Ценность, был убежден Смит, пропорциональна времени, затраченному работниками на процесс производства. В рамках своей теории Смит допустил, что существует некая средняя производительность труда работника. На рисунке 4 показано, каким образом он проводил четкую линию (ту самую границу сферы производства) между производительным и непроизводительным трудом. Эта граница, по Смиту, пролегает между материальным производством – сельским хозяйством, обрабатывающей промышленностью, добычей полезных ископаемых (более темный овал на рисунке 4) – и нематериальным производством (более светлый овал). Последняя сфера включала все разновидности услуг (юристы, логистика, чиновники и т. д.), приносивших пользу мануфактурам, но не задействованных в собственно производственном процессе. Вот что говорил по этому поводу Смит: труд, предполагал он, производителен в том случае, когда он «реализован» в виде некоего конечного объекта[60]. Помещение Смитом государства на «непроизводительную» сторону границы сферы производства задало определенную тональность для большей части дальнейших исследований и стало предметом, к которому постоянно возвращаются сегодняшние дискуссии о роли государства в экономике – в качестве типичного примера можно привести новое утверждение примата рынков в разрешении экономических и социальных проблем в исполнении М. Тэтчер и Р. Рейгана в 1980-х годах.
Рис. 4. Граница сферы производства по Адаму Смиту
«Какой бы почтенной, какой бы полезной или какой бы необходимой» ни была та или иная услуга, она, с точки зрения Смита, попросту не воспроизводит ценность, используемую в обеспечении (питанием, одеждой, жилищей) непроизводительных работников. Как обнаруживает Смит, даже «правитель», наряду «со всеми своими судебными чиновниками и офицерами, вся армия и флот представляют собою непроизводительных работников»[61]. Священники, стряпчие, доктора и актеры тоже всем скопом отнесены им к непроизводительной категории.
Форму классификации Смита задает его убежденность в том, что некоторые типы труда не «воспроизводят» ценность, необходимую для того, чтобы поддерживать существование соответствующих работников на уровне простого выживания. Иными словами, если весь прожиточный минимум, необходимый для того, чтобы тот или иной человек не умер, выражается в определенном количестве хлеба, то всякий, кто не производит ценность, эквивалентную этому количеству, по определению непроизводителен.
Как же в таком случае выживают те, кто не производит данную единицу ценности?
Ответом Смита на этот вопрос становится понятие «излишка» (surplus). Многие производительные работники производят эквивалент большего количества хлеба, чем им необходимо, чтобы прокормить самих себя для выживания. Владелец мануфактуры организует производство товаров таким образом, что их обмен принесет эквивалент большего количества хлеба, чем необходимо для пропитания его работников. В таком случае излишек обеспечивает существование непроизводительных работников, включая окружение аристократов, которые содержат «обильный и роскошный стол» и «большое число домашних слуг и множество собак и лошадей».
Именно здесь Смит напрямую обращается к вопросу о том, как может расти богатство народов, приходя в итоге к ряду рекомендаций по практической политике. Вместо того чтобы «разбазаривать» (wasting) упомянутый излишек на оплату непроизводительного труда, утверждал Смит, его следует сберегать и вкладывать в расширение производства, с тем чтобы вся страна становилась богаче[62]. Смит не критиковал богатых как таковых – он порицал тех, кто вместо производительного инвестирования проматывал свое состояние на чрезмерное потребление, «коллекционируя книги, статуи, картины», или «на вещи более легкомысленные, на драгоценные камни, безделушки всякого рода». (В конце концов, Смит жил в эпоху Гран-тура, когда молодые британские аристократы совершали путешествия на континент, чтобы получить более качественное образование, и возвращались обратно с кучей древних артефактов.) Особенно привлекательной для Смита была перспектива инвестиций в машины, которые в тот момент только начинали использовать на фабриках – поскольку они повышали производительность труда работников.
Акцент на инвестициях, который делал Смит, был напрямую связан с его представлениями о ренте. Смит считал, что доходы подразделялись на три типа: заработная платя за труд на капиталистических предприятиях; прибыль капиталиста, владеющего средствами производства; рентные доходы от владения землей. Когда эти три источника дохода оплачиваются на подобающем для них конкурентном уровне, все вместе они предопределяют то, что Смит называл «конкурентной ценой»[63]. Поскольку необходимость в земле неотменима, земельная рента выступала «естественной» частью экономики. Однако это не означало, что рента являлась чем-то производительным: «Землевладельцы, подобно всем другим людям, хотят пожинать там, где не сеяли, и начинают требовать ренту даже за естественные плоды земли»[64]. В действительности принцип земельной ренты, утверждал Смит, может быть распространен и на другие монополии, такие как право импортировать тот или иной товар или право выступать в суде. Смит прекрасно осознавал, какой вред могут наносить монополии. В XVII веке государство, отчаянно нуждавшееся в деньгах, жаловало – зачастую высокопоставленным вельможам – необычайно широкий список монополий: от товаров повседневного обихода наподобие пива и соли до мышеловок и очков. В 1621 году упоминалось о наличии 700 монополий, а к концу 1630-х годов они приносили английскому казначейству 100 тыс. фунтов стерлингов в год[65]. Однако эта эпидемия погони за рентой вызывала у людей крайнюю неприязнь и душила экономику – более того, это была одна из непосредственных причин гражданской войны в Англии, которая привела к казни короля Карла I. Так что многие англичане понимали, что имел в виду Смит, утверждая, что свободный рынок – это рынок, свободный от ренты.
Глубокий анализ того, как функционируют развитые капиталистические экономики, принес Смиту множество последователей. Аналогичным образом его убежденное отстаивание свободной торговли во времена, когда меркантилистская политика стала восприниматься как уже отжившая свой век (Смит действительно был уверен, что торговцы относятся к непроизводительной категории, поскольку они всего лишь предоставляют эфемерную услугу по перемещению товаров, а не производят какую-либо ценность), сделала его книгу культовым произведением для фритредеров, которые действительно низвергли английские Хлебные законы, устанавливавшие для защиты английских землевладельцев высокие тарифы на импортное зерно, и другие протекционистские меры. Вооруженные идеями Смита, фритредеры демонстрировали, что народы могут стать богаче, даже не обладая профицитным балансом торговли и не накапливая золото. Складирование золота было лишним и несущественным для роста. Огромные объемы золота были получены из колоний Испанией, но это не сдало королевство более производительным.
Победа фритредеров над меркантилистами становится лучше понятной с точки зрения конкуренции их теорий ценности. Меркантилисты полагали, что золото обладает имманентной ценностью и что все остальное можно оценить по тому, на какое количество золота обменивается та или иная вещь. Фритредеры же вслед за Смитом могли возводить ценность к труду, тем самым переворачивая саму логику категории ценности. Как и все остальные вещи, золото оценивалось по тому, какой объем труда требовался для его производства[66].
Теория Смита не была неуязвима для критики. Фактически он выдвинул по меньшей мере две теории ценности, из-за чего возникла неразбериха по поводу как границы сферы производства, так и определения того, кто является производительным – в частности, создавало ли оказание услуг некую ценность само по себе?[67]
По сути, Смита сбивало с толку разграничение материального и нематериального производства. Как мы уже видели, Смит считал, что слуга «не добавляет» никакой ценности, которую его хозяин мог бы использовать иначе, чем на поддержание жизнеспособности слуги в буквальном смысле. Но в то же время Смит утверждал: если рабочий на мануфактуре зарабатывает 1 фунт за превращение некоего количества хлопка (при прочих затратах еще в 1 фунт) в отрез ткани, продающийся за 3 фунта, то рабочий получит вознаграждение за свои услуги, а хозяин получит прибыль в 1 фунт. Здесь возникает определение производительности, не зависящее от того, является ли нечто произведенное материальным продуктом или некой услугой. Добавление ценности в любом виде производства является производительным, а отсутствие этого добавления – непроизводительным. Если следовать данному определению, то такие услуги, как уборка или ремонт машин, могут быть производительными, что дезавуирует сделанное самим же Смитом разделение границы сферы производства по критерию материальное/нематериальное. Другие идеи Смита, такие как свободная торговля и непроизводительная природа государства, также оставили по себе долгое наследство.
Однако идеи Смита зачастую толкуются превратно. В его экономических рассуждениях понимание политики и философии никогда не отодвигалось на второй план. Его «Теория нравственных чувств» и «Богатство народов» не противоречили друг другу, будучи частью глубокого анализа того, что движет человеческим поведением и почему богатство одних обществ может прирастать больше, чем богатство других. Анализ «свободных рынков» у Смита был тесно связан с его пониманием производства и необходимостью ограничивать поведение, ориентированное на погоню за рентными доходами.
Давид Рикардо: обоснование теории ценности Смита
В 1810-х годах трудовая теория ценности использовалась еще одним выдающимся представителем английской классической экономической школы для объяснения того, как общество сохраняет условия, позволяющие ему самовоспроизводиться. Давид Рикардо был выходцем из семьи евреев-сефардов, которая жила в Португалии, а затем переселилась в Голландию, прежде чем осесть в Англии. Вслед за своим отцом Рикардо стал биржевым маклером, хотя затем отдалился от семьи, приняв унитарианство. Благодаря биржевым спекуляциям он стал баснословно богатым человеком, и самый нашумевший из связанных с этим эпизодов имел отношение к тому, как Рикардо нажился на неточной информации, которая циркулировала вокруг битвы при Ватерлоо в 1815 году. Говорили, что Рикардо заработал 1 млн фунтов стерлингов (в ценах 1815 года), придержав свои ценные бумаги, в то время как все остальные их распродавали из-за ложных слухов о том, что Веллингтон разбит Наполеоном. По тем временам это была почти невообразимая сумма, так что Рикардо незамедлительно и благоразумно уехал в сельскую местность подальше от Лондона.
Рикардо пришел к экономической науке благодаря чтению «Богатства народов» Адама Смита, однако его интересовал вопрос, явно, по его мнению, отсутствовавший в теории ценности Смита, а именно, каким образом ценность распределяется в рамках общества в целом, или же о том, что мы сегодня бы назвали распределением доходов. Едва ли стоит лишний раз напоминать о том, что в нынешнем мире нарастающего неравенства доходов и благосостояния этот вопрос сохраняет свою глубокую актуальность.
Смит отмечал, что ценность, производимая трудом, в процессе ее продажи перераспределяется в виде заработных плат, прибылей и ренты. Кроме того, он обратил внимание, что точная доля труда в этой ценности – заработная плата – обычно варьируется[68]. Однако у Смита не было внятного объяснения, каким способом в процессе распределения определялась доля заработной платы, или того, почему она разнится в разных профессиях, в разных странах или с течением времени[69]. Напротив, Рикардо осознавал этот момент и подчеркивал в своем главном произведении «Начала политической экономии и налогового обложения», что именно распределение заработной платы было той «принципиальной проблемой» экономики, которая, в конечном итоге, и управляет ростом и богатством того или иного народа.
Рикардо действительно верил в трудовую теорию ценности и, в отличие от Смита, не жалея сил демонстрировал, что ценность того или иного товара строго пропорциональна количеству рабочего времени, необходимому для его производства. Особо Рикардо выделял сельское хозяйство, хотя и по иной причине, чем Кенэ. Он стремился дать объяснение распределению дохода, и тем стержнем, вокруг которого вращалось это распределение, была для него производительность в сельском хозяйстве. Рабочие, был уверен Рикардо, получали заработную плату в размере прожиточного минимума: по сути, они зарабатывали столько, чтобы можно было оплачивать пропитание и кров. Однако продовольствие производится сельским хозяйством, поэтому именно стоимость продовольствия регулирует заработные платы: низкая цена на продукты питания [или «хлеб» (corn) – Рикардо использовал терминологию своего времени] будет обусловливать более низкие зарплаты, а следовательно, и более высокие прибыли и стимулы для инвестирования в будущее производство (например, мануфактурное) и содействия экономическому росту. Высокая заработная плата из-за низкой производительности сельского хозяйства означает более низкие прибыли, а следовательно, и незначительные инвестиции в будущее производство, что, в свою очередь, ведет к более медленному экономическому росту.
Эту «мрачную теорию» заработной платы Рикардо позаимствовал у своего современника Томаса Мальтуса (1766–1834), еще одного представителя английской политической экономии, который предположил, что всякий раз, когда реальная зарплата находится на уровне выше прожиточного минимума, население будет расти до тех пор, пока спрос на продовольствие не повысит цены на него настолько, что зарплата вернется обратно к прожиточному минимуму[70].
В таком случае, с точки зрения Рикардо, заработная плата принципиально зависит от производительности сельского хозяйства: если она повышается и продовольствие становится дешевле, заработная плата будет падать. Что же касается обрабатывающих производств и других отраслей экономики, то все, что не полагается выплатить работнику, окажется у капиталиста в качестве прибыли. Последняя является остатком той ценности, которую производят работники – этот остаток не обязательно употреблять для их «содержания», чтобы они, как выразился Рикардо, могли «существовать и продолжать свой род»[71].
Это, в свою очередь, ведет к рикардовой теории роста и накопления – увеличению запасов капитала или богатства, способствующего дальнейшей активизации прироста богатства. Поскольку прибыли растут, капиталисты делают инвестиции и расширяют производство, что, в свою очередь, приводит к созданию большего количества рабочих мест и росту заработных плат – тем самым растет население, заработки которого в конечном итоге возвращаются на уровень прожиточного минимума и т. д. Экономика – это вечная машина роста, при этом все больше и больше людей получают заработок, обеспечивающий прожиточный минимум.
Но теоретический гений Рикардо действительно предстает перед нами там, где он обращается к третьему выделяемому им классу общества – землевладельцам. Сельскохозяйственное производство зависит от двух типов ресурсов: товаров и услуг, необходимых для производства. Первый из этих ресурсов, включающий труд, технику, семена и воду, может быть масштабирован – увеличен пропорционально потребностям. Другой же тип ресурсов не может быть масштабирован – речь идет о добротной пахотной земле: как, предположительно, сказал Марк Твен, «покупайте землю, ее больше не производят».