военную службу, он пошел в стряпчие; видя, что можно приобресть литературою известность, а с нею и состояние, он наконец взялся за нее, руководствуясь на каждом из сих поприщ правилами – достигнуть цели жизни, т. е. удовлетворения тщеславию и любостяжанию»[3]. Защищаясь от подобных упреков, Булгарин писал Н. А. Полевому в 1828 г.: «Даже вы говорите, что я не готовил себя в литераторы. Кто же готовил себя в России?»[4]
Действительно, о сознательном выборе Булгариным жизненного призвания говорить не приходится, поскольку этот выбор был сделан за него и, в силу обстоятельств, довольно рано. Профессия военного для выходца из недавно присоединенных к России территорий была одной из возможностей натурализоваться и сделать карьеру. Образование, полученное Булгариным в престижном военном учебном заведении, позволяло реализовать эту возможность (тем более, что лишь небольшая часть офицеров, современников Булгарина, имела специальное военное образование). Семнадцать лет его жизни, начиная с поступления в ноябре 1798 г. в Сухопутный шляхетский кадетский корпус, были отданы военной службе, причем время офицерства пришлось, как известно, на период наполеоновских войн. Трудно поверить и другому приведенному Гречем свидетельству, что «храбрость не была в числе его [Булгарина] добродетелей: частенько, когда наклевывалось сражение, он старался быть дежурным по конюшне»[5]. Вряд ли участнику кровопролитных сражений при Фридланде, Кульме или Бауцене удалось бы избежать опасности, да и свой первый орден (Св. Анны 3-й степени[6]) восемнадцатилетний корнет Булгарин тоже получил не за дежурство по конюшне. Однако приведенное суждение Греча охотно тиражируется. Не приходится сомневаться, что и по завершении военной карьеры для своего окружения Булгарин остался прежде всего профессиональным военным, боевым офицером, несмотря на нетривиальность ситуации – участие в наполеоновских войнах сначала в составе русской армии, а затем, в числе других поляков, под знаменами Наполеона.
Военная биография Булгарина[7], безусловно, требует архивных разысканий. Вопрос, которому посвящена статья, касается взаимоотношений двух главных социальных ролей Булгарина – офицера и литератора, и тех литературных стратегий, которые позволили ему претворить военный опыт в литературный. Как представляется, именно наличие первого позволило состояться второму, иначе говоря, без офицера Булгарина вряд ли появился бы популярный русский литератор с этим именем.
1. Поиск путей легитимации в Петербурге. «Воспоминания об Испании»
Вновь оказавшись в Петербурге после завершения военной карьеры, к 1820 г. отставной капитан французской службы Булгарин сблизился с молодыми русскими либералами, многие из которых, как и он, – офицеры, служащие (Ф. Н. Глинка, братья Бестужевы) или отставные (А. С. Грибоедов, К. Ф. Рылеев). Именно этот круг определил стратегии социально-культурной адаптации Булгарина в новой среде. Ее быстроте во многом способствовала консолидация (в том числе и формальная) названного круга, члены которого входили в Вольное общество любителей российской словесности (далее – ВОЛРС) и Вольное общество любителей словесности, наук и художеств, имевшие свои периодические издания. Булгарин довольно быстро стал действительным членом и активным участником обществ[8], в которых он позиционировался как польский офицер, воевавший за свободу родины под французскими знаменами, и начинающий польский литератор. Решив осесть в Петербурге, не без влияния названного круга он решает сделать литературу и журналистику главным способом легитимации в русской культуре. Для успешного осуществления этих намерений был необходим некий рывок, знаковый шаг, который позволил бы занять новую социально-культурную нишу. И этот шаг он сделал весьма грамотно.
10 июня 1821 г. О. М. Сомов записал в своем дневнике: «После 7 часов я был в Обществе любителей словесности, наук и художеств в Михайловском дворце. Булгарин читал нам свои воспоминания о войне в Испании, очень интересные. Он описывает с большим жаром прекрасный пол этой страны, климат, природу»[9]. Через два дня, 13 июня, Булгарин читал свои записки об Испании в полугодичном собрании ВОЛРС[10]. Речь идет о первом большом произведении Булгарина «Воспоминания об Испании», отрывки из него печатались в периодике[11], в 1823 г. вышло отдельное издание, с посвящением Н. И. Гнедичу[12] (жест, характерный, по мнению историка названных обществ, для их либерального крыла[13]). Этот литературный проект и должен был представить не только дружескому окружению, но и публике нового литератора, наметить пути идентификации его авторского лица.
В какой мере это удалось Булгарину?
Казалось бы, он включается в мемуарную традицию, восходящую к «Письмам русского офицера» председателя ВОЛРС Ф. Н. Глинки[14], – за год до Булгарина на заседании ВОЛРС читал свои «Походные записки русского офицера» И. И. Лажечников[15]. Однако булгаринские «Воспоминания об Испании», во-первых, не являются мемуарами, их авторская установка носит иной характер, о чем автор и сообщает в «Предисловии»: «Я намерен представить читателям разительные черты народной войны, прославившей Испанию ‹…›. Это не история, но взгляд на исторические происшествия, из коих я выбрал самые занимательные и малоизвестные, чтобы доставить моим читателям общее понятие о сей войне и об испанском народе. ‹…› Я написал сей простой офицерский рассказ для друзей моих еще в 1819 году, а теперь сообщаю оный почтенной публике…» (курсив мой).
Во-вторых, предлагаемый публике «простой офицерский рассказ» не был рассказом русского офицера. Это резко меняло привычную авторскую установку – ее Булгарину пришлось искать самостоятельно, поэтому субъективное начало его «Воспоминаний» структурно проявлено не в мемуарных свидетельствах, а в риторической организации повествования. Единственный фрагмент с эксплицитно выраженной авторской субъективностью представляет собой лирическое обращение к Н. И. Гнедичу (репрезентанту дружеского круга): «О как бы я желал, любезнейший Н. И.! за все приятные минуты, которые вы доставляли мне, сирому на чужой стороне, за все утешения, которые вы проливали в растерзанное несправедливостями мое сердце, наградить вас наслаждением, по крайней мере одного утра, в окрестностях Мадрита» (с. 12–13).
Этот пассаж вносит в авторскую самоидентификацию характерные эмоционально-смысловые обертоны (сиротство, отторженность, положение гонимого чужака), замещающие традиционную принадлежность в военных мемуарах к русскому миру. Вполне логично, что такая замена требовала дополнительного обоснования «офицерского рассказа». Эту функцию и выполняет дважды декларируемая идеологема: «привязанность к вере, верность к престолу и любовь к отечеству», создавая своеобразную идеологическую рамку текста: в Предисловии она атрибутирована испанскому народу, а в финале – распространяется на Россию: «Война сия решила важную задачу и доказала, что народ, в котором существуют вера, любовь к престолу и отечеству, есть непобедим. Россия в 1812 году подтвердила сию истину и, равно как Испания, увенчалась бессмертною славою!» (с. 185–186). Найденный ход стирает границу между национальными мирами, находя нечто иерархически более значимое, а самого автора, исповедующего эту идеологию, если не присоединяет к русскому миру, то, по крайней мере, не позволяет изъять из него безоговорочно. Замечу, что этот прием соединения себя как чужака с национально-культурной средой, в которой ему придется жить, основанный на обозначенном выше идеологическом фундаменте, возникает задолго до событий 1825 г. и остается у Булгарина неизменным.
Стремление дать общую картину исторических событий обусловило очерковую манеру повествования, которая мало чем отличается от первых очерковых опытов Булгарина: в нее облекаются и непосредственные воспоминания об Испании (описание природы, характера испанцев, привычек и нравов), и повествование о военных событиях в Испании в 1808–1809 гг., созданное с опорой на литературные источники и воспоминания очевидцев. «Воспоминания» содержат ссылки на 8 источников, что, казалось бы, делает неуместным намек критиков на скрытый автором компилятивный характер текста, тем более что Булгарину, напротив, нужна авторитетная точка зрения, к которой он апеллирует. Все это делает необходимым хотя бы беглый анализ источниковой базы текста.
В «Воспоминаниях об Испании» приводятся ссылки на античных авторов (Тита Ливия и Луция Аннея Флора, с. 85–86) и на французские издания 1816–1820 гг., преимущественно мемуарного характера[16]. Упоминание В. Г. Белинским в качестве утаенного источника труда А. де Бошана, с неточным переводом названия на русский язык («История войны португальской и испанской»)[17], обычно принимается на веру и превращается в указание на плагиат[18]. Между тем Белинский вряд ли сличал оба текста: двухтомной компилятивной «Историей войны испанской и португальской» Бошана[19] можно было воспользоваться лишь для справок об общем ходе событий, необходимости упоминать Бошана, а тем более скрывать его имя, не было. Что же заставило Белинского сделать этот упрек? Можно было бы предположить, что в полемической ситуации (известно, что из-за резкости и недопустимых намеков его критическая статья не была пропущена цензурой) Белинский преследовал цель отослать читателя к контексту, задаваемому именем Бошана (по аналогии с записками Видока): Бошан был журналистом, отличавшимся переменчивостью взглядов, и какое-то время сотрудником полиции (ему приписывали «Мемуары Фуше»). Однако эту соблазнительную версию придется отбросить: Белинский всего лишь (хотя и с ошибкой) повторил сведения, почерпнутые из полемики «Московского телеграфа» с Булгариным более чем двадцатилетней давности[20]. Примечательно, что в период временного примирения с Полевым Булгарин посчитал необходимым из всех упреков этой полемики (спустя три года после нее) отвести лишь эти, как он утверждает, необоснованные подозрения: «У вас однажды было напечатано, что мои воспоминания об Испании выписаны из какой-то французской книги. Я купил эту книгу, прочел со вниманием два раза, сличал и не нашел ни слова. Я только числа выписал из печатной книги, и то не из той, которую вы указали. Все оригинальное – уверяю вас честью старого воина»[21]. Однако признанию Булгарина можно верить лишь в отношении труда Бошана. Подозрения Полевого не были безосновательны: существует источник, которым Булгарин, без ссылок на него, воспользовался при описании осады Сарагосы, заимствуя фрагменты и ссылки на четыре из восьми указанных им источников (в том числе и на античных авторов). Это мемуары польского генерала Юзефа Мрозиньского, участника Испанской войны и взятия Сарагосы, опубликованные в Варшаве в 1819 г.[22] Вопрос лишь в том, почему это явное заимствование не вызвало того резонанса, который будет сопровождать другие литературные акции Булгарина. Попробуем ответить на него ниже.