Чтобы цены не росли, необходимо будет предоставлять ограниченное количество квартир нуждающимся каким-либо иным образом, например по определенным социальным критериям, через личные связи или черный рынок. То, что в конечном счете распределение жилья станет более справедливым, чем при свободных ценах, вызывает серьезные сомнения, учитывая богатый опыт в связи с такого рода распределительными системами. Высокие рыночные цены, на первый взгляд, могут показаться несправедливыми, однако они не допускают, чтобы на рынке отдельные нуждающиеся по личным причинам были дискриминированы или, наоборот, поставлены в привилегированное положение. Поэтому тому, кто хочет обеспечить доступным жильем людей с небольшим достатком, будет лучше платить им государственные дотации по арендной плате, чем вмешиваться в процессы рыночного ценообразования.
Рис. 3.4. Если государство устанавливает нижний порог цены (минимальную цену), который превышает уровень равновесной цены, возникает избыточное предложение (левое изображение). При установлении государственного потолка цен (органичении максимальных цен), напротив, предложение отстает от спроса (правое изображение).
Не лучше оценивается и практика фиксирования государством минимальных цен. Этот инструмент, например, используется на европейском аграрном рынке, чтобы с помощью минимальных цен на масло и свинину обеспечить сельскохозяйственным производителям достаточные доходы. Так как гарантированные государством цены выше рыночных, они приводят к искусственно вызванному избыточному предложению соответствующих продуктов питания. Очевидно, что более высокие цены оказываются не особо выгодными для сельхозпроизводителей, если они не могут реализовать свою продукцию. Поэтому Европейский союз вынужден скупать избыточную продукцию и затем уничтожать ее или по демпинговым ценам продавать за рубеж. Это не только явная экономическая бессмыслица, но она к тому же стоит немало денег, из которых только незначительная часть действительно оборачивается дополнительным доходом сельхозпроизводителей.
И в этом случае лучше было бы напрямую заняться доходами аграриев, вместо того чтобы манипулировать рыночными ценами. Так, им можно было бы представить налоговые льготы или напрямую выплачивать различного рода пособия, что частично и делается. Следует ли вообще оказывать сельхозпроизводителям финансовую помощь, это другой вопрос, к рассмотрению которого мы вернемся еще раз в связи с внешнеэкономическими отношениями государства. Но если такая помощь оказывается, то тогда, по крайней мере, это следует делать напрямую, а не через установленные государством минимальных цены на сельскохозяйственную продукцию.
Герберт Гирш (1921–2010), многолетний президент Института мирового хозяйства в городе Киль, однажды пояснил различие между этими двумя путями на примере таксиста. Предположим, что мы хотим сделать таксисту что-то приятное. Должны ли мы в этих целях попросить его сделать еще один круг возле вашего дома, чтобы увеличить стоимость проезда? Очевидно, это не имело бы смысла, потому что бóльшая часть дополнительного вознаграждения не досталась бы водителю, поскольку ушла бы на оплату бензина и на амортизацию автомобиля.
Лучше просто увеличить чаевые. Таксист больше бы выиграл от этого, даже если бы размер чаевых оказался меньше размера дополнительной оплаты за еще один объезд дома. Таким образом, обе стороны рынка оказываются в выгоде от того, что хороший поступок они совершили именно таким образом, а не иным. Напротив, искусственно завышенные рыночные цены приносят производителям относительно мало пользы и только побуждают их к производству избыточной продукции, бессмысленной с народнохозяйственно точки зрения.
Глава 4
Полезность и истинная ценность благ
1. Классический парадокс ценности и законы Госсена
До сих пор мы исходили из того, казалось бы, очевидного предположения, что рыночная цена отражает стоимостную оценку какого-либо блага потребителем. В известном смысле это действительно верно. Никто не стал бы покупать, например, спортивный автомобиль типа «Порше», если бы он не стоил своих денег. И если булочка из цельного зерна в кондитерской за углом кажется нам слишком дорогой, то мы покупаем ее в другой кондитерской или вместо булочки едим обычный хлеб. По крайней мере, в условиях конкуренции можно, следовательно, на самом деле узнать ценность товара по его рыночной цене.
В действительности, однако, не все так просто, как кажется. В конечном счете не каждый может позволить себе приобрести «Порше». Но значит ли это, что этот автомобиль для бедных имеет другую ценность, чем для богатых? А что касается булочки, то мы, вероятно, заплатили бы за нее любую цену, если в противном случае нам пришлось умереть от голода. В саксонском городке Шнееберг еще и сегодня можно посмотреть на так называемый «дом за два батона хлеба», который, как утверждают, в голод 1771 г. был продан за целых два хлеба. Итак, какова же истинная ценность вещей? Является ли их рыночная цена всего лишь случайным результатом меняющегося соотношения предложения и спроса?
В течение нескольких столетий экономисты ломали себе голову над этой проблемой. В Средние века проводили различие между потребительной ценностью и меновой ценностью блага. Потребительская стоимость обозначала его действительную полезность, а меновая ценность соответствовала рыночной цене. В обычной ситуации они должны были более или менее совпадать. Ведь никто не отдал бы много денег в уплату за бесполезную вещь. Однако в этом правиле существовали важные исключения.
Одним из исключений был так называемый классический парадокс ценности. Адам Смит удивлялся тому, что цена жизненно необходимой воды была невелика, в то время как алмазы торговались по гораздо более высокой цене. Как можно было согласовать этот факт с потребительной ценность обоих благ? Если утверждение о том, что в отличие от воды, алмазы, по сути, не приносят никакой реальной пользы, верно, то тогда один килограмм алмазов должен был бы стоить значительно дешевле, чем один литр воды. Однако уже в то время это было не так.
Классики для себя решили этот вопрос, определив алмазы и благородные металлы как редкие блага, в отношении которых должны действовать особые законы. Оставалось только выяснить, почему эти редкие блага вообще пользуются спросом, при этом иногда даже в тех случаях, когда цены на них достигают заоблачных высот.
Этот классический парадокс ценности удалось полностью разрешить только неоклассикам в рамках развития субъективной теории ценности. Историческое развитие этой теории шло достаточно извилистым путем. Важные работы, посвященные этой проблеме, были опубликованы независимо друг от друга в 1871 г. англичанином Стенли Джевонсом (1835–1882) и в 1874 г. экономистом из Лозанны Леоном Вальрасом (1834–1910). В ходе спора об авторстве, разгоревшегося между двумя учеными, Джевонс пришел к выводу, что на самом деле слава первооткрывателя принадлежит третьему экономисту – немцу Герману Генриху Госсену (1810–1858), который разработал основополагающие положения этой теории двумя десятилетиями ранее. В его честь эти положения были названы законами Госсена.
Юрист по образованию, Госсен проявлял большую склонность к занятиям математикой. После неудачной попытки разбогатеть на страховании от града и падежа крупного рогатого скота он занялся теоретической экономикой. Его книга, вышедшая в 1854 г., была, однако, написана таким сложным языком, что поначалу никого не заинтересовала. Только благодаря случаю, спустя годы после его смерти, о ней узнал один из коллег Джевонса. Джевонс не колеблясь признал приоритет Госсена, вслед за ним это сделал и Вальрас.
Госсен называл свою работу теорией чувства удовольствия и неудовольствия человека. В то время его математический подход к рассмотрению проблемы был еще весьма непривычен для экономической науки. Госсен так гордился своим достижением, что даже сравнивал его с законами движения планет Коперника. Джевонс, будучи человеком честолюбивым, в свою очередь, разработал «дифференциальное уравнение наслаждений и страданий». В отличие от Госсена он гораздо лучше сумел изложить свои мысли в понятной для читателя форме. Вместе с Вальрасом и венским экономистом Карлом Менгером (1840–1921) ему принадлежит заслуга в том, что он ввел законы Госсена в научный оборот, последовательно встраивая их в систему теоретической экономии.
В чем же состоит содержание этих законов и почему до сегодняшнего дня их рассматривают в качестве решения загадки ценности и цены? Первая основополагающая мысль Госсена заключалась в том, что полезность какого-либо блага не является для человека абсолютной величиной. Прежде всего она зависит от того, сколькими единицами соответствующего блага человек уже обладает. Например, первый литр воды в течение дня имеет неоценимую стоимость, поскольку этой водой мы можем утолить нашу жажду. Тот, кто располагает бóльшим количеством воды, чем один литр, напротив, последовательно использует ее для удовлетворения все менее неотложных потребностей. Он использует воду для умывания, для приготовления пищи и для уборки помещения и, наконец, для чистого удовольствия заполнит ею свой плавательный бассейн. Однако на рынке может существовать только единственная цена одного литра воды, независимо от того, в каких целях ее применяют. Согласно Госсену, эта цена всегда соответствует ценности последнего разумного, с нашей точки зрения, использования соответствующего блага. Если бы цена была выше, то нам пришлось бы отказаться от его использования в этих целях, т. е., например, от купания в бассейне. И напротив, при более низкой цене мы бы применяли воду в еще менее важных целях, скажем, для устройства декоративного пруда. В экономической теории говорят, что в конечном счете цена воды соответствует ее предельной полезности. Очевидно, предельная полезность воды уменьшается тем больше, чем большее количество воды находится в нашем распоряжении. В этом суть первого закона Госсена. Следует обратить внимание на сходство этого закона с законом убывающей отдачи Тюнена, с которым мы ознакомились в предыдущей главе.
Количество Рис. 4.1. Герман Генрих Госсен (1810–1858) решил классический парадокс ценности: алмазы стоят больше воды, так как они более редко встречаются и поэтому имеют для любой более высокую «предельную полезность».
Сам Госсен полагал, что предельную полезность можно каким-то образом измерить в абсолютных величинах, – например, в наше время это могли бы быть евро или доллары, поскольку та сумма денег, которую некто готов заплатить за алмаз, не в последнюю очередь зависит от его дохода. Доходы людей, как известно, весьма различны. По этой причине не существует единого масштаба полезности. Более того, даже каждый отдельный человек может определить полезность для него какого-то блага только в сравнении с полезностью другого блага. Так что не все здесь зависит от денег. Ведь ценность денег, в свою очередь, можно определить только в зависимости от тех благ, которые за них можно купить!
Далее Госсен задался вопросом о том, в каком соотношении люди используют свои ограниченные по величине доходы для покупки различных благ. Представим себе в этих целях покупателя с низким доходом в размере, не превышающем 1000 долл. в месяц. Для простоты предположим, что он может сделать выбор между двумя благами – между водой и хлебом. Оба блага жизненно необходимы, т. е. он нуждается в них обоих. Совершенно неясно, однако, в каких количествах он будет их потреблять.
В этом случае будет необходимо воспользоваться вторым законом Госсена. Этот закон учитывает как цены обоих благ, так и индивидуальные потребности нашего потребителя с небольшим доходом. Предположим, что один литр воды стоит в два раза больше, чем один фунт хлеба. Допустим, например, что вода стоит 10 долл., а хлеб 5 долл. Тогда, согласно второму закону Госсена, наш потребитель разделит свой доход в 1000 долл. таким образом, чтобы последний из купленных им литров воды принес ему в два раза больше пользы, чем последний купленный фунт хлеба. Или иначе: при оптимальном использовании дохода соотношение предельных полезностей двух благ для каждого потребителя должно точно отражать соотношение их рыночных цен.
Что это дает нам для экономического анализа? Абстрагируемся на секунду от денег и представим себе, что люди непосредственно обмениваются своими благами. То есть сапожник меняет свои башмаки на рынке на хлеб и верхнюю мужскую одежду, пекарь приобретает обувь и рубашки в обмен на свои булочки и т. д. Законы Госсена, во-первых, показывают, что такой обмен для всех его участников будет выгоден. Все участники оказываются в выигрыше, хотя в ходе обмена не было создано ни одного дополнительного блага! Так как в начале обмена у сапожника было много обуви, но, возможно, ни одного пиджака, предельная полезность этого пиджака оказалась для него значительно выше, чем предельная полезность пары обуви. Для портного все обстоит в точности наоборот, и поэтому оба они выиграли в результате взаимного обмена своих благ. Широко распространенный взгляд, согласно которому торговля всегда обеспечивает выгоду одного участника сделки за счет проигрыша другого, таким образом, неверен. Торговля – это не игра с нулевой суммой, она выгодна всем ее участникам.
2. Оптимум по Парето и распределение дохода
Из законов Госсена следует, что люди будут обмениваться товарами и услугами до тех пор, пока все участники обмена остаются в выигрыше. Поэтому свободная торговля является важной предпосылкой достижения так называемого оптимума Парето. Оптимум по Парето определяется как состояние экономики, в котором при данных обстоятельствах никакие изменения не смогут обеспечить дополнительное приращение полезности. Разумеется, всегда существует возможность обогащения одних людей за счет других. Однако все возможности получить взаимную выгоду в меновой торговле полностью исчерпываются в оптимуме Парето. Поэтому также говорят, что в таком оптимуме никто не может улучшить своего положения без того, чтобы одновременно не ухудшилось положение кого-то другого.
Эта теоретическая конструкция связана с Вильфредо Парето (1848–1923). Он родился в Париже в купеческой семье из Генуи. Его родители, с восторгом воспринявшие революцию 1848 г. в Германии, назвали мальчика в честь Фрица Вильфреда. Это имя после возвращения семьи в Италию трансформировалось в Вильфредо Фредерико. Парето сменил Леона Вальраса на профессора экономики в Лозанне. Лозаннская неоклассическая экономическая школа ориентировалась на использование математических методов и, в частности, занималась исследованием вопроса о том, как можно измерить благосостояние в масштабах всей экономики. В наши дни это направление экономической науки называют экономикой благосостояния. Парето, как один из основателей этого направления, пришел к неожиданному результату, который и в настоящее время почти не подвергается сомнению, а именно: попытка измерить благосостояние в масштабах всей экономики страны суммой полезностей, которые получают ее граждане, в конечном счете обречена на неудачу уже по чисто теоретическим соображениям.
Идеи Парето были направлены против господствующей тогда теории утилитаристов, к которым наряду с Фрэнсисом Хатчесоном (1694–1746), одним из учителей Адама Смита, также принадлежали Иеремия Бентам (1748–1832) и Джон Стюарт Милль. Утилитаристы определяли благосостояние в масштабах всей экономики как «наибольшое счастье наибольшего числа <людей>», подразумевая под этим сумму всех отдельных полезностей. Но такое простое сложение Парето считал совершенно невозможным, так как полагал, что любая форма агрегирования, например перемножение всех отдельных полезностей, неизбежно обречена на неудачу из-за возникающих при этом проблем с измерением.
Нередко, например, приходится сталкиваться с утверждением, что богач получает большую полезность, чем бедняк, так как может потратить больше денег. Действительно, в отношении отдельного человека вполне можно предположить, что получаемая им полезность увеличивается по мере возрастания его дохода, хотя даже на основании данных науки о счастье в этом никак нельзя быть полностью уверенным. Однако совсем другое дело, когда пытаются сопоставить полезность, получаемую бедняком, с полезностью, которую получает богач, и на этой основе вывести сальдо. Здесь трудности начинаются уже с определения единицы сравнения сопоставляемых величин.