Перед лекцией Татьяна подошла ко мне и сказала, что Гарик уехал. Мне это было не очень интересно, волновали другие проблемы. Когда же после второго курса на крымской практике мы близко сошлись, она, к моему удивлению, оказалась не совсем невинна. Гарик был к этому причастен и, видимо, поэтому на правах «первопроходца» и лез в апреле в драку.
Необходимо отметить, что отец Татьяны, полковник, работал на военной кафедре физического факультета МГУ. Он был неплохим преподавателем, написал несколько книг. Одна из них, под названием «Импульсные схемы РЛС», популярна и сегодня. В честь 50-летия образования СССР он был награжден орденом Боевого Красного Знамени. Во время войны Владлен Григорьевич закончил военное училище и служил под Новороссийском. После войны он женился на служившей в тех же местах Марии Ефимовне Власенко. У них родилась дочь Татьяна, ставшая моей первой женой.
Практика третьего курса отличалась от прошлогодней тем, что у геохимиков часть ее проходила на комбинате в Архызе, а у геофизиков геофизическая и буровая практика – на том же полигоне в Крыму. Татьяна написала мне, что зашла как-то на местный рынок и купила паюсной (вяленой) черной икры и воблы, а затем отправила мне посылку с этими деликатесами. Вскоре мы ее получили – в ней было килограмма полтора паюсной черной икры, а остальное – отборная вобла. Часть икры пришлось привезти в Москву – мы не смогли ее съесть, такая она была сытная, а вобла ушла под пиво вся. Пишу это для того, чтобы было понятно, что в то время природа была щедрее к людям. В 1970 году, на пятом курсе, сокурсники почти все переженились, поженились и мы с Татьяной, и она взяла мою фамилию.
Подошло время распределения на работу. У геофизиков было даже право выбора. Правда, вариантов было всего два и оба не очень: Якутск или Магадан. Я был совершенно спокоен, поскольку знал, что на меня есть заявка из Института физики Земли АН СССР, где я и делал дипломную работу. На распределение шли по успеваемости, и я был в числе первых. Однако кафедрой геофизики заведовал профессор Федынский, одновременно он был министром геологии СССР. Видимо, он должен был блюсти и интересы подначального ему ведомства.
Наша классная дама, Татьяна Ивановна Облогина, пригласила меня на комиссию и, когда я вошел, дала мне краткую характеристику. В конце весьма лестной для меня речи она сказала, что я достоин того, чтобы трудиться в Академии наук. Федынский спросил меня, согласен ли я там работать. Я ответил, что да, согласен. И тут он нарушил сонную атмосферу комиссии, сказав, что как заведующий кафедрой и как министр геологии он гарантирует мою поездку хоть в Магадан, хоть в Якутск и никуда больше.
В то время не подписавшего распределение лишали диплома. Мне было все равно, где работать, но я не люблю, когда на меня давят. И я, сказав членам комиссии, что плевал на их диплом, вышел из комнаты, где они заседали. Народ не очень-то подходил ко мне, каждый переживал за свою судьбу. Я понимал ребят и поэтому не уехал, да и обещал после распределения пойти с ними в кабак.
Система работала слаженно и четко, не помогали ни слезы, ни угрозы. В результате 11 человек подписали Якутск, а 6 человек – Магадан. Мой друг Боря Шейн подписал Якутск, откуда через пару месяцев его забрали в армию. Служил он офицером в Кяхте – это вообще край земли. Отслужив два года, вернулся в Москву, устроился инженером в Институт океанологии и как минимум три года вычеркнул из жизни.
Но вернемся к распределению. Когда все геофизики побывали на комиссии, вышла Татьяна Ивановна, молча взяла меня за руку и повела обратно. Снова пробарабанила мою характеристику и добавила, что на меня есть заявка из Академии наук. На этот раз вопросов не возникло, Федынский благосклонно кивнул головой, и я был распределен в Академию наук.
У Татьяны такой проблемы не было. Кафедра геохимии рекомендовала ее в аспирантуру. Под руководством профессора М. Г. Валяшко она за два года сделала кандидатскую диссертацию, защитила ее и стала кандидатом геолого-минералогических наук. После защиты начала работать во ВНИИГаз под руководством всемирно известного ученого профессора Бориса Прокоповича Жижченко.
Вот какую историю из детства рассказал мне как-то Борис Прокопович. Родился он в Крыму, вблизи Алушты. Семья жила неплохо, поскольку у отца была небольшая винокурня, приводимая в действие моторчиком, работающим на керосине. Обязанностью Бориса с 5-летнего возраста было ежедневно доставлять на винокурню бидончик с керосином. Винокурня находилась метров на 200–250 выше дома, и когда он под палящим солнцем тащил наверх этот керосин, ему очень хотелось пить. Воды нигде не было, зато на винокурне было охлажденное сухое вино, которое использовалось вместо воды. Вот каким было начало его трудовой деятельности.
Жил Жижченко в доме, находившемся сразу за универмагом «Москва», и на работу приезжал на автобусе, забиравшем сотрудников института, живущих в районе Ленинского проспекта. Кстати, по специальности он был палеонтологом.
В 1975 году женился мой младший брат Михаил. Его супруга Татьяна взяла себе нашу фамилию. Все бы ничего, но работали они с моей супругой в одной лаборатории и к тому же инициалы имели одинаковые. Моя жена была Владиленовна, а жена Михаила – Васильевна, и если учесть, что мою сестру тоже зовут Татьяна, то вообще дурдом. Но и это еще не все. Когда Николай, сын моего старшего брата Бориса, женился, его супруга опять-таки взяла нашу фамилию, и ее тоже зовут Татьяна. Прямо аномалия какая-то!
Экспедиция
В июле 1968 года для геофизиков 3-го курса после июньской геофизической практики в Крыму началась производственная. Официально она заканчивалась 1 октября, но мало кто возвращался к этому сроку. Весь октябрь ребята приезжали из разных областей страны, в основном с севера и востока. Однако это было еще впереди, а сейчас на календаре значилось начало июля. И у меня практика будет проходить в экспедиции МГУ.
Еще до отъезда в отряде меня нагрузили работой. Мне было поручено купить пять килограммов хорошего чеснока. Остальные члены отряда искали в Москве другую продукцию, все были при деле. Отряд состоял из пяти человек: трех мужчин и двух женщин. Начальник отряда Инна Соломоновна Лурье и аспирантка биолого-почвенного факультета МГУ Наталья Львовна Аралова – женский персонал отряда, а мужской – это Владимир Михайлович Калачев, Николай Леонидович Рыжих и ваш покорный слуга. По своим обязанностям Лурье – мерзлотовед, Аралова должна была устанавливать наличие или отсутствие мерзлоты по спилам деревьев, я – геофизик, определяющий толщину мерзлоты с помощью электроразведочного метода вертикального электрического зондирования (ВЭЗ), Калачев – председатель профбюро геологического факультета МГУ (в молодости он был бурильщиком), Рыжих – рабочий, изгнанный из факультета то ли за пьянку, то ли за драку бывший студент-гидрогеолог, которому обещали полное прощение, если он хорошо отработает в экспедиции. Начальником экспедиции был Виктор Титович Трофимов, через несколько лет ставший деканом геологического факультета МГУ. Экспедиция была университетской и работала на севере Тюменской области.
Моим непосредственным начальником был главный геофизик экспедиции Юрий Александрович Овсянников. Он всегда ходил в распахнутом полушубке, без шапки, выделяясь копной черных волос. У Юры было свойство, которое я больше ни у кого не встречал. Он мог пить сколько угодно и не пьянеть, спиртное на него никак не действовало. Жизнь его закончилась трагически. Года через два или три он сплавлялся с другим отрядом вниз по Оби. Жители одного из поселков на берегу заметили неуправляемую, дрейфующую вниз по течению лодку, людей в ней видно не было. Подплыв к ней, они обнаружили шесть трупов. Овсянников был среди них. Кто, зачем и почему – неизвестно до сих пор. Там же в поселке их и похоронили. Очень подходят слова из песни: «Все равно я, наверно, погибну, что ж поделать, такая работа…».
Но пока все еще живы и здоровы. Со мной на производственную практику в ту же экспедицию уехал и Володя Шиморин, с которым я учился в одной группе. После окончания университета он работал в Наро-Фоминске во ВНИИГеофизике. В годы правления Ельцина трудился в администрации, отвечал за канализацию и выдачу земельных участков.
В начале июля наш отряд выехал к месту полевых работ. Мы были последними, остальные были уже на базе в поселке Ныда, что на Гыданском полуострове, на севере Тюменской области. Поселок Надым, центр газодобычи, был километров на 200 южнее.
Приехав поездом в Лабытнанги, мы до вечера ожидали пароход в Салехард. Лабытнанги известны своей суровой зоной для рецидивистов. Вдоль дороги из лагеря в порт, где они круглый год вылавливали сплавляемые бревна, были натянуты несколько рядов колючей проволоки, отделяющих тротуар от дороги. На работу заключенных гнали скованными попарно и привязанными к горизонтальному железному шесту, чтобы не сбежали. Но они все равно каким-то образом ухитрялись вырваться в тундру. Бежали по 2–4 человека, так было проще выжить. Если удавалось добыть документы и одежду, у них появлялся шанс добраться до крупных городов России, если нет, то через некоторое время их трупы привозили за награду местные жители ненцы – как правило, они были хорошими стрелками.
Вечером на пароходе ОМ-347, его еще ласково называют «омиком», пришли в Салехард. Здесь мы узнали, что самолет в Ныду будет только завтра после обеда. Значит, ожидать ночь и еще полдня. Перекусив, пошли бродить по городу. На севере в июле ночи как таковой нет, просто солнце опускается очень низко; светло, как днем, и тишина, все стараются поспать. В то время Салехард был полностью деревянным, даже тротуары сделаны из досок. Поневоле в голову приходили слова песни: «А я иду по деревянным городам, где мостовые скрипят, как половицы». Может быть, бард и имел в виду этот город. Обследовав его, мы сели на причале и стали смотреть на Обь. Спать не хотел никто, да и не пытался заснуть.
После полудня мы купили билеты на самолет и часа через два уже были в Ныде. Меня и Володю сразу взял под свое крыло главный геофизик экспедиции Овсянников. Наконец мы приехали в экспедицию, где нас ждали и доверили нам ответственное дело.
Кроме нас у Юры был еще один доморощенный геофизик – Женя Лобов. Вообще-то по образованию он был гидрогеологом, но под давлением обстоятельств освоил методику обработки и технику проведения ВЭЗ. Юрий был кремлевским курсантом, но сумел оттуда вырваться и поступить на физический факультет МГУ на кафедру геофизики. Однако, по его словам, на физфаке их в основном обучали погоде, так что разведочную геофизику ему пришлось изучать самостоятельно. Женя был неплохим парнем, но ему крупно не повезло: он оказался в той же лодке, что и Юра. Но все это случится позже, а пока Овсянников усадил свою гвардию в стоящий на суше баркас, достал спирт, кружки, банку консервированных персиков и сказал, что завтра будем разбираться с аппаратурой, а сегодня – отдых.
Перед вылетом в поле отряд Лурье в полном составе пригласил к себе заместитель начальника экспедиции по общим вопросам Александр Ильич Савостьянов. Жил он в поселке круглый год и занимался материальным обеспечением экспедиции. Он знал здесь всех, и все знали его. На инструктаже он сообщил нам, что был у начальника РУВД подполковника Кравцова, и тот сказал ему, что, раз мы отправляемся на необжитые территории, то являемся полноправными представителями власти. А раз так, то можем требовать документы у встреченных людей. В случае непредоставления таковых или неповиновения нам дано право стрелять. От себя он добавил, что из лагерей бегут заключенные. И для них единственная возможность спастись – это напасть на геологов и добыть одежду и документы. Поэтому нам, мужчинам, выдаются охотничьи ружья и по две пачки патронов, снаряженных крупной дробью.
Не скажу, что его речь произвела на нас впечатление. Нам заранее было известно, что в экспедиции выдаются охотничьи ружья, поэтому из Москвы мы везли порох, дробь и вообще все, что требовалось для охоты. Мне досталась двустволка, остальные мужчины в отряде были вооружены одноствольными ружьями. Получив и упаковав аппаратуру, буровой станок, имущество, мы отправились на гидросамолет АН-2, который должен доставить нас на первую точку.
В экспедиции были разные отряды: на вездеходах, на лодках, на самолете. Самолет, да и самолетный отряд, был один, прилетал он с Каменного Носа на Ямале. Командиром этого самолета был Игорь Антропов – всегда в отглаженной форме, белой рубахе и начищенных черных ботинках, что в условиях болот и озер представлялось абсолютно нереальным. Когда самолет не перебазировал наш отряд, он снабжал продовольствием отряды, разбросанные по всему полуострову. Утром самолет прилетал в Ныду, где его загружал заказанным продовольствием Савостьянов, летел в отряд, разгружался и возвращался на свой аэродром. Так продолжалось до августа. Мы стояли, как обычно, на берегу озера. Завтра должен прилететь самолет и перебазировать отряд на другую точку.
Ночи стали темнее и длиннее. У нас были две палатки, поставленные рядом. В палатке побольше мы спали, а в палатке поменьше хранилось все наше имущество. В палатке побольше были натянуты марлевые пологи от комаров. Четыре полога были натянуты вдоль палатки, а пятый – у входа поперек. Это было мое место. Забираешься под полог на спальный мешок, подбираешь под него края полога, уничтожаешь сотни две комаров в этом замкнутом пространстве и до утра спишь спокойно в мешке, не обращая внимания на десяток или больше комаров, оставшихся под пологом. Написал все это и удивился: неужели это было со мной?
В ночь перебазирования что-то не спалось. Извертевшись в спальном мешке, решил подышать воздухом и тихонько выполз из палатки, волоча за собой ружье. Было уже темно, но еще чуть светлел горизонт, и на этом фоне выделялись группы редко стоящих у палатки кустов. Дело было в лесотундре, то есть в зоне перехода от тундры к лесу. Здесь уже росли редкие кустики, примерно в рост человека, и почти исчезала мерзлота. Полежав некоторое время под крылом палатки, благо на мне был ватник, я вдруг с ужасом увидел, как над группой кустов, метрах в двухстах от меня, медленно поднимается тень, хорошо видная на светлом горизонте. Не помня себя от страха, я выстрелил в эту тень картечью сразу из двух стволов, благо ружье по инструкции было всегда заряжено. Некоторое время, ослепленный выстрелом, я ничего не видел, потом разглядел, что тени уже нет.
Разбуженные ребята выползли из палатки. Я объяснил, в чем дело, и мы заняли круговую оборону. До рассвета ничего не произошло, и отряд занялся подготовкой к перебазированию. Но к тем кустам так никто из нас и не подошел. Объясняется все довольно просто: а вдруг там кровь или тело? Тогда до конца сезона прощай работа, здравствуйте объясниловки, выясниловки и прочие прелести расследования. А так, мало ли что померещилось студенту спросонья?..
Прилетел самолет – и мы уже далеко, на новой точке. Она была довольно интересной. Представьте себе железнодорожную насыпь шириной метров 30–40 и высотой в несколько метров, уходящую в обе стороны за горизонт. В геологии такая штука называется озом. В эпоху оледенения это было русло реки, которая и намыла такую насыпь. Оз порос невысокими березками и елками, среди которых росло огромное количество подберезовиков. Других грибов не было – только подберезовики. Уж мы отвели душу, поедая их в тушеном, вареном и жареном виде.
На пятый день нашего пребывания должен был прилететь самолет – привезти продукты и перебросить нас на новую точку. Но в назначенный день самолета не было. Как и на шестой, и на седьмой. Позже я узнал, что 18 августа мы вошли в Чехословакию, и все самолеты были переброшены к западной границе. Продукты у нас закончились, и питались мы только грибами. Я после этого лет пять грибы видеть не мог.
Место было какое-то неважное: ни охоты, ни рыбалки. Озеро зимой все вымерзало, поэтому, видимо, и рыбы в нем не было. Грибы внезапно исчезли, и начался натуральный голод. Женщины ослабли первыми и из палатки не выходили, лежали в спальных мешках. У нас же от голода помутилось сознание, и мы решили идти на базу, а это около 400 километров.
Конец ознакомительного фрагмента.