22.5.[1934]
Ропп снова является с жалобами: канцелярия Макдональда опять просит разъяснений. Вся акция «против скептиков и критиканов» произвела весьма невыгодное впечатление, которое используют наши противники, в то время как наши друзья – тоже английский менталитет – не знают, что им следует возразить. Говорится, что кажется вероятным существование в Германии широко распространенного недовольства, иначе эта пропагандистская акция не шла бы с таким размахом. Сильнейшее орудие немецкой политики – то, что вся нация стоит за фюрером – грозит выйти из строя. «Вы поставили не на ту лошадку, – говорят наши противники нашим друзьям, – люди больше сами не верят в свои силы».
Я сказал Роппу, пусть он напишет следующее: мы знаем, что есть интриганы, что реакционные круги злы на то, что более не могут «править». Мы проявили наше великодушие, не установив над ними диктатуры, но они злоупотребили им и – так как вращаются в дипломатических кругах и проч. – пытались повсюду нас критиковать. Что получили бы англичане, если бы снова усадили в седло ненавидимых ими реакционеров? Но так как мы более не обсуждаем вопросы современности в клубах, а делаем это перед лицом народа и вместе с народом, то наши методы работы иные, чем – покамест – в столь безмятежной Англии.
Далее: к чему эти атаки на евреев? Спецвыпуск «Штюрмера»! Речь Геббельса в Дворце Спорта! «Августовские статьи»! Письмо арх[иепископа] Кентерберийского[118] в «Times» снова посеяло неприязнь [к нам]! Собрания верующих снова используются для травли Германии.
Я предоставил Р[оппу] необходимые возражения для кабинета М[ак]д[ональда]: что тогда должны сказать мы о кампании «Evening Standard» против Гитлера! В Лондоне ругаются на все подряд, но как только речь заходит о евреях, прикидываются мимозой.
Тем не менее: снова ухудшившееся отношение: и все, что дало повод к этому, не было необходимым, ни номер «Штюрмера», ни тем более форма речи Геббельса, в которой министра снова победил агитатор 1928 г., самоупоенный своими словами и дешевыми аплодисментами, звучавшими после антисемитских тезисов.
29.5.[1934]
Праздник в честь 700–летия битвы при Альтенеше показал, как далеко уже зашло в Германии освобождение от церковного психоза. Крестьянство вспоминает о прежних временах, когда оно боролось за свою свободу, и истолковывает эту борьбу гораздо последовательнее, чем раньше. Дарре нашел хорошие, порой очень резкие, слова против большевистских методов Средневековья, маскировавшихся религией любви к ближнему. Когда я заявил, что священная земля сегодня это не Палестина, а Германия, раздались бурные аплодисменты – там было 40 000 крестьян! «Штединги» Хинрихса[119] – пьеса большой художественной ценности, она может стать началом новой революции.
Ревер рассказал мне, что в одном церковном приходе на 4000 человек воскресную проповедь пришлось отменять 31 раз за год, так как на нее не приходило ни единого слушателя. В остальном ходило по 15–20 человек. В других приходах, где пасторы говорят на немецком языке, народ снова ходит в церкви. Но с цитатами из Ветхого З[авета] никакого толку уже не добиться.
Сегодня Ропп передает сообщение из Лондона: статс – секретарь Мильх[120] не может быть принят ни министром, ни государственным секретарем британского Министерства авиации. Причина: безнравственная речь д[октор]а Геббельса в Дворце Спорта. То есть новый удар как раз по тем, кто нам живо симпатизирует. Командору Вэннигеру[121] удалось переговорить с начальниками отделов.
По разряду небезынтересных сообщений проходит то, что архив покойного Брокдорфа – Ранцау[122], который обрабатывает Эрих Бранденбург[123], якобы содержит весьма компрометирующий материал против IV отд[ела] М[инистерства] и[ностранных] д[ел]. Мейер и Хей[124] прознали об этом и предложили задейств[ованному в деле] издательству 25 000 рейхсмарок за передачу документов. Как – то маловато! Было бы важно с ними ознакомиться, так как там вроде бы фигурируют престранные марксистские связи…
Гога[125] предложил своему королю пойти на изменение франкофильской политики. Кароль[126] будто бы согласился, как сообщает нам Гога через своего посредника. Гога охотно начал бы с того, что занял сначала, до окончательного поворота руля, пост министра внутренних дел. Однако большая бартерная сделка[127] должна состояться.
После многонедельной поездки по Европе из Варшавы прибыл д[окто]р Инсабато[128]. Обстоятельно изучил украинский вопрос. Желание Польши: коридор к Черному морю, граница с Венгрией. Варшава собирает всех лимитрофов от Финляндии до Турции, Пилсудский[129] только и ждет того, чтобы лягнуть Россию. И[нсабато] доложит Муссолини об итогах поездки (смотри служебную записку[130]). Надеется, что если приедет к нам с официальным визитом, сможет снова меня навестить. Также надеется на англо – немецко – итальянский альянс, затем включение в него Польши. «Великая Германия – неизбежный в будущем факт».
5.6.[1934]
Конференция Норд[ического] общества в Любеке прошла удовлетворительно со всех точек зрения. Доклады прекрасно взаимосочетались. Капризные официальные представители Скандинавии, однако, не приехали, их марксистские и прочие главы правительств, вероятно, испугались, что они заразятся здравым смыслом. Скандинавии жилось слишком хорошо, она стала сытой и ленивой. Викинги покинули страну, остались лишь мещане. Только тяжелый удар судьбы заставит снова вскипеть былую мятежную кровь.
В культурных вопросах начинается форменная тяжба. Повсюду, куда бы я ни приезжал, я слышу единодушные жалобы на отсутствие у палаты культуры Рейха[131] своего курса. В провинции, значит, вполне понимают, что за компания там собралась. Старые дружки евреев в качестве президентов, стряпчие из Ротари – клуба на ведущих постах, недееспособные «национал – социалисты», между ними пара дельных людей, чувствующих себя неуютно. К этому бессодержательные речи Геббельса, скользкие, обходящие все проблемы. Безотрадно. Возлагают надежды на меня, но из-за того, что президентом палаты культуры рейхаявляется национал – социалист, тяжело партийным путем создать другую организацию в обход этой палаты или в пику ей.
8.6.[1934]
Вопросы внешней торговли[132] становятся все более насущными. Все постепенно свыкаются с идеей, которую мы продвигаем уже восемь месяцев: создание центрального органа. Я тогда давил на Нейрата, Дайц[133] оббежал все министерства. Следствием стал странный совет внешней торговли, который вскоре после публикации сообщения о его создании в «Рейхсгезетцблатт» уже корчился в предсмертных судорогах. Сейчас промышленники договорились с Люром[134], который посетил меня и в обстоятельной беседе осведомил о положении дел. Кажется, приемлемый человек, молод, похож на быка! С трудовым прошлым, т. е. у него есть то, чего нет у Дайца. Дайц изобретателен, ищет выходы из положения, у Люра есть методичность и беспощадность повседневности. Сегодня подробно доложил об этом фюреру, ведь в прежних переговорах кадровый вопрос не удалось решить. Рассказал ему, что бургомистр Бремена был у меня сегодня: если не будет принято решение, то 25 % рабочих – текстильщиков придется вскорости уволить[135]. Сообщил, что В[нешне]п[олитическое] в[едомство] сможет заключить немалое число сделок, если только будет существовать орган, имеющий полномочия от канцлера. Фюрер поручил мне немедленно переговорить с министром экономики Рейха[136] в духе моего предложения: Люр – комиссар по вопросам внешней торговли, Дайц – его заместитель. Подготовить все до возвращения фюрера из Рима (встреча с Муссолини[137]) и затем принять решение. Я дал ему с собой докладные записки Л[юра] и Д[айца].
Затем фюрер еще долго говорил о международном положении. После тяжелых дней напряженность ослабла: Барту[138] не стал жаловаться в Женеве на то, что Германия вооружается, и не получил «морально – правового основания», чтобы начать вторжение. А без такового, считает фюрер, Франция не рискнет напасть. Новым франц[узско] – рус[ским] братством фюрер – в отличие от М[инистерства] и[ностранных] д[ел], как он подчеркнул – очень доволен. Ф[ранция] себя скомпрометировала[139].
Я передал фюреру текст тайного постановления московского Центрального комитета, которое было послано во все полпредства (мы непрерывно получаем материалы из одного из них…). Согласно ему, грядет новая политика нэпа. То есть снова изрядно сели на мель.
Затем фюрер оживленно рассказывал о первых днях Движения, когда все с помощью клея и плакатов по ночам наводили страх на Мюнхен, и поведал пару пикантных деталей.
11.6.[1934]
Собрание в Зале Столетия в Бреслау было превосходным. Выступать в таком огромном зале доставляет радость, особенно когда жители Бреслау так выступают против политики Партии Центра[140], проводимой их кардиналом.
19.6.[1934]
Последние дни были снова до предела заполнены совещаниями. Снова характерное сообщение из Лондона: НСДАП якобы скоро развалится, на ее место придет военная диктатура, поэтому сильная франц[узская] армия стала бы гарантом мира. Так говорят французы в Лондоне. Но: когда эта байка всплыла в одном обществе в присутствии майора Уинтерботэма, господин Шерпенберг[141] из нашего посольства оставил возможность такого хода событий открытой… Так «работают» господа из старого М[инистерства] и[ностранных] д[ел].
В вопросах внешней торговли опять неразбериха: теперь в Министерстве э[кономики] не хотят ни д[окто]ра Люра, ни его программы.
Вернулся от фюрера. Он все еще совершенно очарован Венецией. Считает восторг, вызываемый Муссолини, искренним. Фанатизм не наигран. Деревенские жители склоняются перед Муссолини в почтении как перед папой римским, и он принимает позу цезаря, в Италии необходимую. Но в личной беседе это все исчезает. М[уссолини] становится человечным и любезным.
Австрия. Гитлер говорил с безоглядной открытостью; Дольфус – предатель народа, ему ничего не стоит использовать в Австрии бомбы и гранаты.
М[уссолини]: Что Вы предлагаете?
Г[итлер]: Смещение Дольфуса, беспартийный глава правительства, новые выборы. Участие НСДАП в правительстве в соответствии с их результатом. Вопрос аншлюса остро не стоит.
М[уссолини]: Принимается!
Г[итлер] расценивает это как большой успех, по меньшей мере из-за Австрии не возникнет конфликта с Италией.
Равноправие. Недвусмысленное одобрение М[уссолини]. Вернется ли Г[итлер] в Л[игу] Н[аций][142]?
Г[итлер]: Почему бы и нет, но равноправие должно быть закреплено на практике. У М[уссолини] есть выход из Л[иги] Н[аций] как способ давления, у нас – возвращение. Но тогда выйти снова будет не так – то легко.
Россия и Л[ига] Н[аций]. Единодушное мнение: вступление России в Лигу вызовет неразбериху в последней. Кроме того, Россия вооружается с тревожной скоростью, что делает вопрос неразрешимым, так как русская экспансия является угрозой для всех.
М[уссолини] становится все более задумчивым.
М[уссолини]: Польша?
Г[итлер]: 10 лет назад Польша была в военном отношении сильнее Р[оссии]. Сегодня уже нет. Они заключили пакт с нами[143] из боязни перед Р[оссией].
Я передаю фюреру текст постановления Политбюро от 29.5.34, согласно которому Советская Россия решила безусловно поддерживать Францию и хочет вместе с США агрессивно выступать против Японии.
Г[итлер] (читает): Действительно весьма интересно. Надо сообщить об этом итальянцам.
Я: Я буду сегодня в обед у британского посла[144] и извещу также и его.
Г[итлер]: Верно, оповестить Англию и Италию.
Я: Кстати, в России существуют и центробежные силы. Я и дальше буду ими интересоваться. Надо быть готовым, когда дела зайдут достаточно далеко.
Г[итлер]: Верно, так и действуйте.
Я докладываю далее о моей беседе с ф[он] Папеном, чтобы он не передал ее фюреру в «своем прочтении».
Г[итлер]: Папену недолго осталось «передавать». Его речь[145] была неслыханно глупой. Ваша статья о ней сегодня превосходна.
Затем я доложил о совместных курсах обучения для п[олитической] о[рганизации] НСДАП, СА и т. д. Фюрер очень доволен, спросил лишь, все ли согласны.
28.6.[1934]
Дни Нижней Саксонии стали повторением Альтенеша, только еще более мощным. 60 000 в Вердене, 50 000 Г[итлер]ю[гендовцев] в Вильдесхаузене, весь Брауншвейг в радостном одобрении, как никогда прежде! Возвеличение н[емецкой] истории проникает в жизнь, подпитывается самою жизнью, и Нижняя Саксония снова оказывается сердцем н[емецкого] характера. «Н[ойе] Ц[юрхер] ц[айтунг]»[146] от 26.6. хотя и пытается иронизировать над «нижнесаксонским мифом», все же признает, что это новое мышление означает столь полный слом всех прежних представлений, какого еще не знала история.
М[инистерство] и[ностранных] д[ел] прервало с нами диплом[атические] сношения, как написал Риттер[147] в письме Дайцу. Мол, «тон» письма Дайца не устраивает нынешнего министра иностранных дел ф[он] Нейрата. Отказ от всей маньчжурской затеи передан телеграфом Дирксену[148] в Токио, 8–месячная работа, 200 000 марок Тиссена[149] – все впустую, поручение фюрера отодвинуто в сторону… Все реакционеры, подбадриваемые Папеном, хотят обойти Движение. Вчера подробно осведомил фюрера об этом, представил ему результат трехмесячного расследования о саботаже в М[инистерстве] и[ностранных] д[ел]. Фюрер был весьма раздосадован и сказал: «Идите к министру юстиции[150] и передайте ему мой приказ: он должен расследовать, не ведется ли в одном из министерств рейхасаботаж против моих распоряжений. На следующей неделе я его вызову к себе. Осведомите также Бломберга и Шмитта. Нейрату напишите, что вы мне сообщили обо всем деле».
Столь же раздражен фюрер и лондонским посольством, которое получило запрос от британского министерства, не много ли у Г[ермании] сейчас самолетов. Хёш в ответ стал вообще отрицать их наличие! Вместо того чтобы сказать, что он не в состоянии дать точную справку, и кроме того Г[ермания] должна думать о собственной безопасности и обороне. Я сообщаю фюреру, что и меня 10 дней назад кабинет Макдональда попросил дать разъяснения. Но это не поможет, так как наше собственное посольство содействует распространению слухов, распускаемых противниками (граф Бернсторф, Шерпенберг).
Фюрер: Можете назвать мне имя человека на пост посла в Лондоне?
Я: Капитан – лейтенант Обермюллер, который был Вам только что представлен! В прошлом командир подводной лодки, он завтра снова летит по моему поручению в Лондон, чтобы войти в контакт с генеральными штабами авиации и флота и по возм[ожности] пригласить важных персон на партийный съезд.
Фюрер затевает длинную беседу с О[бермюллером]. Тот докладывает: командир подводной лодки в Средиземном море, «военный преступник». 6 лет в Японии, Азии, Голл[андской] Индии. Докладывает о царящем в Англ[ии] психозе: Францию там считают лучшим европейским полицейским. Решено, что О[бермюллер] пригласит нескольких англичан в Восточную Пруссию, чтобы они своими глазами увидели всё и убедились, какую большую работу мы в действительности ведем, затем же он повезет их на партийный съезд.