Само помещение театра на бывшей Дворянской улице как бы хранило память XIX века. Мне представлялось, что именно в таких провинциальных театрах впервые ставились пьесы Островского, Тургенева, Гоголя. Действительно, Вологда знала замечательные времена. Здесь начинали свой путь Орленев и Корчагина-Александровская. На вологодской сцене в разное время выступали Андреев-Бурлак, Варламов, Давыдов, Мамонт Дальский, Блюменталь-Тамарина, представители театральной династии Садовских.
Первый деревянный театр сгорел. Новый каменный был небольшой, но вполне достаточный для такого города, каким в 1950–1960-е годы была Вологда. Зал почти всегда был полон, особенно на премьерах. Вологда, обладавшая давними театральными традициями, сохранила их и в новые времена.
Из тогдашних спектаклей запомнились «Живой труп», «Фома Гордеев», «Обрыв», «Такая любовь» Когоута, «Кремлевские куранты», «Вишневый сад». Марина Владимировна Щуко поражала многогранностью своего таланта в «Госпоже министерше» Нушича, в итальянской пьесе «Деревья умирают стоя». Ей одинаково был доступен и трагический, и комический репертуар.
Филармония в те времена располагалась в том здании, где сейчас находится кукольный театр «Теремок». Там мы слушали Зару Долуханову, Михаила Александровича, Александра Вертинского и других известных певцов, а еще раньше, до нашего приезда, там выступал Вадим Козин. Ленинградская консерватория присылала своих артистов, которые представляли сцены из разных опер.
В центре города был большой кинотеатр. Он был назван именем Горького и оборудован в бывшей церкви, через некоторое время разрушенной. Старая прочная кладка долго не поддавалась, но в конце концов сдалась. Кроме того, работали «Спутник» за вокзалом, «Искра» на улице Ленина, позже – «Родина» в заречной части города. Фильмы показывали и во Дворце культуры железнодорожников. Картин тогда снималось немного, шли они подолгу, и мы успевали все посмотреть, иногда и по два раза, благо билеты стоили копейки, не так, как теперь.
Что мы смотрели в 1950-е годы? «Весна на Заречной улице» и «Высота» с самым популярным и любимым Николаем Рыбниковым. «Сорок первый», необыкновенно смелый по тем временам, с Изольдой Извицкой и Олегом Стриженовым, «Дело Румянцева» с Алексеем Баталовым и Инной Макаровой, «Убийство на улице Данте» с Михаилом Козаковым. В марте 1961 года во Дворце культуры железнодорожников проходил кинофестиваль, приехали артисты, раздавали автографы. Мы с Музой Васильевной Шайтановой получили фотографию Валентина Зубкова («Коммунист», «Солнце светит всем») с его автографом и несколько слов от Людмилы Шагаловой в память о фестивале. Фильмы тех лет не устарели. Они были сделаны с разной степенью талантливости, но добротно, неторопливо. В отличие от тех поделок, которые теперь лепят как блины и называют сериалами.
В 1950-е годы все мы увлекались итальянскими фильмами. Это было время расцвета неореализма. Выходили на экраны и французские ленты так называемой новой волны, и английские с Вивьен Ли в главных ролях. Долго мы не подозревали, что все они проходят придирчивую советскую цензуру, которая вырезала из них кадры, способные нарушить высокую мораль наших граждан. Но все же мы познакомились с искусством Жана Маре, Жерара Филиппа, Жана Габена, Симоны Синьоре, Даниель Дарье, Николь Курсель, Джульетты Мазины, Рафа Валлоне и других актеров. Обаятельная Лолита Торрес заразила нас задорными песнями из фильма «Возраст любви», снятого в Аргентине. Песни почему-то были о португальском городе Коимбра.
В бывшем Дворянском собрании находилась областная библиотека, в которой мы постепенно осваивались с помощью опытных работников библиографического отдела. Из них с особой благодарностью хочется вспомнить Елену Александровну Кондратьеву, отличного знатока и своего дела, и библиотечных фондов. Работа библиотекаря в те годы была очень кропотливой, не было никаких компьютеров, и содержание всего книжного богатства в надлежащем порядке требовало больших усилий.
Читальный зал был уютный и красивый, в нем было приятно заниматься. Заказы выполнялись быстро. Помню очень любезную Рахиль Давыдовну Пелевину, которая работала в читальном зале и одновременно училась заочно на нашем факультете. Вера Вениаминовна Печенская, Надежда Константиновна Карушкина, здравствующая и поныне, – это были люди, которые помогали нам в наших занятиях. Работал межбиблиотечный абонемент. Это тоже было очень важно и для меня, и особенно для мужа, который рано начал собирать материал для кандидатской диссертации и вообще много писал и печатался.
Постепенно и у нас дома накапливались книги, главным образом по литературоведению. За текущей литературой следили по журналам, которые стали выписывать с первого же месяца пребывания в Вологде. И сейчас большой стеллаж в моей квартире занят годовыми комплектами «Нового мира» с 1950-го по 1992 год. Это был лучший журнал на продолжении четырех десятилетий. Выбросить его считаю кощунством, а отдать некому. Получали мы также «Октябрь», «Знамя», «Иностранную литературу», «Дружбу народов». В отдельные годы даже «Дон», «Звезду», «Юность», «Вокруг света». Теперь они доживают свой век в проданном деревенском доме и их читают новые хозяева. А почитать там есть что.
Нагрузки в институте были немалые. В первый же год я должна была прочитать 400 часов одних лекций, а еще – практические занятия, экзамены, зачеты, консультации. Получалось часов 800. Однако этим дело не ограничивалось. Необходимо было выполнять общественную работу. Партбюро назначило меня редактором институтской стенгазеты. Не приняли во внимание ни необходимость разрабатывать курсы, ни то, что я ждала ребенка. Отказаться было невозможно, ведь я была членом партии. Но, между прочим, никто не возражал, когда я отказалась от декретного отпуска и продолжала работать до самых родов.
И в дальнейшем какую только работу не приходилось выполнять! Но интереснее всего было отвечать за так называемую художественную самодеятельность (теперь это словосочетание как-то ушло в прошлое). Накануне смотров между факультетами, а их тогда было немного, разгоралась настоящая борьба. Каждый старался выступить как можно лучше и завоевать первое место. Занятые в смотре студенты на время забывали об учебе, и преподаватели старались этого не замечать. Во время концертов ревниво следили за успехами друг друга. Подозревали членов жюри в пристрастности.
Концерты получались интересные, остроумные, выявляли неожиданные таланты. Но каких это стоило усилий и даже нервов! И все же это было намного интереснее, чем, например, посещать студенческие общежития или высиживать часы на партийных или профсоюзных собраниях.
Была у меня и еще одна работа – я курировала институтское радио, когда наш факультет перебрался на улицу Мальцева. Наш студент Юрий Богатурия, впоследствии корреспондент Всесоюзного радио, а позже и телевидения по Вологодской области, начинал свою карьеру с маленького радиоузла на филологическом факультете. Отсюда передавались последние новости, у микрофона выступали наши поэты, в том числе уже покойные Виктор Коротаев и Леня Беляев. На всю мощность Юра включил динамик 12 апреля 1961 года, когда передавали сообщение о полете Юрия Гагарина. Распахнулись двери всех аудиторий, студенты и преподаватели высыпали в зал и с восторгом слушали эту неожиданную новость. В такие моменты сердцем человека овладевает гордость за свою страну!
Но бывало и наоборот. Каждую осень студенты ездили «на картошку». Запомнилась одна такая поездка в деревню Непотягово. Была уже поздняя осень, шли затяжные дожди, поля раскисли. А бедные студенты, не имеющие соответствующей экипировки, в грязи и холоде выкапывали мокрые скользкие клубни. Я поинтересовалась, почему колхозники не принимают в этом участия. Мне ответили, что они не дураки работать в такую погоду. Обиднее всего было то, что выкопанная с таким трудом картошка не была вовремя убрана и замерзла в поле. Такие факты не прибавляли ни энтузиазма, ни гордости за свою страну.
Между тем городская жизнь становилась все интереснее и разнообразнее. В 1961 году было создано Вологодское отделение Союза писателей. Оно объединило пишущую братию области, в которой уже давно были известны такие прозаики, как Гарновский, Угловский, но недавно появились и новые, как, например, Василий Иванович Белов, входивший в литературу замечательными рассказами и вскоре покоривший всех своим «Привычным делом». В Вологде поселился приехавший из Архангельска Иван Дмитриевич Полуянов, большой знаток природы и обычаев Севера. Много лет работал в Вологде старейший писатель Виктор Азриэлевич Гроссман. В прошлом – историк русской литературы, исследователь-Пушкинист, он со временем стал пробовать свои силы в художественном творчестве. Свидетельством этого может быть хотя бы роман о Пушкине «Арион», изданный в Москве в 1960-е годы. Среди вологодской писательской молодежи он выделялся как старейшина и многим помогал добрым советом.
Не порывали связи с родной землей Александр Яшин, Сергей Орлов, Константин Коничев, с которым мы особенно подружились.
Между тем набирала силу вологодская поэзия, представленная Сергеем Вику-ловым, Александром Романовым, Ольгой Фокиной, Виктором Коротаевым.
Успехи наших писателей дали повод современной критике говорить о появлении «вологодской школы». На творческих встречах читатели обсуждали новые произведения, интересовались планами авторов. Приезжали в гости писатели из Архангельской области, из Коми АССР, из Москвы и Ленинграда. Вот передо мной билет во Дворец культуры железнодорожников на литературный вечер «У нас в гостях писатели-земляки». Вечер состоялся 6 декабря 1964 года. В нем приняли участие родившиеся на Вологодчине Ю. Арбат, В. Дементьев, Ю. Добряков, Ф. Кузнецов, К. Ломунов из Москвы, К. Коничев, Н. Кутов, П. Кустов из Ленинграда, П. Макшанихин из Свердловска, В. Соколов из Новгорода, И. Тара-букин (город не указан). Были заявлены еще С. Орлов, Ю. Пиляр, В. Тендряков, А. Яшин, но по разным причинам не смогли приехать. Конечно, выступали и наши – В. Белов, В. Гроссман, В. Гура, И. Полуянов, А. Романов, О. Фокина. В киоске продавались книги, писатели раздавали автографы.
7 октября следующего года на творческой встрече с читателями Василий Белов читал отрывки из новой повести «Речные излуки», а Сергей Викулов – новые стихи и отрывки из поэмы «Хлеб да соль». В вечере принимали участие артисты драматического театра, вел вечер Виктор Гура.
Большой переполох наделал в 1966 году Александр Яшин своим очерком «Вологодская свадьба». Ортодоксальная критика приняла его в штыки, объявила пасквилем на жизнь современной деревни. Обком партии организовал обсуждение новой вещи нашего земляка. Из студентов филологического факультета был выбран один, родом из Никольска, которому предложили опровергнуть написанное, что он послушно и исполнил, за что был подвергнут остракизму в студенческой среде. Между тем очерк не содержал никакого очернительства, а просто правдиво воссоздавал особенности бытового уклада и обычаев современной деревни. Конечно, это было далеко не так безоблачно, как в романах Бабаевского. Но Яшин ничего не хотел приукрашивать. Подобные сцены он не раз наблюдал в родной деревне Блудново Никольского района.
Интересной жизнью жили наши художники. В картинной галерее проходили персональные выставки Корбакова, Баскакова, Тутунджан, Ларичева, Шваркова, Хрусталевой и других, издавались небольшие каталоги. Главную роль в организации этих дел играл директор картинной галереи Семен Георгиевич Ивенский, поощрявший развитие графики и с самого начала поддержавший талантливых Генриетту и Николая Бурмагиных и Владислава Сергеева. Вологодская графика стала известна далеко за пределами области и даже страны. К сожалению, супруги Бурмагины рано ушли из жизни, и мы многого лишились в искусстве графики.
Люди творческие – писатели, художники, артисты – организовали что-то вроде клуба. Собираясь, устраивали капустники, придумывали пародии, комические сценки, дружеские шаржи. Кто-то сочинял, кто-то рисовал, кто-то разыгрывал на сцене, а кто-то, сидя в зале, весело смеялся, узнавая себя или своих товарищей. Душой всего была Джанна Тутунджан. До поздней ночи порой засиживались мы на нашей кухне, втроем придумывая программу очередного сборища.
К сожалению, все это сейчас утрачено, а как интересно было бы вспомнить некоторые придумки. Например, пародию на запись в книге отзывов картинной галереи: «Выставка очень хорошая. Особенно понравились стулья и девушка-экскурсовод». В сценке, представлявшей заезжего столичного критика, последний обращался с претензиями к известной художнице и, желая подсластить пилюлю, умильно называл ее через каждые два слова «голубчик». Весь комизм этой сцены передать сейчас словами невозможно. Важна интонация, важны непосредственные реалии того времени и сами люди. Но получалось смешно, а иногда и остро. Встречи происходили в зале сегодняшней филармонии и были интересны как участникам, так и гостям.
В 1950-е годы стали появляться в городе люди, которых разоблачение культа личности вызволило из лагерей. В нашем доме поселилась супружеская пара Ивановых – Порфирий Дмитриевич и Вера Павловна. Отбыв 10 лет лагерей, Порфирий Дмитриевич был оставлен на поселении в Норильске, куда к нему приехала жена, и только в середине 1950-х годов им разрешили вернуться в Вологду. Он был инженером-строителем и сразу получил работу, а через некоторое время и отдельную квартиру неподалеку.
Его жена прожила удивительную жизнь. Она происходила из семьи Золотиловых, людей состоятельных, имевших большой дом на теперешней улице Гоголя. Рано осиротела и была отдана дядей в московский институт благородных девиц, кажется, Мариинский. Рассказывала много интересного о том, как девочек там воспитывали, и на всю жизнь усвоила понятия долга, чести и правила достойного поведения. После окончания института вернулась в Вологду. В годы революции и Гражданской войны нашла какую-то работу, и тут повстречала своего первого мужа. Он был назначен торговым атташе в Стамбул, и она несколько лет прожила в Турции. Затем вернулась с мужем в Ленинград и через некоторое время овдовела. Нашла работу секретаря-машинистки в Академии наук, кое-как перебивалась. В это время ее и нашел П. Иванов, который был к ней неравнодушен еще с детских вологодских времен.
Они приехали в Вологду во второй половине 1930-х годов, а в 1937 году П. Иванов был арестован. Веру Павловну долго не хотели брать ни на какую работу. Жила продажей некоторых ценных вещей, которые у нее еще сохранились. Наконец удалось устроиться судомойкой в вокзальный ресторан, а затем и получить повышение – ее назначили кастеляншей. Началась война, из осажденного Ленинграда поступали изголодавшиеся люди, которых прежде всего кормили на вокзале, и Вера Павловна принимала в них самое горячее участие, сопровождала в госпитали, иногда присутствовала при последнем вздохе. Вскоре после войны ее муж был освобожден из лагерей, и она смогла к нему поехать. Жизнь в Норильске была не из легких, но она считала необходимым делить ее со своим мужем.
Пережив обоих мужей, пережив сына и внука, Вера Павловна скончалась в возрасте 91 года в доме для престарелых в Молочном. Для меня она навсегда осталась примером стойкости, умения переносить трудности, верности своему долгу и просто красивой во всех отношениях женщиной. Такие люди не забываются.
Да, что-то было лучше, но многое было и хуже. Хорошо, что память удерживает больше положительных моментов и издали все рисуется в розовом свете. Наверное, это еще и потому, что «молоды мы были», что «искренно любили», что «верили в себя», как поется в одной замечательной песне.
2006
Игорь Шайтанов
Когда все только начиналось
Проверенный мемуарный прием – начать с первой встречи и с первых впечатлений.
Где мы могли встретиться с Ириной Викторовной, я предположить могу. Либо у них в комнатах над рестораном «Север»… Я их почти помню – коридор, нумера. Для середины XX века что-то архаическое – из какой-то предшествующей жизни.
Либо у нас – жилище вполне советское и по постройке, и по быту: четырехэтажное здание студенческого общежития над Золотухой на улице Лермонтова – с квартирами для преподавателей в крыльях. Однако и в комнатах, куда вход был прямо из коридора, преподаватели тоже жили.
Так что по крайней мере с местом действия есть некоторая определенность, но для впечатлений от первой встречи, увы, был слишком мал, и как в свои два года впервые увидел «тетю Иру», не запомнил.
Они с Виктором Васильевичем были люди не местные – ни по происхождению, ни по учебе. В более поздние годы приезжие среди преподавателей встречались все реже, но тогда – и пяти лет не прошло после войны – людская масса была в движении. И не только это: выпускник вуза ехал туда, куда его распределили. Так приезжала молодежь, нередко оседая на всю оставшуюся жизнь.