«Но ведь и монахи – люди, Согредо», – говорит Галилей, так и директор – тоже человек. Бога не надо забывать. Жена новая трудно рожала; повезли ее на кесарево сечение, а как узнала, что с ним плохо (его увезла неотложка домой, машина его третий день стоит у театра, еще нахулиганит кто-нибудь), так у нее начались схватки, и родилась дочь, слава тебе, Господи. Да если, с другой стороны, разобраться, не так уж он виноват окажется. У него такой характер, такая тактика осторожная, подпольная. Говорят, стучал, но ведь что понимать под этим, а потом, мало ли что говорят. Говорят, и Любимов – стукач, на кого только, на самого себя? Любимов ненавидит Дупака, за что – не пойму. Шеф – человек крайних убеждений, резких. За свой позор на райкоме он платит той же мерой. Но он не играет в поддавки, он не принимает их игры, он навязывает свою, поэтому можно обвинить его во всех смертных грехах: и в зазнайстве (вообще идиотское слово; когда оно появилось в лексиконе? По-моему, с пресловутой теорией винтиков усатого императора: кто не хотел быть винтиком, того награждали этим званием и отправляли в не столь отдаленные места. Разве можно было раньше сказать, что Пушкин зазнался… или Шаляпин. В то время поощрялось стремление человека выделиться, прославиться, возвыситься – разумеется, благородным делом, благородными порывами), и в ослушании распоряжений райкома, и в тенденциозном выборе репертуара, – но только не в отсутствии точной полит. программы, в отсутствии принципиальности, партийности и пр. Любимов прославил театральное дело нашей страны, за свое существование четырехлетнее Театр на Таганке стал любимым приютом интеллигенции и думающей молодежи.
На Западе – культ Любимова, не у нас, не на Таганке, в чем нас обвиняют комс. деятели, тем самым пытаясь внести раскол, посеять бурю, и не в России, а на Западе; как всегда, Европа оценивала наших гигантов значительно раньше и сильнее, чем мы сами…
Любимов может ошибаться и наверняка много раз это делал, но он не сворачивал никогда в сторону, он не перестраивается на ходу, чего от него требуют политиканы. Он ведет свою команду по тому компасу, который выбрал вначале, который подсказали ему его воля, ум, сердце и огромное количество умных по-настоящему людей, не суетившихся никогда перед властями, а руководствовавшихся общечеловеческими истинами в своей жизни и творчестве. И не зря Эрдмана называют отцом эстетической и этической платформы Театра на Таганке. И смешно, если не печально, услышать про Любимова, что он зазнался. Чушь, и больше ничего…
2 мая
Холодно. Дождь. Ветер.
Вчера после спектакля «Три мушкетера» отправились к Веньке. Грустно. Некоммуникабельность.
Люся очень изменилась, нервная, подозрительная. Сплетни о Высоцком: «Застрелился, последний раз спел все свои песни, вышел из КГБ и застрелился».
Звонок:
– Вы еще живы. А я слышала, вы повесились. – Нет, я вскрыл себе вены. – Какой у вас красивый голос, спойте что-нибудь, пожалуйста.
Карижский[60]:
– Вы создали оппозиционный театр и воспитали в этом духе коллектив, оппозиция никогда ни к чему хорошему оппозиционеров не приводила. [На полях: театр политической демагогии.] Вы всем своим искусством декларируете обособленность искусства от руководства партии, дескать, не лезьте к нам со своим диктатом… Нигилизм, отрицание направляющей роли партии…
Карижский здорово подготовился к райкому, он умный мужик, и это-то страшно. Чтобы возражать ему – надо было сосредоточиться и тщательно продумать все ходы. А когда со всех сторон кусают – мысли разбегаются… Петрович взялся за голову и полчаса молчал.
14 мая
Какая прелесть наши Вешняки, все расцвело кругом, пахнет тополем и липовым цветом, а может быть, вишневым и грушевым вперемешку с яблоневым. После дождя особенно заметны преимущества хуторского житья. Все, что может расцвести, зазеленеть и вылезти из земли, все образовалось.
«Воздух чист и свеж, как поцелуй ребенка», – это уже Лермонтов, но что поделаешь, когда лучше и точнее сказать не придумаешь.
17 мая
Обед.
Репетиция по вводу новых Маяковских. Хмель летит в Италию, а Высота поднебесная может сорваться. Хочу вечером посмотреть опальные «Три сестры» – спектакль сняли, и идет последние два раза. Сняли и «Доходное место» – сегодня он идет самый последний раз. Что делается, Господи.
Говорят, Яншин сказал на труппе:
– У меня много недостатков, как у всякого человека, но в одном меня нельзя упрекнуть – я никогда не грубил женщинам. Сегодня я это сделаю в первый раз и говорю вам, Ангелина В., вы сука и пр.
Фурцева[61] явилась с кодлой мхатовских стариков – Тарасова, Грибов, Кедров… Грибов исходил злостью, Тарасова мычала что-то невразумительное и больше о себе, как она волнуется, играя 40 лет Островского, и всегда плачет. Кедров подвел оргвывод:
– В такой интерпретации спектакль идти не может.
Их больше устраивает интерпретация полупустого зала; бедный Станиславский – переворачивается в гробу от действий своих так называемых последователей.
Я стал ужасно скучать по Зайчику, нет его – и мне не по себе, раньше не было так, старею, что ли?..
Хоть бы скорее выйти из комсомольского возраста, чтоб не цеплялись шавки, по нонешним временам о «Живом» не может быть и речи, ноги бы унести.
А как охота играть, сволочи, знали бы!
Я увлекся «Подростком», месяц не читал, вышел из круга Кузькина, и – пожалуйста – где начинается у него поиск Бога – это и мне интересно, и вообще по-общечеловечески, так сразу и хорошо, и полезно, и он это гениально умеет делать, это в «Братьях» лучше всего. Ох, сильно, ох, блеск!!!
Жизнь остановилась в принципе, еще более-менее спасает ПИСАНИНА, а так бы совсем тухло, и ненужность твоя в этом мире очень чувствуется.
Ну что такое! Я столько написал писем по разным адресам, и никто не отвечает – и хуже всего, что молчат родители… Ну что я сделал, Господи, ну почему надо до такой степени обижаться и капризничать!!! Грустно, и больно, и ужасно одиноко. Господи, помоги мне любить всех и быть веселым.
18 мая
Вчера был на «Трех сестрах». Я ничего не понимаю в таком искусстве. Наверняка талантливо, но ни о чем. Какой-то маленький междусобойчик, показуха, демонстрация, играние чувств, как в плохом МХАТе. Сестры обсопливились, обревелись до тошноты, актеры, кроме двух-трех, работают плохо, неизобретательно: то шепчут, то кричат, то вдруг начнут декламировать.
При нормальном состоянии дел – через полгода он не имел бы зрителей. Спектаклю повезло, что идиоты, ортодоксы стали защищать Чехова, ругать Эфроса и тем самым создали успех спектаклю. Я не понимаю этого бесполого театра.
21 мая
Дочитал «Подростка», ужасно хорошо, просто гениально. Нужно вчитаться, вдуматься, увлечься кругом идей, смыслом – для чего и не оглядываться на хитрость и ловкость интриги вроде бы пустяшной, и… «ну что мне за дело до их пороков и дел», а потом оказывается – вовсе не в том дело, в чем дело, а оно совсем в другом. Нет, очень хорошо, пусть нагорожено, запутано, заинтриговано, головоломка вроде бы и «откуда всё!» – но гораздо чище многих нравственных, моральных книг и с огромной мыслью – всеобщей тоской, болью за всех и все.
Надо читать Достоевского и пытаться что-нибудь сыграть из него…
26 мая
Высоцкий был в Ленинграде, видел перезапись «Интервенции», или теперь «Величие и крах дома Ксидиас», по «моей» фамилии, расстроился, чуть не плачет:
– Нету меня, нету меня в картине, Валера, и в «Двух братьях» нет меня – всё вырезали, нету Высоцкого…
– А фильм-то получился.
– Конечно, получился.
– А что говорит Полока?
– Говорит, что всё в порядке.
30 мая
…В ВТО с Евтушенкой пришел шеф, я подсел к ним, может быть, зря, но, кажется, вел себя достойно. Евтушенко обалдело удивился, когда узнал, что это я играю Кузькина. Потом стал говорить, что «без меня вам, Ю.П., не сделать спектакль о Пушкине. В его биографии много поводов, причин и разных штук, чтобы сбиться в сторону, а я знаю главное, без меня вы не сделаете Пушкина, хотите пари…» Петрович тянул вино и курил.
Высоцкий снова в больнице. Отменен «Галилей». А Рамзее[62] улетел в Душанбе, я нанял его следить, но очень осторожно, за Зайчиком, могут кастрировать премию ему. Я увлекся Дудинцевым, по крайней мере написано страстно, даже зло, и есть хорошие страницы по литературе.
1 июня
Вот и лето. Июнь начался. Месяц моего рождения.
Сегодня выступают в «Послушайте» новые Маяковские – Шаповалов, Вилькин[63], – вместо Высоцкого, который в алкогольной палате, и Хмельницкого – улетел в Италию на съемки. Вчера шеф гениально показывал, как надо работать в «Послушайте». Если бы он так работал с нами, мы бы играли во много раз лучше и не ковырялись бы со спектаклем год. Венька: «Может быть, он так и показывал, нам трудно судить».
Нет, он уверен – артисты нащупали, он закрепил. Он показывает уже готовое, в чем он абсолютно уверен, спектакль год идет, отлежалось, отсеялось… И сам шеф за эти два года вырос, пережил много: «Пугачев», «Живой»… это все этапы, рубцы на теле гладиатора…
За стеной готовятся к свадьбе, Зайчик распевается, я пишу, Кузька слушает и наблюдает, теща помогает за стеной.
9 июня
Надо писать дневник, и надо писать чаще, больше и всякую чепуху. Это лаборатория, склад, рабочий стол, заваленный всякой бякой. Два дня не писал – был в жестокой ссоре с женой. Чуть не разошлись. Хотел написать на бумаге крупным шрифтом:
НЕ ХОЧУ С ТОБОЙ ЖИТЬ.
НЕ ХОЧУ С ТОБОЙ СПАТЬ.
НЕ ЛЮБЛЮ ТЕБЯ.
Две ночи спал на креслах, какое спал, пережидал ночи, удивляюсь собственной стойкости. А из-за чего всё? Опять, конечно, из-за чепухи, которая о многом говорит и открывает глаза. Крупная вторая ссора, в тот день было их две, одна за одной, как бомбы, произошла в принципе из-за интервью с Полокой в «Лит. газете», где он сказал про меня: «по-моему, у него большое будущее в кино». В театре начались разговоры. Иваненко сказала: вот, дескать, у него будущее, а у Высоцкого ничего, – и еще: Высоцкий считает, что Золотухин первым номером в «Интервенции», а Золотухин считает, что Высоцкий. На что Шацкая заметила: «Совсем и нет. Высоцкий считает, что Золотухин, и Золотухин считает, что Золотухин». Обо всем этом мне рассказала Иваненко в присутствии артистов и добавила вопросом: «Что ж он, лицемерил, что ли, тогда?» Из-за этого и началось. Зайчик говорит: «Я пошутила». Я: «Так и скажи». – «Кому? Да кто она такая? И что у вас с ней за отношения, почему ты так боишься, что она передаст Высоцкому, что ты перед ними унижаешься, ты что, боишься Высоцкого, она хочет вас с Венькой приблизить к себе, разве это не видно? Венька не позволяет ей к себе приближаться. Она не поняла шутки, а я буду перед ней выкозюливаться».
Кроме ссор, был отвратительный «Добрый». Как Зинка может позволять себе так играть, вернее, не играть ничего, даже текста не произносить, сокращать, все пробалтывать под себя, лишь бы скорее. Что же делать остальным? Халтура, боже мой! Потому что выездной, и шеф не увидит.
14 июня
Адская машина закрутилась снова. Вчера на райкоме решено просить МК и Управление к. о снятии Любимова.
– Режиссер поставил себя вне критики, создал оппозиционный театр, постоянно заостряющий свое внимание на теневых сторонах нашей жизни, отрицающий и не подчиняющийся партийному руководству, противопоставляющий все прогрессивное (ученого, художника) властям, и это не частное заблуждение, а определенная тенденция из спектакля в спектакль, генеральная линия – критика властей. Партийная организация попустительствует режиссеру, не имеет должного авторитета, ведущие артисты не хотят вступать в члены партии… Мы укрепим руководство художественное и партийное – в театр придут молодые, партийные артисты.
Всякие коллективные «сборища» запрещены. Того энтузиазма, который был полтора месяца назад, уже нет. Нас приучили к мысли, что Любимова очень просто снять и нас в два счета разогнать. И многие уже всерьез подумывают – куда податься в случае.
У меня мысль противоположная той, что была раньше – коллективный уход, – нет, это им на руку, они этого ждут, им не нужен такой театр, и они только будут приветствовать, если мы разбредемся и погибнет репертуар любимовский. Нет, быть может, надо, наоборот, отстреливаться до последнего патрона и как никогда держаться вместе и держать репертуар как знамя. Кто его знает, сколько продлится эта осада, ведь были шараханья в сторону, да еще как, и все прошло, и названо ошибочным, кто его знает, быть может, через три месяца все пойдет наоборот, действительно – «умом Россию не понять»…
Я посмотрел пробы в «Хозяине», и уже захотелось сниматься. По тому, что делал Невинный, – это не конкурент… Авдюшко делает очень уверенно и точно в своих данных – но это шериф. Выигрыша нет. Высоцкий мне сказал, что без меня он сниматься не будет. Я сказал, что и я без него тоже…
Сегодня «Галилей» как праздник, месяц почти не было спектакля, Высоцкий вышел вчера из больницы, похудел.
21 июня
Мне сегодня 27 лет, господа присяжные заседатели. Лермонтовский возраст, когда гений должен проявиться. Не будем жаловаться на судьбу и метать бисер, но все же кое о чем поговорим. Не скрою, я готовился к этой дате, ведь и вправду говорят, что я чем-то похож на Лермонтова, внешне, разумеется; я готовился, да, и готовился не гусями и шампанским, хотя сегодня шампанское одно и будет, я готовился отпраздновать делами:
1) Женей Ксидиасом.
2) Федором Кузькиным.
3) «Запахами», или теперь «Дребезгами».
Мне помешали выполнить мои планы многие обстоятельства, главным образом – люди. В среду мы катались с Высоцким и Г. Кохановским[64] в Ленинград смотреть «Интервенцию». По-моему, гениальная картина, и многие так говорят. Моя работа меня устраивает, не везде, но, в общем, удовлетворительно, что говорят люди – я подожду записывать до окончательного выхода фильма. Скажу только, по сумме всех отзывов я делаю вывод – я выиграл Женьку. Всё. Больше пока ничего не скажу, потому что очень много порезали и могут чикнуть еще, но, в общем, линия проглядывается, она осталась любопытной, и я не могу ругать Полоку, ему надо выиграть фильм. Первым номером в фильме – он, Полока.
О Кузькине – записано все раньше, и ничего нового в такой остановке[65] быть не может. Скажу только – это я узнал в ВТО, где были Макс и Марина, – что Вилар сказал Любимову об мне:
– Он хороший артист.
А Марина сказала мне, что я – лучший артист в нашем театре, Шацкая стала с ней спорить и доказывать, что лучший артист Коля Губенко, почему вдруг? Коля так Коля, я не спорю, но почему переубеждать человека, если он так считает, а не иначе. Некрасиво Зайчик меня предал, но Бог ей судья.
«Дребезги» я закончил вчерне, читаю, и самому нравится, очевидно, работа будет расширяться, шлифоваться и примет другую форму и размер, но задача выполнена, план, по которому я двигался, исчерпан, а что будет дальше и как будет, это поглядим. Жалко, что не переложил на машинку, было бы еще приятнее сделанное, но что поделаешь – нету времени совсем.
В среду, когда мы были в Ленинграде, состоялся худ. совет по «Хозяину тайги». Не знаю – поздравить себя или нет, но мы оба с Высоцким утверждены на главные роли. Работа предстоит отчаянная, главное – недостатки, рыхлость и примитивизм сценария преодолеть. И еще – время. Сроки начнут терзать, и мы зашьемся и с фильмом, и с ролями. Но «по крайней мере» я настроен по-боевому, не говоря о Высоцком, который сказал скромно: «Мы сделаем прекрасный фильм». Спорить с ним я не стал.