Основная причина, – пишет Коуз, – по которой создание фирмы рентабельно, состоит в том, что существуют издержки использования ценового механизма. Предприниматель может выполнять хозяйственные функции с меньшими издержками.
Прошу прощения за то, что вынужден цитировать такие азбучные истины.
Оказалось, что такой институт, как фирма, загадочнейшим образом ухитряется быть эффективней рынка – чего никак не может быть по теории. Каким же образом? Ответ на это теперь понятен и известен. Предприниматель – это субъект, который снимает трансакционные издержки, конструируя устойчивые цепочки добавленной стоимости по контуру рыночных связей. Предприниматель берет собственность – свою или чужую – и встраивает её в цепочки добавленной стоимости таким образом, что она лучше капитализируется, начинает стоить больше.
Из этих двух банальностей следует небанальный вывод: стоимость всякой собственности – в частности, стоимость всякого бизнеса – находится «снаружи», а не «внутри». Поэтому я могу до полного остервенения экономить на внутренних издержках фирмы, кого-то увольнять, сокращать потери. Но поскольку стоимость моего бизнеса находится снаружи, эта похвальная деятельность относительно слабо может повлиять на рост капитализации, на управление стоимостью.
Проблема в том, что фирма – это не просто производственная единица за непрозрачным забором с надписью «моё». Фирма как актив – это система пронизывающих забор отношений между собственниками разнообразных предприятий, чьими продуктами я пользуюсь (правда, за некоторую плату), как если бы они были моими. Они и вправду могут быть моими, если всех поставщиков и потребителей объединить в холдинг, и в этом холдинге между собственниками построить отношения пострыночного, надрыночного характера. Я выстраиваю цепочки отношений между, скажем, моим тракторным заводом и теми, кто поставляет ему запчасти, изготавливает трансмиссии и другие комплектующие, производит конструкторскую документацию, выковывает кадры, страхует, занимается регулированием и т. д. и т. п. И обстраивая свою собственность совокупностью таких отношений, выстраивая цепочки и сети, я как предприниматель ухитряюсь добиться эффекта, который с точки зрения рынка невозможен.
Аналогия прямая и очевидная: с точки зрения закона всемирного тяготения металлический самолет, конечно же, должен падать – а он летит. Летит по той причине, что самолет – это искусственное соединение нескольких природных сил таким образом, что одна сила подталкивает другую, науськивает ее на третью, опираясь при этом на четвертую. И в результате – летит.
По-видимому, корпорация находится в том же ряду явлений. И если мы хотим, чтобы корпорация делала нечто более эффективное, чем чудодейственный рынок или даже предприниматель, – я страшные слова говорю! – мы должны понять, как устроена система отношений между предпринимателями. Наверное, корпорация – это следующий фундаментальный послерыночный феномен. Уже предпринимательская фирма, по Коузу, является послерыночным феноменом, который, конечно, опирается на рынок, возможен благодаря рынку – так же как самолет возможен благодаря воздуху и законам природы, в этом смысле он опирается на законы природы, летит, благодаря им, а не нарушает их. Они нужны, чтобы лететь. Но на одних законах не полетишь, нужен самолёт.
Сила рынка и законы рынка необходимы предпринимателю для построения фирмы. Тем не менее, как капитан парусника может, лавируя, плыть в любую сторону, в том числе и против ветра, точно так же предприниматель может идти против тенденций рынка, может зарабатывать и на падающем рынке, и на растущем, и на ползающем – на каком угодно. Именно потому, что он ведет себя не так, как простой покупатель-продавец.
Дальше мне придется делать одно за другим очень жесткие, бездоказательные утверждения, потому что времени на их обоснование в регламенте сегодняшнего мероприятия нет. Я буду просто их перечислять и пытаться помочь вашему воображению какими-то намеками на феномены культуры – чтобы было понятно, что это не моя личная позиция. Сегодня я до своей личной позиции не доберусь, она никому не должна быть интересна – да и мне тоже. Я просто буду излагать некоторую совокупность позиций, точек зрения, глубоко укорененных в культуре, которые, к сожалению, мы – и я тоже, как выпускник физтеха – значительную часть жизни по темноте своей упускали.
Итак, предпринимательская фирма – это управление совокупной стоимостью ряда элементов производительных сил через использование институтов рынка. Стоимость бизнеса находится в этом смысле снаружи материального тела производственных фондов, и потому все активы, по определению, являются «невесомыми», «невидимыми» для взгляда, натасканного на недвижимость и основные фонды. Это не какое-то чудесное свойство отдельно взятых активов – это фундаментальное свойство любых. А то, что мы считаем их внутренней, весомой частью, – это бухгалтерская оценка стоимости чугуна и дуба, из которых они состоят.
Можно говорить о трех ступенях управления производительностью производительных сил.
Первая – это управление капитализацией производительных сил. Мера капитализации – стоимость.
Вторая, надстраивающаяся над ней – управление эффективностью. Мера эффективности – информация.
И наконец, третья – управление их мощностью. Мера мощности – энергия.
Эта иерархия порождается тем обстоятельством, что слоеный пирог форм производства, мир присвоения человеком сил и веществ природы включает в себя, как известно, три этажа: производство, распределение и обмен.
Если говорить чуть подобнее, то превращение объекта природы в человеческую вещь, во-первых, включает фазы добычи, обработки и производства орудий для обработки. Эти младшие классы человек как toolmaking animal проходит еще в традиционном обществе, в эпоху натурального хозяйства.
Во-вторых, силы специализации, кооперирования, разделения труда выходят на свет и осваиваются в древних распределительных городах-государствах – это исторические прообразы современных корпораций. Все произведенные продукты свозятся в храм-лабаз, там складируются гигантские пифосы с зерном и оливковым маслом. Они берутся на учет согласно накладным клинописным табличкам, и уж потом частично раздаются работникам согласно квитанциям о трудоднях, отработанных на строительстве оросительных каналов и пирамид.
Третий пласт, обмен, включает прямой товарообмен, денежную торговлю и кредитование. Тут уж настают настоящие чудеса. Даже если нам в храмовых запасах попадается лишняя гайка, для которой нет болта, мы выстраиваем караваны купеческих судов, ярмарки, склады в Антверпене, биржи и банки – и в конечном счете ухитряемся-таки навинтить нашу гайку на чей-то заморский болт и выручить за нее деньги. Излишки и нехватки капитализируются!
Так вот, войдя в метаисторическое зазеркалье, мы начинаем учиться управлять буйством этих производительных сила, и проходим те же самые слои – но уже в обратном порядке. Сначала мы налетаем на мир обмена. Первое естественное желание человека, который хочет освободиться от спазмов и стихий рынка, – это желание напрямую управлять стоимостью своей собственности. Он думает: почему рынок диктует мне, что мой капитал упал или возрос, пока я отлучался из конторы? Я сам хочу решать, сколько он стоит! Но тогда я должен для начала разобраться со скачущей капитализацией. Начинается эпоха овладения тремя институтами рынка, и капитал, при всей его объемности – только первый из них. Тот, кто уже научился отличать Маркса-коммуниста от Маркса-институционалиста, помнит: для того, чтобы исчерпать проблематику капитала, он намеревался написать двадцать с лишним томов размером с первый том «Капитала» каждый. Но умер, не успев даже в черновиках выполнить эту работу на треть.
Грядущая вслед за этим эпоха новых корпораций – огромный мир, богатый и сложный, намного сложнее по разнообразию форм всего мира капиталистических обществ. Проблематика метакорпораций – это овладение тремя институтами: закона, власти, имущества.
Попытки обозреть это содержание здесь за пятнадцать минут были бы даже не смешны. Но можно очень грубо всю проблематику корпоративных обществ выразить одной фразой: это управление эффективностью производительных сил собственности.
Что такое эффективность? У меня есть корпорация-холдинг, т. е. много-много фирм. И в каждой сидят хитрые предприниматели и наращивают капитализацию активов, вяжут проектные цепочки добавленной стоимости. А я должен как-то с этой кучей фирм и предпринимателей оптимальным образом обойтись. Задачка очень проста: у меня имеются финансы, права, кадры, помещения, административные рычаги и много других корпоративных фондов. Я должен эффективно распределять и перераспределять эти дефицитные фонды между совокупностью вечно враждующих, ужасно хитрых, вертких, рефлексивных и уже во многом политтехнологичных предпринимателей.
В этом смысле, возвращаясь к тому, что сказал президент о корпорации, можно с ним согласиться. Точка зрения на корпорацию как на нечто, соразмерное государству, связанное с чиновниками, только и могущее обеспечить эффективность, – это в принципе правильный взгляд, где наивность здравого смысла, пройдя через несколько циклов усложнения и конкретизации, возвращается к сути дела.
Беда подстерегает нас вот где. Если мы не решили проблему управления капитализацией, совершенно бесполезно даже дергаться по поводу управления эффективностью. Если в основе корпорации лежат не профессиональные предпринимательские проекты, а отстойные бизнес-фирмы с неснятыми рыночными трансакциями, затратные конторы, бюджетные предприятия и прочий отстой, то невозможно над этим надстроить этаж управления эффективностью – на пустом месте, на трухе, на отсутствующем нижнем этаже.
Если в фундаменте корпораций не лежат фирмы, каждая из которых по установленному стандарту, долженствующему преподаваться на первом курсе института, управляет своей стоимостью, то, как бы мы ни старались воздвигнуть эффективный этаж корпорации, это чистая утопия. Добрые, честные, грамотные чиновники могут с утра до вечера заседать, разделять и соединять подразделения, делегировать и отнимать полномочия, строить вертикально интегрированные, матричные и прочие оргструктуры, но все это бесполезно – потому что в фундаменте здания зияет пустота.
К сожалению, проблема нашего общества не только и не столько в том, что оно не проходило фазу рынка. К чему приводит непрохождение фазы рынка? Когда предприниматель начинает строить новые цепочки добавленной стоимости, то выясняет, что собственники активов, включенные в эти цепочки, не ведут себя бизнесово. Предприниматель пытается строить цепочки, исходя из того, что люди соображают, в чем их выгода, понимают, что этот контракт – хорош, а этот – плох. Но, к сожалению, большинство управленцев в нашей несчастной стране не способно вести себя бизнесово, и в этом нам фундаментально не хватает школы рынка. Рынок для нас – это то, что должно проходиться по возможности в старших классах гимназии, самое позднее – на первых курсах института. Потому что дальше надо учить людей управлять стоимостью. Но трудно человеку управлять стоимостью, если он не поиграл в игру под названием «рынок».
Задачу Русского института я вижу и в том, чтобы ставить такие простейшие, элементарные вопросы, о которых никто не говорит и не пишет. А ведь уже сам факт необсуждения проблемы управления стоимостью приводит к тому, что все разговоры о корпорации оказываются в пользу бедных. Обзывать наше общество корпоративным столь же уместно, как величать вокзального бомжа олигархом или интеллектуалом.
Есть еще этаж стратегических проектов, о котором я предпочел бы не говорить вовсе. Стратегия – это следующий за корпорацией шаг. Если в обществе уже есть эффективные корпорации – частные, государственные, смешанные, открытые, закрытые, такие, сякие, серо-буро-малиновые, и каждая из которых научилась управлять своей эффективностью, только тогда и возникает предмет для стратегии. Лидеры общества могут и должны сказать: граждане, мы научились эффективно управлять нашим хозяйством, а вокруг – мир, решающий куда более интересные вопросы. Вот идет волна новых технологий – мы успеваем в нее вписаться? А здесь Европа и Азия через нас давно уже хотят проложить транзитный транспортный коридор – но мы гордо молчим, как задняя половинка бегемота. И вот еще: терроризм, демография, пандемии, глобальное потепление… Мы как-то всем этим будем заниматься?
Только на стратегическом уровне общество имеет возможность заметить окружающий мир – как в плане того, что мы не одни на этом свете, так и в плане того, что в мире что-то течет и меняется.
Но коль скоро у нас нет эффективных корпораций, довольно бесполезно все это обсуждать. Приведу пример. Пятнадцать лет назад, в пору начала проекта «Иное», в кабинете вице-премьера Хижи я познакомился с одним алтайским предпринимателем, у которого был большой банк и была мечта, популярная и ныне: запустить волну новых технологий, оседлать ее, инвестировать в нее и заработать на ней большие деньги. Одним из наиболее понятных и прозрачных изобретений, про которое он говорил тогда – «ну, это уже решено, тут я по большому счету и не нужен, мы уже прибыль получим к концу этого года» – был мотор-колесо, о котором недавно в очередной раз писал «Эксперт». Втулочка такая у велосипеда, а внутри безумно эффективный двигатель, позволяющий творить на этом велосипеде чудеса…
Прошло пятнадцать лет, банк, естественно, после тщетных попыток раскрутить этот бизнес разорился уже через год. У самого бизнес-проекта поменялась куча хозяев – там были и бизнес-ангелы, и венчурные фонды, и две зарубежных команды менеджеров после двух наших, теперь проект стал международным, предпринимается попытка производить велосипеды в Индии и продавать в Китае… Но по-прежнему все висит на волоске, по-прежнему непонятно, удастся ли внедрить эту удивительную технологию.
В чем же проблема? А проблема с виду очень проста и стандартна: в любом изобретении, касающемся массового спроса – будь то цифровая видеозапись, новый велосипед или самопрыгающие в рот пельмени – мы сталкиваемся с тем, что новая технология выполнения социальной функции должна заместить собой старую. Но на старых велосипедах катаются сотни миллионов людей, эти велосипеды кем-то производятся, в индустрию велопроизводства уже вовлечены фонды, судьбы, кредиты, кадры, этим живет и кормится заметная часть земного шара. Для того же, чтобы заработал мотор-колесо, нужно этот жизненный уклад куда-то отодвинуть, и на его месте воздвигнуть новый. Это фундаментальный, стратегический процесс, который традиционно занимал время жизни целого поколения. Всем производителям надо помочь переучиться или позволить доработать до пенсии, инвесторам – отбить вложенные деньги, потребителям – сменить привычки и навыки пользования. Попытки ускорить процесс вызывают яростное сопротивление…
Корпоративная проблематика находится в аккурат посередке между предпринимательской и стратегической проблематиками – это работа с распределительными институтами и отношениями. Это наше будущее, и хотелось бы, чтобы оно как можно быстрее наступило. Но во всяком современном обществе с доминирующим укладом сосуществуют заметные фрагменты далекого будущего и далекого прошлого. В этом смысле важно проблематику корпораций прорабатывать уже сегодня.
Попытка строить современные корпорации в обществе, где не пройден этап управления капитализацией, может развиваться в двух направлениях.
Путь первый – реприватизация по-большевистски. Государство-корпорация говорит: эти люди косят под бизнесменов, но они же ничего не умеют, а эти граждане изображают из себя предпринимателей, но они же жулики! Поэтому для того, чтобы все было по-корпоративному эффективно, как нам сказал Президент, надо быстренько у них все отобрать. Почему, например, собственность в энергетике раскидана по кучке сомнительных контор, которые все приватизированы? Почему большая часть гидроагрегатов, генераторов, насосов, производятся в каких-то непонятных частных компаниях? Давайте все это соберем обратно в Минэнерго, и будем управлять эффективно. Ну хорошо, некоторым добросовестным приобретателям что-нибудь заплатим, если в казне деньги будут (как Абрамовичу). А если не будет – выпустим ценные бумаги типа сталинского займа, раздадим нынешним собственникам энергоактивов, и если будет возможность – лет через тридцать частично погасим.