Мои сложности в министерстве не были связаны с конкретными персонами или в моем стиле принятия решений, отличавшемся от совещательного стиля, к которому привыкли сотрудники. На самом деле к тому времени, когда я покинула этот пост, я была в курсе, что завоевала несколько сердитое уважение, потому что знала, чего хочу, и ожидала, что мои решения будут исполнены быстро и результативно. Реальной проблемой была политика.
В Министерстве образования царил дух самодовольного социализма. По большей части здесь работали люди, сохранившие почти рефлективную веру в способность централизованного планирования и социальных теоретиков создать лучший мир. И годы спустя после того, как люди из Лейбористской партии начали сомневаться, педагоги-теоретики все еще осознавали себя миссионерами. Равенство в образовании было не просто высшим благом вне зависимости от практических результатов уравнительной политики в конкретных школах; это был краеугольный камень в достижении равенства в обществе, что само по себе признавалось неоспоримым благом. В общем, скоро мне стало ясно, что я нахожусь не среди друзей. Мои сложности с государственной службой дополнялись тем фактом, что мы были избраны в 1970 г. вместе с принятием образовательных стратегий, которые, возможно, были менее понятными, чем казались. Во время предвыборной кампании я озвучивала семь пунктов: 1. Смещение акцента на начальные школы; 2. Развитие дошкольного образования (что согласовывалось с идеей Кита Джозефа о прекращении «цикла лишений»); 3. В среднем звене местные органы образования могли решать, что лучше для их региона, и предостережение против внесения «бесповоротных изменений в хороших школах, кроме случаев, когда… альтернатива была лучше»; 4. Поднятие минимального возраста выпускников до шестнадцати лет; 5. Поддержка дотационных и сохранение частных школ{ Дотационные школы, включавшие несколько самых знаменитых и успешных средних школ Британии, имеющие высокий конкурс при поступлении, получали дотации напрямую из Министерства образования и науки и не контролировались местными органами образования.}; 6. Развитие высшего и последующего образования; 7. Проверка уровня преподавания.
Но эти обещания не выражали ясной философии. Разные люди и разные группы внутри Консервативной партии имели совершенно разные подходы к образованию, в особенности к среднему звену и классическим школам. С одной стороны, были тори, которые поддерживали общеобразовательную систему, что мало отличало их от умеренных социалистов. С другой стороны, авторы так называемой Черной книги по образованию начали в деталях излагать радикально отличный подход, основанный на дисциплине, выборе и стандартах (включая сохранение существующих классических школ и их высоких стандартов).
В тот первый день в министерстве я принесла с собой план действий примерно из пятнадцати пунктов, который я набросала за уик-энд в старой тетрадке. После того как я подробно их изложила, я вырвала страницы и отдала их Биллу Пайлу. Первоочередным действием была отмена циркуляра 10/65 Тони Кросленда, согласно которому местные органы власти были обязаны предоставить планы реорганизации среднего образования согласно политике всеобщего образования, и циркуляра 10/66, изданного в следующем году, который не предоставлял финансирования местным органам образования, отказавшимся от единых общеобразовательных школ.
В министерстве, должно быть, знали, что это было частью нашего предвыборного манифеста, но думали, что его реализация может быть отсрочена. Я со своей стороны знала, что обещание прекратить давление на местные органы образования по вопросу преобразования частных школ в общеобразовательные имело огромное значение для наших избирателей и что было важно действовать быстро, чтобы покончить с неопределенностью. В результате даже до того как я отдала Биллу Пайлу мой план из пятнадцати пунктов, я сообщила прессе, что немедленно отменяю лейбористские циркуляры. Я даже упомянула, что это случится до королевской речи. Тревога, вызванная этим заявлением, видимо, дошла до Даунинг-стрит, поскольку мне напомнили, что политику следует согласовывать с кабинетом министров.
Что было более серьезно, я не знала, что отмена одного циркуляра требует издания другого. Мои служащие не делали секрета из того факта, что они полагали, что циркуляр должен содержать большое количество материала, излагающего взгляды министерства на предпочтительную форму среднего образования в стране в целом. Это могло занять вечность, и в любом случае я смотрела на это иначе. Сутью нашей политики было поддержать разнообразие и выбор, а не «спланировать» систему. Кроме того, поскольку необходимо было из центра представить критерий, согласно которому оценивались бы предложения по реорганизации местных органов власти, это можно было сделать сейчас в общих чертах, оставив возможность более полной разработки на потом. Было чрезвычайно трудно убедить их, что я настроена серьезно. В конце концов, я сумела сделать черновой вариант сама, после этого они решили, что сотрудничество – лучшая доблесть. В итоге короткий циркуляр – циркуляр 10/70 – был издан во вторник 30 июня: как раз вовремя, до начала дискуссии об образовании, после королевской речи в среду 8 июля.
Теперь я попала под огонь со стороны образовательного истеблишмента, потому что не созвала «нормальное совещание», которое проходит прежде, чем издается циркуляр. Я не считала необходимым извиняться. В своей речи в парламенте я сказала, что мы «просто созвали самое большое совещание из всех возможных» – парламентские выборы. Но это мало что значило для тех, кто провел последние двадцать пять лет в убеждении, что они знают, как лучше. Тед Шорт, представитель лейбористов от образования, бывший школьный учитель, зашел так далеко, что предложил, чтобы в знак протеста учителя отказывались проверять экзаменационные работы «11-плюс». Ко мне пришла делегация Национального союза учителей, чтобы выразить недовольство тем, что я сделала. Примечательно, что самым главным в их критике было то, что я «сняла с себя ответственность за формирование образовательной системы». Если бы на самом деле это было в моих силах, я не думаю, что Национальному союзу учителей понравилась бы та форма, которую бы я ей придала.
По сути, осуществляемая мной политика имела гораздо больше нюансов, чем карикатуры, создание которых она спровоцировала, хотя многое могло бы быть сказано по поводу высмеиваемых положений. Циркуляр 10/70 отменял важные циркуляры лейбористского правительства и гласил: «Министр ожидает соображений по поводу образования в целом, местных нужд и пожеланий в частности, и надеется, что мудрое использование ресурсов будет главным принципом, определяющим местные образовательные структуры». Также прояснялось, что допущение было в основном против беспорядка: «там, где конкретная схема организации работает хорошо и заслуживает общей поддержки, министр не имеет намерения провоцировать дальнейшие изменения без достаточных оснований».
Как ни странно, но хотя местные органы образования обычно посылали планы по реорганизации контролируемых ими школ, ни эти планы, ни комментарии министра образования, на них наложенные, не имели юридической силы. Закон выходил на сцену, только когда документы были изданы в соответствии с параграфом 13 Закона об образовании 1944 г. Это требовало от местных органов образования посылать извещение в министерство об их намерении закрыть или открыть школу, существенно изменить ее характеристики или сменить возрастной диапазон учеников. На местах это давало право родителям, школьным управляющим и жителям в течение двух месяцев выразить свой протест. В национальном масштабе это давало мне, министру образования, возможность вмешаться. Закон гласил: «Любое предложение, представленное министру образования в соответствии с этим параграфом, может быть им одобрено после осуществления изменений в нем, если таковые покажутся необходимыми».
Использование этой силы для защиты конкретных хороших школ от огульной реорганизации было не только уходом от лейбористской политики, но также сознательным уходом от курса, предпринятого Эд. Бойлом, который описал параграф 13 как «резервная сила». Но как адвокат и человек, веривший, что решения об изменении и закрытии школ должны учитывать мнение местной общественности, я думала, что лучше будет основывать мою политику на параграфе 13, нежели на циркулярах. Я знала, что мои действия были предметом судебной проверки и что основания, на которых я могла вмешаться, были ограниченны. И к тому времени, когда я произнесла речь в ходе дебатов, я была уже в состоянии более ясно изложить, как будет реализован общий подход.
В то время, когда даже консервативные органы просвещения были заражены вирусом общеобразовательности, мой подход давал реальную возможность спасти хорошие местные классические школы. С точки зрения управления невыгодно было то, что изучение многочисленных индивидуальных предложений означало отсрочку в ответе министерства. Меня критиковали за то, что я задерживаю намеренно, чтобы отсрочить закрытие многих классических школ, но это было несправедливо. Я была заинтересована в скором ответе.
При всей шумихе, вызванной из-за изменения политики, практические результаты были ограниченны. За все время моей работы министром образования мы рассмотрели где-то 3600 предложений по реорганизации – большая часть из них была предложениями по трансформации школы в общеобразовательную, – из которых я отвергла только 325, то есть примерно девять процентов. Летом 1970 г. казалось возможным, что большее число администраций решит изменить или отменить свои планы. Например, Бирмингем, который контролировали консерваторы, представлял один из первых органов просвещения, одобривших циркуляр 10/70. Там велось жестокое сражение, чтобы спасти тридцать шесть городских классических школ. Но в 1972 г. лейбористы захватили контроль и продвинули свои собственные планы по общеобразовательности. Я отвергла шестьдесят из 112 предложений в июне 1973 г., сохранив восемнадцать городских классических школ.
Похожим образом совет Ричмонда в Суррее отказался работать по программе, изложенной в циркуляре 10/65 лейбористского правительства, но в сентябре 1970 г. большинство проголосовало за отмену отличий между школами. У меня не было выбора, и я одобрила изменения на следующий год.
Должно быть, самые трудные решения я должна была принять по поводу совета Барнета. Там провели опрос среди родителей, из которых семьдесят девять процентов явно хотели отменить отличия между школами. Барнетский проект наткнулся на жесточайшее сопротивление, и в январе 1971 г. я получила 5400 писем протеста. В следующем месяце я одобрила проект, согласно которому закрывались две классические школы, но оставила третью. В апреле я спасла еще одну классическую школу, а в июне заблокировала еще два плана по реорганизации, сохранив среднюю современную и еще одну классическую школу.
Большая часть городских средних школ в сентябре превратилась в общеобразовательные. Местные органы власти продолжали реализовывать свои планы. Крайст Колледж и классическая школа Вудхаус были главной костью раздора. Они оставались классическими, когда я стала лидером оппозиции в 1975 г., и вошли в единую общеобразовательную систему (Вудхаус в качестве подготовительного колледжа) лишь в 1978 г., после того как лейбористский Закон об образовании 1976 г. вычеркнул параграф 13 и утвердил единую общеобразовательную систему в центре Англии и Уэльсе.
В ретроспективе очевидно, что почти одержимая озабоченность образовательными структурами характеризовала 1960-е и 1970-е гг. При этом теоретики образования демонстрировали самонадеянность, когда заявляли, что есть только одна система, которая при любых обстоятельствах и для всех будет лучше прочих.
Для меня Министерство образования стало отличной подготовкой к премьерству. Я подпала под непрерывную атаку, которая лишь отдаленно была связана с моими преступлениями.
Споры вокруг классических и общеобразовательных школ приносили лишь часть неприятностей, надо признать, что многие, не только консерваторы, поддерживали меня. А кроме того, я добивалась положительных результатов. Например, я была скромно названа спасителем Открытого университета. В оппозиции И. Маклеод и Эд. Бойл публично выступали против него. И хотя его закрытие не было частью предвыборного манифеста, многие люди ждали его исчезновения. Но я была искренне увлечена идеей «Университета на радиоволнах», будучи уверенной, что это недорогой способ обеспечить широкий доступ к высшему образованию, а учителя-практики получат от него значительную пользу. Это давало людям второй шанс в жизни. При условии, что я сокращу число принимаемых студентов и найду другие способы экономии, мои коллеги по кабинету министров позволили Открытому университету продолжить работу.
Были и другие дискуссии по поводу государственных расходов осенью 1970 г. У казначейства был небольшой список по сокращению образовательного бюджета, включая сюда расходы на библиотеки, музеи, школьные обеды и молоко для учеников. Я убедила кабинет отказаться от введения оплаты за пользование библиотеками, но вынуждена была согласиться на платное посещение музеев, сохранив один день для свободного посещения.
Следующей уступкой экономии стала ликвидация бесплатных завтраков. Казалось, не было причины, по которой семьи, могущие себе это позволить, не могли бы делать чуть большие взносы в оплату школьных обедов. Я полагала, что смогу защитить эту меру, если продемонстрирую, что часть сэкономленных денег пойдет на более важные цели, нами поставленные, а именно: на осуществление строительной программы начальных школ. И в рамках бюджета Министерства образования казалось логичным, что расходы на образование важнее, чем расходы на «благосостояние», которые в основном подпадали под деятельность департамента социального обеспечения, которым руководил К. Джозеф.
Что касается молока, существуют разные взгляды по поводу того, насколько оно полезно для здоровья. К тому же к 1970 г. было мало малоимущих детей, для которых школьное молоко являлось существенной частью рациона. Тони Барбер, ставший канцлером казначейства в июле 1970 г., после смерти Иэна Маклеода, хотел, чтобы я вообще отменила бесплатное школьное молоко. Но я сумела защитить политику увеличения цен на школьное питание и отмену бесплатного молока в начальных школах. Эти меры означали: дети, нуждавшиеся в молоке по медицинским показаниям, продолжали получать его вплоть до перехода в среднюю школу. В общем и целом, я эффективно отстояла образовательный бюджет.
Это обстоятельство не осталось незамеченным и в прессе. «Гардиан» отмечала: «Школьные обеды и молоко стали главными жертвами в высшей степени незначительного покушения на образовательный бюджет. Миссис Тэтчер одержала победу, сохранив важную программу по постройке школ и повернув ее в сторону замены старых начальных школ». Было приятно это читать.
Но шесть месяцев спустя мы должны были представить законопроект, отменяющий обязанность местных образовательных органов обеспечивать учащихся молоком и позволяющий им продавать его по низким ценам. Это дало парламентариям-лейбористам возможность сеять панику. Однако и до того газеты извлекли скандальные возможности из историй о школьных обедах. В частности, в одной заметке прозвучало, что некоторые местные органы образования собираются брать деньги с детей, приносящих с собой в школу бутерброд на обед. «Дети с бутербродами под угрозой штрафа» – так это выразила «Сан».
Я издала циркуляр, запрещающий такую практику. Но эта история вновь привлекла внимание к увеличению стоимости школьных обедов. Старые доводы о «позорности» льгот по нуждаемости, с которыми я познакомилась в качестве парламентского секретаря в 1960-е, снова всплыли на поверхность. Было заявлено, что дети из бедных семей, получающие право на бесплатные школьные обеды, будут унижены, когда более состоятельные дети будут платить за свои. Возможно, непродуманно я выступила по телевидению с предложением, чтобы матери посылали в школу деньги в конвертах. Учителя могли бы класть сдачу обратно в конверты. Ребенок, имевший право на бесплатный обед, приносил бы конверт с монетами, который бы ему учитель просто возвращал. Это лишь дало истории новый толчок.
В любом случае уже скоро «молочная склока» положила конец дебатам об обедах. «Гардиан» описывала образовательный «молочный» законопроект как «карательный, не имевший права быть озвученным в парламенте». «Дэйли Мэйл» посоветовала мне «подумать еще раз». «Сан» вопрошала: «А человек ли миссис Тэтчер?» Кажется, это был выступавший на партийной конференции лейборист, который подарил прессе броский заголовок «Миссис Тэтчер – воровка молока».