Ученые и политики того времени, утверждавшие, что накопление драгоценных металлов представляет собой путь к могуществу и процветанию той или иной страны, назывались меркантилистами (от латинского слова mercator – торговец), поскольку они выступали в поддержку протекционистских торговых мер и профицита торговых балансов для стимулирования притока и предотвращения оттока золота и серебра. В Англии самым известным сторонником меркантилизма был сэр Томас Ман (1571–1641) – купец и член правления Ост-Индской компании. В своей известной книге «Богатство Англии во внешней торговле, или Баланс нашей внешней торговли как регулятор нашего богатства» он дал следующую общую характеристику меркантилистской доктрины: «Ежегодно продавать иностранцам товаров больше, чем мы потребляем их товаров по ценности»[40].
Меркантилисты также выступали в защиту развития национального государства как необходимого инструмента финансирования войн и экспедиций для обеспечения безопасности торговых маршрутов и контроля над колониальными рынками. В Англии, Голландии и Франции меркантилисты выступали сторонниками законов о мореплавании (таких как английский Навигационный акт 1651 года), которые обязывали принимавшие их страны и колонии использовать для нужд торговли только корабли, которые ходят под их национальным флагом.
По мере того как меркантилистская теория развивалась, а люди начинали осознавать производство богатства как национальный феномен, стали появляться и первые оценки национального дохода как общего объема доходов, зарабатываемых всеми в отдельно взятой стране. В Британии XVII века были предприняты две новаторские попытки подсчитать национальный доход. Одну из них предпринял Уильям Петти (1623–1687) – земельный спекулянт, анатом, медик и депутат парламента, при Реставрации занимавший пост генерал-контролера в Ирландии[41]. Вторым был Грегори Кинг (1648–1712), специалист по геральдике, генеалогии, гравер и статистик: его интерес к национальным счетам возник в процессе работы над введением нового налога на браки, рождения и похороны.
Петти и Кинг остроумно использовали неполные и запутанные данные для создания на удивление детализированных оценок доходов. Им приходилось работать с пребывавшими в зачаточном состоянии данными правительства о сборе налогов, оценками численности населения и обрывочной статистикой потребления таких базовых товаров, как овес, пшеница и пиво. Однако их оценкам не хватало внятной теории ценности: Петти и Кинга интересовал только подсчет объемов национального выпуска, а не то, каким образом он осуществляется. Тем не менее их попытки осуществить национальные экономические подсчеты были беспрецедентны и заложили основы для современных национальных счетов.
В 1660-е годы, когда Петти занимался своими исследованиями доходов, Англия выходила из республиканского эксперимента и вела борьбу с Голландией и Францией за первенство на морях. Петти хотел выяснить, есть ли у Англии ресурсы, для того чтобы выстоять перед этими угрозами ее безопасности, – как выражался сам Петти, «доказать математически, что государство могло бы получать значительно больше дохода от налогов, чтобы финансировать свои гражданские и военные нужды»[42], поскольку он был уверен, что его страна была богаче, чем обычно об этом думали.
Петти совершил решительный прорыв. Он осознал, что на национальном уровне доходы и расходы должны представлять собой одну и ту же величину. Он же понял, что если рассматривать некую страну как замкнутую систему, то каждый фунт, который тратит один человек, означает, что другой человек получает доход в тот же один фунт. Это был первый случай, когда кто-то уловил эту принципиальную догадку и стал с ней работать. Чтобы компенсировать нехватку доступных статистических данных, Петти ухватился за допущение, что доходы той или иной страны равны ее расходам (без учета накоплений в благоприятные времена, хотя Петти осознавал это потенциальное расхождение)[43]. Это означало, что для вычисления размера национального дохода можно было взять размер расходов на одного человека и умножить его на количество населения. Тем самым Петти в неявной форме стал использовать концепцию границы сферы производства, включая в ее пределы лишь деньги, потраченные на «еду, жилище, одежду и все другие средства существования»[44]. Все прочие «необязательные траты», как определял их Петти, не принимались во внимание.
Расширяя этот подход, Петти пришел к пониманию того, что всякая отрасль экономики, которая не производит указанные предметы первой необходимости, является непроизводительной, то есть ничего не добавляет к национальному доходу. По мере продвижения работы Петти его идея границы сферы производства получила дальнейшее оформление: по одну сторону оказались «крестьяне, моряки, солдаты, ремесленники и купцы[, которые] являются опорой всякого государства», а по другую – «все остальные крупные профессии» (great professions), которые «имеют своим источником недостатки и ошибки этих профессий»[45]. Под «крупными профессиями» Петти подразумевал стряпчих, клириков, чиновников, лордов и т. д. – иными словами, некоторые из этих занятий были для него просто неким необходимым злом, требующимся просто для стимулирования производства и поддержания статус-кво, но фактически несущественным для производства или обмена. Хотя Петти и не был уверен, что в центре экономической политики должен находиться контроль над импортом и экспортом, меркантилисты оказали на него серьезное влияние. «Торговля (Merchandise), – утверждал он, – более производительна, чем мануфактурное производство и сельское хозяйство. Голландцы, – с одобрением отмечал Петти, – передали свое сельское хозяйство на откуп Польше и Дании, что позволило голландцам сосредоточиться на более производительных “промышленности и искусстве” (Trades and curious Arts)»[46]. Англия, делал вывод Петти, также получила бы выгоды, если бы больше земледельцев становились торговцами[47].
В конце 1690-х годов, после первой публикации работы Петти «Политическая арифметика», более детальную оценку доходов Англии проделал Грегори Кинг. Как и Петти, он был озабочен военным потенциалом Англии и сравнивал ее доходы с доходами Франции и Голландии. Опираясь на самые разнообразные источники, он педантично подсчитал доходы и расходы примерно двадцати разных профессиональных групп страны – от аристократии до юристов, от купцов до нищих. Кинг даже сделал ряд прогнозов (например, численности населения), опередив появление «научного» прогнозирования примерно на 250 лет, и провел оценку урожайности основных сельскохозяйственных культур.
В процессе работы у Кинга, как и у Петти, стала возникать подразумеваемая граница производственной сферы, когда он оценивал производительность, определяя ее как доходы, превышающие расходы. Самой производительной группой Кинг считал торговцев, чьи доходы на четверть превосходили расходы, за ними следовали «мирские и духовные владыки», а далее различные престижные профессии. На самой границе располагались фермеры, которые зарабатывали почти столько же, сколько тратили, а на «непроизводительной» стороне уверенно помещались моряки, рабочие, прислуга, крестьяне, нищие и «рядовые солдаты»[48]. С точки зрения Кинга, непроизводительные массы, на долю которых приходилось чуть больше половины населения, были пиявками на теле общественного благосостояния, поскольку они потребляли больше, чем производили.
В таблице 1 показано, что Петти и Кинг расходились во мнении, какие профессии считать «производительными». Почти все занятия, которые Петти признавал непроизводительными, Кинг в дальнейшем рассматривал как производительные, в то время как ряд профессий, которые, по Петти, порождали ценность – моряки, солдаты и неквалифицированные работники, – не соответствовали критериям производительности в анализе Кинга. Их разные взгляды могли быть обусловлены их биографией. Петти, человек скромного происхождения, наделенный республиканскими инстинктами, начинал на службе у Оливера Кромвеля. Кинг, вращавшийся в аристократических и придворных кругах, вероятно, был менее склонен считать выделявшиеся Петти «возвышенные профессии» непроизводительными. Однако оба они относили к непроизводительной категории «лиц без определенных занятий» (vagrants) – в качестве параллели для подобной позиции можно привести тех, кто сегодня получает от государств социальную помощь, финансируемую за счет налогов на производительные сектора экономики.
Таблица 1. Граница сферы производства в 1600-х годах
Некоторые идеи Петти и Кинга оказались на удивление стойкими[49]. Возможно, самым важным было то, что их так называемая «политическая арифметика» заложила основу того, что сегодня мы называем «национальными счетами» для вычисления ВВП – того компаса, по которому разные страны пытаются вести корабли своих национальных экономик.
Отзвуки меркантилистских идей по-прежнему присутствуют в современной экономической практике. Осуществляемое сегодня различными государствами «управление» обменными курсами ради незаметного достижения конкурентных преимуществ для экспорта и накопления резервов иностранной валюты напоминает о меркантилистских представлениях о стимулировании экспорта с целью накопления золота и серебра. Напоминанием об этих ранних идеях о способах создания ценности являются и таможенные тарифы, импортные квоты и другие меры контроля над торговлей и поддержки внутренних производителей. В призывах к защите западных производителей стали от китайского импорта или к субсидированию собственной энергогенерации с низкими выбросами углерода для замены импорта нефти, газа и угля в целом нет ничего нового. Тот акцент, который популистские политики делают на негативном эффекте от свободной торговли и на необходимости сооружения различных барьеров для предотвращения свободного перемещения товаров и рабочей силы, также заставляет вспомнить об эпохе меркантилизма, когда упор больше делался на то, чтобы установить правильные цены (а также обменные курсы и заработные платы), нежели на инвестициях, необходимых для долгосрочного экономического роста и более высоких доходов на душу населения.
Петти и Кинг были новаторскими фигурами в первых попытках поставить вопрос о том, как и где создается ценность. Однако оба они в конечном итоге смогли классифицировать занятия на производительные и непроизводительные, исходя из собственных субъективных предпочтений. Работа этих двух авторов была сугубо описательной – она не претендовала на то, чтобы дать количественную оценку отношениям между различными группами и индивидами в экономике либо смоделировать их или же провести расчеты того, каким образом вся эта система воспроизводила себя и поддерживала условия для будущего производства. Одним словом, работа Петти и Кинга не была связана с некой основополагающей теорией того, что именно составляет богатство и откуда оно берется, то есть с теорией ценности. В результате любая политика, ориентированная на экономический рост, оказывалась несистемной, поскольку оставалось непонятно, что именно этот рост порождает. Однако в следующем столетии данная ситуация стала меняться.
По мере появления новых экономических исследований в течение XVIII столетия разные мыслители стали все больше задумываться об отыскании теории, которая объясняла бы, почему одни нации развивались и процветали, в то время как другие деградировали. Несмотря на то что экономисты этого периода не использовали термин «граница сферы производства», именно эта идея лежала в самой сердцевине их работы. Поиск источника ценности привел их к тому, что они в его качестве стали указывать производство – сначала землю (что было вполне объяснимо в условиях преимущественно аграрных обществ), а затем, по мере того как разные экономики все больше индустриализировались, труд. Трудовая теория ценности достигла своего апогея у Карла Маркса в середине XIX века, когда промышленная революция приобрела максимальный размах.
Физиократы: истина – в земле
Первые попытки отыскать формальную теорию ценности были предприняты в середине XVIII века при дворе короля Франции Людовика XV – как потом оказалось, на закате абсолютной монархии в этой стране. Франсуа Кенэ (1694–1774), которого часто называли «отцом экономической теории», был королевским лейб-медиком и советником. Свою медицинскую подготовку он использовал для понимания экономики как «метаболической» системы. Ключевой момент в данном случае заключался в том, что всё участвующее в процессе метаболизма должно откуда-то браться и куда-то направляться – и богатство, полагал Кенэ, тоже подчиняется этой логике. Этот подход привел Кенэ к формулированию первой систематической теории ценности, в которой была дана классификация производительных и непроизводительных субъектов в экономике и представлена модель того, как целая экономика может воспроизводить себя, исходя из ценности, порождаемой небольшой группой ее членов. В своей опубликованной в 1758 году новаторской работе «Экономическая таблица» (Tableau Économique) Кенэ представил систему, которая демонстрировала, каким образом в экономике создавалась и обращалась новая ценность. В своей таблице он продолжил аналогию с метаболизмом: пути входа в экономику новой ценности изображались в виде насосов, а то, как ценность покидает систему, – в виде выходящих труб.
Во времена, когда Кенэ писал свои труды, французское общество уже сталкивалось с проблемами, которые через пятнадцать лет после его смерти привели к революции. Сельское хозяйство Франции пребывало в плохом состоянии. Крестьян душили высокие налоги, установленные землевладельцами (как правило, аристократами), которым требовалось оплачивать свой расточительный образ жизни, и центральным правительством, искавшим источники финансирования войн и торговли. В дополнение к этому бремени благодаря меркантилистской политике французского правительства, столкнувшегося с агрессивной экспансией Британии, цены на сельскохозяйственную продукцию держались на низком уровне, дабы обеспечить для внутренних мануфактур дешевое сырье, которое, в свою очередь, можно было дешево обработать и затем экспортировать в обмен на исключительно желанное золото, которое по-прежнему считалось мерой национального богатства. Обратившись к рассмотрению этой ситуации, Кенэ и его последователи сформулировали сильные аргументы в пользу крестьян и против меркантилистов. И хотя в дальнейшем Кенэ и его сторонники стали известны как «физиократы» (по названию одной из работ Кенэ), сами они называли себя иначе – «экономисты» (Les Économistes).
Позиция Кенэ резко отличалась от преобладавшего меркантилистского направления мысли, ставившего в привилегированное положение золото, – Кенэ был уверен, что источником любой ценности является земля. На рисунке 2 показано, каким образом, с точки зрения Кенэ, всё, что обеспечивало людей, в конечном итоге исходило от земли. Он указывал, что, в отличие от людей, Природа действительно производила нечто новое: зерно из маленьких семян – для пропитания, деревья из саженцев и минеральную руду из почвы, а уже из деревьев и руды – дома, корабли и машины. Люди же, наоборот, не могут производить ценность, а способны лишь трансформировать ее: изготовлять хлеб из зерна, доски из древесины, сталь из железа. Поскольку сельское хозяйство, земледелие, рыбная ловля, охота и горное дело (все, что находится внутри более темного овала на рисунке 2) приносят дары Природы обществу, Кенэ относил эти виды деятельности к «производительному классу». Напротив, почти все прочие сектора экономики – домохозяйства, государство, услуги и даже промышленность (собранные вместе в более светлом овале) – Кенэ считал непроизводительными.
Рис. 2. Граница сферы производства в 1700-х годах
Классификация Кенэ была революционной. Порывая с взглядами меркантилистов, ставивших в центр процесса создания ценности торговлю и приносимую ею выгоду – золото, Кенэ теперь неразделимо связывал этот процесс с производством. Разрабатывая свою классификацию производительного и непроизводительного труда, Кенэ разделял общество на три класса. К первому из них относились крестьяне и представители близких к ним занятий, связанных с землей и водой, – согласно Кенэ, это и был единственный производительный класс. Далее шли мануфактуристы, ремесленники и связанные с ними рабочие, которые трансформируют материалы, получаемые от производительного класса: дерево и камень – в мебель и дома, овечью шерсть – в ткани, и металлы из рудников – в различные инструменты[50]. Однако, добавлял Кенэ, этот класс не добавлял никакой ценности – скорее, его деятельность заключалась просто в рециркуляции уже существующей ценности. Третьей группой был непроизводительный «собственнический», «распределительный» или «бесплодный» класс, состоявший из землевладельцев, знати и духовенства. Слово «распределительный» в данном случае имело неодобрительный смысл: этот класс перераспределяет ценность, но лишь в собственных интересах – по той единственной причине, что он владеет землей, не давая ничего взамен[51].