В конце 1944 года, когда Норма Джин Догерти возвратилась на работу после отпуска, ее и нескольких работавших вместе с ней женщин попросили попозировать фотографу одной из военных частей, который делал обучающий фильм для армии. Снимки должны были также появиться в правительственном журнале «Янки». Она не была уверена, что это необходимо, но ей всегда хотелось попробовать. Много лет назад Грейс Годдард сказала ей, что она очень симпатичная, что она особенная и что однажды она будет работать в шоу-бизнесе. Конечно, это был не совсем шоу-бизнес, однако в этих съемках было определенно что-то увлекательное. В тот день, когда фотографы, включая Дэвида Коновера, прибыли, чтобы снять ее и других женщин в рабочей одежде — серых брючках и зеленой блузе, — она уже не сомневалась. Норма Джин почувствовала удивительную легкость. Она совершенно не волновалась. Одно мгновение может изменить будущее человека, и тот миг, когда Коновер сделал свой первый снимок чувственной, и при этом кажущейся целомудренной, Нормы Джин, был тем самым мгновением. В эту секунду ее жизнь изменилась. «Мое будущее с Нормой Джин рухнуло в тот момент, когда армейский фотограф щелкнул затвором своего фотоаппарата, — заметил однажды Джим Догерти. — Просто тогда я еще не знал этого».
При описании быстрого взлета некоторых знаменитостей на вершины шоу-бизнеса часто используется фраза «наутро он проснулся знаменитым». Нередко это просто гипербола. В случае Нормы Джин Мортенсен — которая вскоре станет Мэрилин Монро — это была правда. Уже много раз рассказывали о том, что она мгновенно понравилась фотографам и вскоре стала очень востребованной моделью. Конечно, неоднократно рассуждали на тему ее отношений с этими фотографами и даже сообщали как о доказанном факте, что она спала с ними, чтобы продвинуться к вершинам бизнеса. Однако следует заметить, что побуждения фотографов, которые позднее утверждали, что у них были романтические отношения с Мэрилин, всегда вызывали серьезные подозрения. Ни один из них никогда не рассказывал о том, что у них был секс с ней до того, как она стала очень известной и стало очень престижным заполучить этот секс-символ в свою постель. За прошедшие годы подобные истории, — и книги! — порой даже якобы подтвержденные «фактами», разваливались одна за другой, когда доходило дело до мелких подробностей. Со своей стороны Мэрилин всегда создавала впечатление, что в те годы она не интересовалась сексом. Возможно, эти истории раздувались ее мастерами рекламы [...], но сама она была последовательна в этом вопросе. Те, кто хорошо ее знал, говорили, что было бы очень удивительно, если бы вдруг выяснилось, что она спала с фотографами, чтобы продвинуться в шоу-бизнесе. В конце концов, она была невероятно красива, и ей вполне хватало одной внешности. Вскоре она стала достаточно успешной, чтобы ей давали работу модельные агентства. К весне 1946 года ее фотографии красовались на обложках более чем 30 журналов.
Помимо скорости ее взлета самым удивительным было то, как органично она вошла в модельный бизнес. Она была очень любознательна, дотошно изучала все этапы работы и очень критически относилась к своей внешности. Например, она задавала Дэвиду Коноверу вопросы об освещении, о различных видах объективов, о том, что необходимо сделать, чтобы модель выглядела лучше. Разговаривая с ним после фотосессий, она изучала фотопленку с дотошностью профессиональной модели. Она хотела знать, что было сделано неправильно, если результат не соответствовал ее ожиданиям. Если ее внешность не отвечала ее же высочайшим стандартам, снимок отвергался. Каждый снимок, каждый кадр должен был быть совершенным, или он не годился.
Не стоит удивляться высочайшей интуиции Нормы Джин относительно того, как она будет выглядеть на пленке. В конце концов, с самого раннего возраста она старалась добиться поддержки и расположения других людей. Если бы Ида любила ее достаточно сильно, возможно, она позволила бы ей называть ее матерью. Если бы она была достаточно хороша, возможно, Глэдис тоже любила бы ее. Если бы она была достаточно симпатична, возможно, Грейс похвалила бы ее. Ощущение того, как ее воспринимают другие люди, всегда главенствовало в ее сознании, заряжая ее неуверенностью, лишая устойчивости. Много лет она изучала людей, пытаясь понять, что необходимо сделать или обрести, чтобы добиться их одобрения. И теперь, в возрасте семнадцати лет, она могла жить отстраненно от своей внешности, рассматривать себя, свое тело как нечто отдельное от себя. Не осознавая, она создала искусство передачи человеческих эмоций через фотографии.
В то время, когда у Нормы Джин началась и вовсю шла в гору ее модельная карьера, Джим Догерти служил за границей. Он предпочел бы, чтобы она сидела дома одна и тосковала по нему. Он написал ей очень жесткое письмо, в котором говорилось, что модельный бизнес — это прекрасно и хорошее временное занятие, но как только он вернется, то надеется, что она забеременеет и займется семьей. «Тебе пора остепениться. У тебя может быть только одна карьера. Женщина не может находиться в двух местах одновременно». Интересно: теперь, когда у нее было дело, которое ей нравилось, он в одностороннем порядке решил, что им пора иметь детей.
Мать Джима, Этель, которая всегда поддерживала Норму Джин, также не одобряла ее увлечения модельным бизнесом. Мало того что она держала сына в курсе всех действий Нормы Джин, она еще и объясняла невестке, что то, что она делает, непристойно и может разрушить их брак. В ответ Норма Джин переехала из дома Догерти на первый этаж дома тети Анны Ловер. Теперь более чем когда-либо она доказывала, что она та сильная, самостоятельная девочка, которую старалась воспитать Ида Болендер. Она знала, что ей надо делать, и была намерена не сворачивать с выбранного пути. Поэтому, когда весной 1945 года Джим приехал в отпуск, он увидел, что больше не является центром мира Нормы Джин. Она была занята. Она уже не нуждалась в нем. Возможно, она все еще любила его, но чувствовала, что вполне может выжить и без него. Отношения между ними изменились, и Джиму это сильно не понравилось.
Глэдис на свободе
Глэдис Бейкер перепробовала все, что только могла, чтобы освободиться из государственной больницы Эгнью в Сан-Хосе, Калифорния. Наконец, в августе 1945 года, доктора решили, что ее можно выпустить из лечебницы, однако при условии, что она проведет год у своей тети Доры Грэм в штате Орегон. Норма Джин не знала, как ей следует поступить. Она понимала, что ее мать так и не вылечилась. Редкие встречи с ней в больнице или у тети Анны проходили не слишком хорошо. Бернис относилась к возможности встречи с матерью намного более восторженно. Она считала хорошей новостью то, что в один и тот же месяц закончилась война и Глэдис может выйти из лечебницы. Она называла освобождение Глэдис «чудесным подарком». Конечно, Бернис вообще не знала Глэдис. Все эти годы она только мечтала о встрече с ней и надеялась, что у них начнутся совершенно идеальные отношения. Норма Джин имела печальный опыт общения с Глэдис и потому относилась к встрече с ней более реалистично.
Выйдя из лечебницы, Глэдис с головой ушла в учение христианской науки, о которой ей с энтузиазмом рассказывала тетя Анна. Приверженцы этого учения верят, что силой молитвы можно излечить как душевные, так и физические заболевания. Именно это утверждала основательница учения, Мэри Бейкер Эдди, создавшая это учение в 1908 году. Глэдис решила, что верит в это, и начала запоем читать религиозные книги, которые подсовывала ей Анна. Казалось, что это единственное, что ее по-настоящему интересует.
Увлечение Глэдис доктриной христианской науки имело конкретную цель. В конце концов, уже много лет никто не мог ей помочь: ни доктора, ни друзья, даже ее собственная мать и та ничем не смогла ей помочь. Возможно, Глэдис думала, что, детально изучив христианскую науку, она могла бы обнаружить некоторую тайну, после чего... она наконец будет счастлива.
В это же время Глэдис начала носить все белое — белые чулки и белые туфли, как будто была медсестрой. Она никогда не объясняла, почему это делает. Много лет ее родные пытались понять причину, но так и не смогли. Возможно, Глэдис идеализировала медсестер, с которыми познакомилась в лечебнице, и думала, что они живут хорошо и правильно. В конце концов, они были свободны и могли уехать из лечебницы в конце дня и быть с теми, кого они любят, в то время как она и остальные пациенты должны были оставаться взаперти. А возможно, она видела в медсестрах сильных и властных личностей — какой она так никогда и не стала. Сразу после выхода из больницы она начала наниматься на временную работу в лечебницах. Норму Джин смущало, что ее мать старается устроиться на работу, чтобы присматривать за другими людьми. Однако некоторые, например Дора, надеялись, что Глэдис, добившись того, чего ей так хотелось — свободы, — станет практикующей медсестрой.
Обращение Глэдис к Норме Джин
В декабре 1945 года Джим Догерти приехал на Рождество в отпуск. Его не было дома целых восемнадцать месяцев. За это время их отношения с Нормой Джин претерпели существенные изменения, и он понял это уже в тот момент, когда она встретила его на вокзале. «Она опоздала на целый час, — вспоминал он. — В свое оправдание она сказала мне, что у нее была срочная работа моделью, и это совсем не наполнило меня счастьем. Она обняла и поцеловала меня, но это было сделано несколько отстраненно. До возвращения на корабль у меня оставалось две недели, но за это время мы провели вместе не больше трех-четырех вечеров. Она была сильно занята в модельном бизнесе, зарабатывая очень хорошие деньги. Я впервые столкнулся с ее амбициями».
Норма Джин еще не была готова расстаться с Джимом. Она все еще надеялась, как однажды утром она проснется и увидит, что он изменил свое отношение к ее карьере. «Да, да, да! — говорил он ей в ее мечтах. — Мне это нравится! Я тебя понимаю. Да, да, я одобряю твою карьеру!» Возможно, она надеялась на такую реакцию, когда показывала ему свои последние фотографии, сделанные довольно известным фотографом по имени Андре де Диенез. Она надеялась, что они понравятся Джиму, — ведь она знала, что снимки получились очень хорошими, — и, возможно, они могли бы убедить его, что она нашла свое призвание. Она также показала ему некоторые из многочисленных журнальных обложек, на которых в последнее время красовались ее изображения. Она сделала альбом с вырезками, который также гордо показала Джиму, рассказывая ему, где и по какому поводу была сделана та или иная фотография. К этому времени она сделала великолепные снимки в купальных костюмах — наверно, она понимала, что эти кадры его не слишком обрадуют. Все вместе производило ошеломляющий эффект даже на нее саму. Кого угодно удивит, на скольких обложках журналов она сумела появиться за такой короткий срок, так неужели ее муж не будет поражен ее достижениями? Неужели он не захочет, чтобы она продолжала свое дело? Неужели он не захочет, чтобы она... была счастливой?
«Я понял, что она постепенно превращалась в совершенно другого человека, — вспоминал он позднее. — Она показывала мне свои снимки, свои новые платья и туфли — как будто мне это было интересно. Она гордилась своей новообретенной популярностью в «Синей книге» и ожидала, что я буду радоваться этому». Равнодушие Джима не способствовало укреплению их отношений. Норма Джин была разочарована и не могла понять, почему он не хочет по крайней мере попытаться сделать вид, что он счастлив и рад за нее.
Джим чувствовал, что ему нужно остаться с женой наедине, чтобы поговорить с ней и убедить ее уступить его желаниям и оставить карьеру ради сохранения семьи. Он решил, что им надо вдвоем поехать в Орегон и навестить Глэдис в доме ее тети Доры. Норма Джин согласилась, но весьма неохотно. Она знала, что ей надо повидать мать, но она также помнила, что каждый раз, когда возникала такая необходимость, ей приходилось жалеть об этом. Возможно также, что она испытывала двойственные чувства относительно столь долгой поездки вдвоем с мужем, тем более что отношения у них в то время не клеились.
Если верить Джиму, визит был не особенно удачным. «При первой встрече с Глэдис я испытал легкий шок, — вспоминал он позднее. — Казалось, она совсем не замечала меня. Ее сознание было где-то далеко, она явно не понимала, что происходит». Джим также был удивлен тем, насколько похожи оказались Глэдис и Норма Джин. «Можно было точно сказать, какой будет Норма Джин, когда доживет до возраста ее матери. Глэдис была симпатичной женщиной. При хорошей прическе и макияже она бы выглядела просто великолепно...»
Когда они с Нормой Джин вошли в комнату, Глэдис сидела, выпрямившись, в плетеном кресле и казалась совершенно равнодушной к происходящему. На ней были белые нейлоновое платье и блуза, белые чулки и туфли — ее униформа «медсестры». Норма встала на колени в ногах матери и взяла ее тонкие руки в свои. Она пристально смотрела в ее отсутствующие глаза, пытаясь угадать, что она думает, что чувствует, глядя на нее.
«Как ты, мама? Ты рада быть наконец на свободе?» — осторожно спросила она ее.
Глэдис рассеянно улыбнулась.
Все еще стоя на коленях перед матерью, Норма Джин попыталась заполнить окружившую их глухую тишину, рассказывая о последней поездке к Бернис. «Она ждет не дождется минуты, когда сможет повидаться с тобой, мама», — сказала она Глэдис. Однако Норма Джин могла говорить все, что угодно, Глэдис ничего не интересовало. «Мама, пожалуйста», — сказала Норма Джин, пытаясь найти на лице Глэдис хоть какой-нибудь отблеск эмоций. Глэдис не реагировала. Затем, внезапно, Глэдис сжала руки Нормы Джин, наклонилась и прошептала ей на ухо: «Я хочу приехать к тебе и жить с тобой, Норма Джин».
Норма Джин пораженно смотрела на нее. Она не знала, что ответить. Это было последнее, что она ожидала услышать. Она готовилась оставить старую жизнь, свой брак, позади и надеялась открыть новую страницу своей жизни, сделать карьеру. Жизнь с Глэдис налагала огромную ответственность. Без сомнения, если бы раньше у них были хорошие, добрые отношения, она бы с большим желанием согласилась взвалить на себя это бремя. Однако перед ней была женщина, которую она почти не знала, женщина непонятная и непредсказуемая. Тем не менее это была ее мать. На глаза Нормы Джин навернулись слезы. Она выпустила руки Глэдис и встала. «Нам надо идти, мама, — сказала она, схватив пальто и бросив на Джима отчаянный взгляд. — Я оставлю тебе адрес и телефон тети Анны, чтобы ты знала, как нас найти. Звони мне в любое время». По ее лицу текли слезы. Затем она наклонилась и поцеловала Глэдис в лоб. Глэдис никак не отреагировала на это. Джим и Норма Джин поднялись и ушли.
Возвращение в Лос-Анджелес прошло спокойно, Норма Джин погрузилась в свои размышления и выглядела очень несчастной. Конечно, поездка прошла совсем не так, как планировал Джим. Ему так и не выпала возможность поговорить с Нормой Джин о его беспокойстве по поводу их брака и ее карьеры. Однако, когда они вернулись к тете Ане, он все же начал этот разговор. «С меня хватит этого модельного бизнеса, — сказал он Норме Джин, вылезая из машины. — Я больше не намерен это терпеть. Вот что я решил. Когда я приеду сюда в апреле в следующий отпуск, я хочу видеть тебя в нашем доме. И я хочу, чтобы ты взялась за ум, покончила с этими глупостями, а затем мы заведем детей. Ты поняла, Норма Джин?» Она кивала, но не говорила ни слова. Позднее она вспоминала, что в ту ночь у нее так колотилось сердце, что она не могла уснуть до утра. Фотограф дал ей пузырек со снотворным на случай, если она не сможет хорошо выспаться перед фотосессией, но она боялась принимать их.