Клаус Хессе воспользовался любопытным источником – книгой «Техника государственного переворота» писателя Курта Зукерта, который в 1929 г. посетил Советский Союз. Перед этим Зукерт принял имя Курцио Малапарте, отчего в нашей стране его считают итальянским литератором. Речь идет об обыкновенном мелкобуржуазном авторе, широко прибегавшим к слухам и сплетням, не лишенным, однако, наблюдательности. От его во многом спорного, но ехидного произведения досталось таким диктаторам, как Гитлер, Муссолини, Пилсудский и другие. Но по выходе книги в свет на нее наиболее болезненно среагировал… Троцкий.
Я отобрал выдержки из «Техники государственного переворота», которых или нет у Хессе или они даны в сокращенном изложении[7]:
«После смерти Ленина Троцкий впал в великую ересь, попытавшись расколоть единую доктрину ленинизма».
«У Сталина все козыри на руках, когда в ответ на обвинения противников он утверждает, что должен был предохранить себя от опасностей, которые неизбежно возникли бы после смерти Ленина. – Вы воспользовались его болезнью, – говорит Троцкий. – Чтобы не дать вам воспользоваться его смертью, – говорит Сталин».
«История борьбы Сталина с Троцким – это история попытки Троцкого захватить власть и защиты государства Сталиным… это история неудавшегося государственного переворота».
«С начала 1924 года по конец 1925 года борьба протекает в рамках полемики между сторонниками «перманентной революции» и официальными хранителями ленинизма, теми, кого Троцкий называет «хранителями ленинской мумии».
«С помощью Менжинского, нового руководителя ГПУ (он сменил Ф.Дзержинского, затравленного троцкистами и скоропостижно скончавшегося в 1926 г. – Л.Г.), Сталин лично занимается организацией «специального отряда» для защиты государства. Техническое командование этим специальным отрядом, который размещается… на Лубянке, вверено Менжинскому; он контролирует отбор надежных людей из работников технических служб, электротехников, телеграфистов, телефонистов, железнодорожников, механиков и т. д. Каждый вооружен только ручной гранатой и револьвером, чтобы быть свободным в движениях. Специальный отряд состоит из ста «команд» по десять человек в каждой, которым приданы двадцать боевиков. Каждая команда располагает взводом пулеметчиков и двумя мотоциклистами… Менжинский… делит Москву на десять секторов; они будут связаны между собой секретной телефонной сетью, замкнутой на Лубянку».
«Организация эта, по словам Менжинского, «тайная и невидимая». Ее члены не носят формы, их нельзя узнать по какому-либо внешнему признаку: самая принадлежность к организации сохраняется в тайне. Кроме технической и военной подготовки, члены специального отряда получают и политический инструктаж: все средства пущены в ход для того, чтобы разжечь в них ненависть к явным или скрытым врагам революции, к евреям, к сторонникам Троцкого. Евреи в организацию не допускаются. Обучаясь искусству защиты советского государства от повстанческой тактики Троцкого, члены специального отряда проходят настоящую школу антисемитизма».
«У Троцкого начинает уходить почва из-под ног: слишком долго смотрел он на преследования, аресты, ссылку своих ронников, бессильный что-либо предпринять».
«…Троцкий остается верен своей тактике: на штурм государства он хочет бросить не толпу, а тайно сформированные особые отряды. Он хочет захватить власть не путем открытого восстания рабочих масс, а в результате «научно подготовленного» государственного переворота».
«Тысяча рабочих и солдат, давних сторонников Троцкого… готовы к решающему дню: троцкистские команды… давно уже проходят тренировку на «невидимых учениях»… Менжинский всеми средствами пытается затормозить движение противника, но акты саботажа на железных дорогах, электростанциях, телефонной сети и телеграфе множатся с каждым днем. Агенты Троцкого проникают повсюду, нащупывая сцепления и узлы технической структуры государства, вызывая порой частичный паралич самых ранимых органов».
«Восстание должно начаться с захвата технических узлов государственной машины и ареста народных комиссаров, членов Центрального Комитета… Но Менжинский отразил удар: красногвардейцы Троцкого никого не застают дома. Вся верхушка сталинской партии укрылась в Кремле, где Сталин, холодный и невозмутимый, ждет исхода борьбы между силами повстанцев и специальным отрядом Менжинского».
«Седьмое ноября 1927 года… В то время как народный комиссар обороны Ворошилов принимает парад советских войск… Троцкий во главе своей тысячи предпринимает государственный переворот. … Менжинский успел принять все необходимые меры. …Этого Троцкий не предвидел. Он слишком презирал Менжинского и был слишком высокого мнения о себе, чтобы считать руководителя ГПУ достойным противником. …Он круто меняет план действий: теперь он будет целить в политическую и административную структуру государства. Он уже не может рассчитывать на свои штурмовые отряды, отброшенные и рассеянные…».
«Его призыв к пролетарским массам Москвы был подхвачен лишь несколькими тысячами рабочих и студентов. В то время как на Красной площади, перед мавзолеем Ленина, толпа окружает трибуну, где находятся Сталин, руководители партии и правительства… сторонники Троцкого наводняют огромную аудиторию университета, отбивают атаку отряда милиции и направляются к Красной площади во главе колонны студентов и рабочих… При первом же столкновении колонна его сторонников отступает…».
«Поведение Троцкого в этих обстоятельствах подвергалось с разных позиций самой суровой критике… Призыв к народу, выход на площадь – все это было просто дурацкой авантюрой».
Думается, процитированные отрывки привлекательны не своим хромающим историзмом, а тем, что отразили реакцию западной общественности, активно интересовавшейся внутрисоветскими делами. Благо наблюдения автора были сделаны, как говорится, по свежим следам и непосредственно на месте преступления.
Хессе не пренебрегает мнением и цитированием другого, фактически однотипного с Зукертом-Малапарте автора – Исаака Дойчера. Выходец из польских евреев, подданный Великобритании, он был не только историком и публицистом, но и завзятым антисталинистом. Что ж, учитывая общую направленность «Сталинского социализма», данный факт лишь прибавляет книге веса. Использовать врагов сталинского социализма к пользе сего феноменального явления есть прекрасный историко-исследовательский ход.
Монументальный труд берлинского ученого ценен тем, что наводит на дополнительные размышления и побуждает человека, воспитанного на ненаучных, стандартных постулатах, пересмотреть то, что еще вчера казалось незыблемым.
Хессе заостряет наше внимание на многих важных и судьбоносных вещах. Но я бы заострил внимание самого профессора на вопросе, задетом им косвенно, хотя требуется прямое и подробное рассмотрение его. Заниматься этим в надлежащем объеме я не буду, но о главном скажу.
В сущности, и левая, и правая фракции в ВКП(б) ненамного отличались друг от друга. Недаром Сталин метко заявил: пойдешь налево – придешь направо. Позднейшая идейно-организационная смычка бухаринцев и троцкистов наглядно продемонстрировала это. Обе фракции были единодушны в том, что в отдельно взятой стране, находящейся в капиталистическом окружении, построить социализм невозможно. Между тем, Сталин ВПЕРВЫЕ обосновал и доказал сначала теоретически, а затем практически возможность построения социализма собственными силами именно в одной стране, пусть и окруженной враждебными капиталистическими государствами.
Стереотип, внедренный в массовое сознание оппортунистической пропагандой, отдает здесь приоритет Ленину. Но это не так. Разумеется, Ленин разрабатывал планы социалистического переустройства общества, после того, как пролетариат завоюет власть. Однако рассматривал их преимущественно сквозь призму победы мировой революции. Собственно говоря, то была господствующая точка зрения среди большевиков.
Они, как и все ранее запрещенные царизмом политические движения, вышли из подполья после февральского буржуазного, антимонархического переворота 1917 года. Но уже летом того же года были вновь туда загнаны наступившей реакцией. На состоявшемся в этих тяжелых условиях в июле-августе VI съезде РСДРП(б), т. е. еще до взятия власти большевиками в октябре, Сталин первым в партии предположил, что Россия сможет осуществить социалистические преобразования в одиночестве, без опоры на зарубежные революции, кои могут и не состояться. До него такого заявления не делал никто. Впоследствии он продолжил научные изыскания в этом направлении.
У Сталина хватило ума, такта, порядочности, чтобы не выпячивать собственную роль в вышеназванном теоретическом обосновании. Он искренне любил Ленина, преклонялся перед его жизненным подвигом, бескорыстно поддерживал его всегда, начиная с заочного – по книгам и статьям – знакомства и кончая совместной работой в высших органах партийной и государственной власти. Он произнес потрясающую по духу верности и силе убеждения клятву над гробом Ленина и всю жизнь обнажал голову перед памятью своего учителя.
Здесь самое время затронуть проблему научной систематизации и терминологического оформления ленинизма. Этим процессом тоже руководил не кто иной, как Сталин. Именно он ввел «ленинизм» в широкое обращение – не только научное и общепартийное, но и народное.
Ему приписывается фраза, что «ленинизм есть высшее проявление русской культуры». Не исключено, что он действительно сказал это. Но доподлинно известны другие его слова: «…Мы знаем, что ленинизм есть явление интернациональное, имеющее корни во всем международном развитии, а не только русское».
Сталин, не раздумывая, отдавал Ленину собственное приоритетное право на те или иные теоретические открытия, толкования, предвосхищения. Потому что безупречное жизненное кредо обоих вождей, как старшего, так и младшего, может быть выражено политической лирикой все того же Владимира Маяковского:
Вытекает ли отсюда, что мы бестактны, возвращая Сталину пальму первенства в данном вопросе? Нет. Мы всего лишь объективны. А учитывая деструктивную, антисталинскую деятельность псевдоленинцев типа Хрущева или Горбачева, мы наряду с корректировкой неверного стереотипа наносим удар по невеждам и ренегатам, по недобросовестным преподавателям учебных заведений и неполноценным учебникам. Образ Ленина от этого не только не меркнет, но выигрывает: каким же прозорливым был Ильич, что заметил, вырастил, выдвинул такого ученика, такого преемника!
Сталина, и это мое глубокое убеждение, надо рассматривать в первую очередь именно как теоретика. В этом качестве он проявил выдающиеся – а многие по праву считают, что гениальные – способности в осмыслении и дальнейшем развитии большинства марксистских и ленинских идей. Неужели трудно понять, что иначе он просто не смог бы состояться как великий практик?
Я знаю, что оппоненты будут возражать. Они будут настаивать, что Сталин ставил ленинизм выше всех философских, политических и экономических наук и, кстати, резко возражал против понятия «сталинизм». Да, это так. Но давайте заглянем в историю поглубже.
Когда жил и творил Карл Маркс, то почти никто, кроме Фридриха Энгельса, не осознавал, что новая философия освободительной борьбы, политико-экономические законы, открытые и введенные в теорию и практику ее, могут и должны называться марксизмом. Это произошло позже. Лишь после смерти Маркса данный научный термин прочно укоренился, как среди последователей, так и в стане врагов.
Когда жил и творил В.И.Ленин, терминологического понятия «ленинизм» практически не существовало. Более чем очевидно, что лично Ленин резко возражал бы против использования коммунистами этого понятия. Но после его кончины оно все-таки вошло в жизнь, в плоть и кровь политических и экономических реалий.
Никто из классиков научного коммунизма не был себялюбивой политической дешевкой, которыми так изобилует буржуазная действительность – самохвальная, крикливая, лжепафосная. Нет ничего труднее, чем вообразить их рекламирующими свои произведения, упивающимися собственным научным авторством. Так же невозможно представить, чтобы слух Маркса и Ленина услаждали эти два бессмертных слова – «марксизм» и «ленинизм». Революционеры всего мира, если и нарушили волю основоположников, то не из-за своих карьеристских побуждений и не из-за корыстных амбиций отцов-основателей, чего не было, а по причине исторической адекватности и справедливости. Каковая у людей высокоморальных ассоциируется в первую очередь с общественными, а не с личными лаврами, то бишь интересами.
Почему же не стало нормой употребление термина «сталинизм»?
Вообще-то сразу, как вождь скончался, непривычное для сегодняшнего уха словосочетание «марксизм-ленинизм-сталинизм» стало появляться – не могло не появиться – изредка в выступлениях советских, чаще – зарубежных деятелей, в нашей и иностранной прессе, в научной литературе[8]. В СССР это продолжалось недолго – какую-то пару лет, до XX съезда КПСС, состоявшегося в 1956 году.
Тогда был дан старт государственному антисталинизму в СССР. Тогда мировая реакция обрела своего лучшего и парадоксального союзника, который сделал ей бесценный идеологический подарок.
Наивные полагали, что Хрущев боролся с последствиями якобы негативных персональных качеств покойного вождя и с якобы незаслуженно завышенной оценкой наследия того. Однако трезво мыслящие угадывали: удар наносится не по преувеличению достоинств и не по одной лишь личности. Удар ставил целью усечение полнокровного тела марксизма-ленинизма-сталинизма путем изъятия его венчающей части. К чему привело деформированное учение и соответственный отказ от его практического воплощения – теперь видят все.
Клаус Хессе не обходит стороной болевые точки советской истории предвоенных лет. Он вежливо опровергает расхожие домыслы о том, что Сталин накануне войны якобы «обезглавил» Красную армию. Откровенно говоря, российские историки и архивисты столько раз разоблачали чушь про «обезглавливание», что можно было бы эту часть книги бегло пролистать. Но не будем забывать, что «Сталинский социализм» писался для западного читателя. Тому полезно прочистить мозги, набитые западными же фальшивками.
Однако и отечественные фальсификаторы не успокаиваются. Поэтому я позволю себе без профессорских церемоний еще раз ткнуть эту малопочтенную публику ее мягким носом в жесткую правду.
Обсасывать обглоданную тему-кость репрессий в Красной армии – излюбленное занятие голодных психо– и социопатов. Они усердно оплакивают 40-50 тысяч командиров РККА, расстрелянных в тридцатых годах. Но, имея низкую военную компетенцию, смешивают звания, путают должности, ни к селу ни к городу сыплют выражениями: «комсостав», «старший комсостав», «высший комсостав», «офицеры». Все это вместе с плачем по тысячам казненных генералов и адмиралов – самое легкое проявление их полоумия[9].
Что же на деле имело место? А то, что в 1930-х годах из вооруженных сил УВОЛИЛИ приблизительно сорок тысяч человек. Цифра 50 000 тоже указывается. Она, возможно, учитывает дополнительную убыль из-за смертности: по болезни, в боевых столкновениях на госгранице и за рубежом, в результате несчастного случая при выполнении воинского долга.
За что они были уволены? За свое иностранное гражданство, уголовные преступления, недостойное поведение в быту, потерю политической бдительности, по дисциплинарным причинам и служебному несоответствию, возрасту, состоянию здоровья и т. д.