Этот настрой проходил через всю передачу. Актер Бёрджесс Мередит[1] зачитал отрывок из статьи военного корреспондента Эрни Пайла, погибшего несколькими месяцами ранее. Пайлу удалось предугадать ощущения от победы: «Мы победили в этой войне, потому что наши солдаты отважны и по многим другим причинам. Благодаря России, Англии и Китаю, благодаря времени, благодаря природе. Мы победили не потому, что судьба наделила нас чем-то большим, нежели остальных. Я надеюсь, что эта победа пробудит в нас больше благодарности, чем гордости».
Радиопередача отражала реакцию страны в целом. Конечно, были шумные празднования. Моряки в Сан-Франциско захватили фуникулер и разграбили магазины с алкоголем. Улицы Швейного квартала в Нью-Йорке оказались покрыты десятисантиметровым слоем конфетти[2]. Но настроение было неоднозначным. С радостью соседствовали серьезные размышления и сомнения.
Мировая война стала эпохальным событием и пролила столько крови, что каждый отдельный человек чувствовал себя ничтожным в сравнении с ее масштабами. Сыграло свою роль и то, что война на Тихоокеанском фронте завершилась взрывом атомной бомбы. Не успели люди по всему миру осознать, на какие зверства способен человек, как появилось новое, апокалиптическое, оружие. «Мысль о победе была пронизана печалью и сомнениями не меньше, чем радостью и благодарностью», – писал Джеймс Эйджи в редакционной статье журнала Time.
Но скромный тон, заданный Command Performance, был продиктован не просто настроением или вкусом. Участники этой передачи стали современниками одной из самых исторически значимых побед. Но они не кичились этой победой. Не обклеивали свои машины самодовольными лозунгами. Первым инстинктивным порывом было желание напомнить себе, что победители не превосходят в нравственном отношении всех прочих. Все общество поспешило предупредить себя: не нужно предаваться гордыне, не следует себя возвеличивать. Люди инстинктивно сопротивлялись естественной человеческой склонности к чрезмерному самолюбованию.
Когда я приехал домой, передача еще не закончилась, и я дослушал ее в машине перед тем, как въехать в гараж. После этого я вошел в дом и включил футбольный матч по телевизору.
Квотербек[3] бросил короткий пас принимающему игроку, и на него тут же навалились соперники, чтобы отобрать мяч. Игрок защиты отметил свой успех, как все спортсмены нашего времени: исполнил под прицелом камеры победный танец.
Мне пришло в голову, что удачный момент в игре вызвал больший всплеск самолюбования, чем победа во Второй мировой войне. Такой контраст натолкнул меня на мысль, что этот случай, возможно, отражает смену парадигмы в культуре – переход от этики скромности, которая говорит: «Никто не лучше меня, и я не лучше остальных», к этике самовосхваления, кричащей: «Отметьте мои достижения, я особенный». Этот контраст, незначительный сам по себе, продемонстрировал два разных образа мышления, два разных образа жизни.
Маленькое «я»
После того случая я несколько лет изучал эпоху середины XX века и ее выдающихся деятелей. Прежде всего я вновь вспомнил, что не стоит мечтать о возвращении прежних времен. Тогда было больше расизма, сексизма и антисемитизма. Живи мы тогда, у большинства не было бы тех возможностей, какие есть сейчас. Это была и более скучная культура – однообразная еда, одинаковые дома. В те времена царила эмоциональная холодность: отец часто не мог выразить любовь к собственному ребенку, а муж не осознавал, что у жены есть глубокий внутренний мир. Современность во многом лучше.
Но все же мне показалось, что тогда в большей мере, чем сейчас, был распространен дух смирения; нравственная экология, насчитывающая много веков, но менее выраженная в наши дни, побуждала людей более сдержанно относиться к своим желаниям, более четко осознавать свои слабости, больше ориентироваться на преодоление своих недостатков и превращение слабых сторон в сильные. Люди в той традиции, подумал я, отнюдь не считали, что каждую мысль, каждое чувство и каждое достижение необходимо сразу же предъявлять всему миру.
Массовая культура в эпоху Command Performance была более сдержанной. Тогда не носили футболок со слоганами, на клавиатуре печатных машинок не было восклицательного знака, поддержку борьбе с различными заболеваниями не выражали с помощью разноцветных ленточек, а автомобили не украшали статусными номерами или наклейками, сообщающими о личных качествах или моральных убеждениях их владельца. Никому не приходило в голову покрывать заднее стекло машины наклейками, чтобы похвастаться, в каком университете он учился или каким спортом занимался. Бахвальство, заносчивость и слишком высокое мнение о себе в те времена встречали куда большее общественное порицание.
Социальные нормы отражал сдержанный стиль поведения таких актеров, как Грегори Пек или Гэри Купер[4], а одним из героев эпохи был скромный детектив Джо Фрайди из сериала «Облава». Когда помощник Франклина Рузвельта Гарри Хопкинс потерял сына во Второй мировой, высшие военные чины хотели обезопасить других его сыновей, но Хопкинс отказался. С распространенной в то время простотой он написал, что незачем переводить его сыновей на безопасные задания только из-за того, что их брату «не повезло на Тихоокеанском фронте»[5].
Из 23 министров кабинета Дуайта Эйзенхауэра лишь один, министр сельского хозяйства, написал впоследствии мемуары, и они были настолько скромными, что их можно было читать на ночь в качестве средства от бессонницы. В кабинете Рональда Рейгана уже 12 из 30 министров были авторами мемуаров, в большинстве своем саморекламных[6].
Джордж Буш-старший, выросший в ту эпоху и впитавший ее ценности, во время президентской гонки отказывался говорить о себе. Если спичрайтер вставлял в речь слово «я», Буш машинально его вычеркивал. Штаб уговаривал его: вы же участвуете в президентской гонке, вы должны говорить о себе. В конце концов его удавалось убедить, и он произносил заготовленную речь. Однако на следующий день ему звонила мать и говорила: «Джордж, ты опять якаешь». И Буш возвращался к прежнему стилю. Никаких «я» в речах. Никакой саморекламы.
Большое «я»
Материалы, которые я собрал за последующие годы, подтвердили, что мы действительно являемся свидетелями масштабного перехода от этики смирения к этике, которую можно условно определить как «большое “я”»; от культуры, побуждавшей к скромной самооценке, к культуре, где поощряется представление о себе как о центре мироздания.
Материалов оказалось немало, и найти их было нетрудно. Например, в период с 1948 по 1954 год психологи опросили более десяти тысяч подростков. Они задавали им вопрос: «Считаете ли вы себя очень важным человеком?» В то время утвердительно ответили 12 %. Когда опрос повторили в 1989 году, очень важными себя сочли 80 % юношей и 77 % девушек.
В психологическом тесте на нарциссизм испытуемому предлагают утверждения и спрашивают, согласен ли он с ними. Все утверждения следующего типа: «Я люблю быть в центре внимания», «Я особенный/особенная и демонстрирую это при любой возможности», «Я считаю, что кто-то должен написать мою биографию». Медианный показатель нарциссизма за последние два десятилетия вырос на 30 %. Девяносто три процента молодых людей показывают результат выше, чем это было двадцать лет назад[7]. Наибольший прирост демонстрирует согласие с утверждениями: «Я необыкновенный человек» и «Я любуюсь своим телом».
Помимо заметного повышения самооценки, отмечается значительный рост стремления к славе. Раньше у большинства людей слава занимала одно из последних мест в списке жизненных приоритетов. Так, в опросе 1976 года участники, расставляя по степени значимости свои цели в жизни, поставили славу на пятнадцатое место из шестнадцати. А в 2007 году уже 51 % молодых людей отметил, что стать знаменитым – одна из главных целей их жизни[8]. В ходе исследования школьницам задавали вопрос, с кем они больше всего хотели бы пообедать. На первом месте была Дженнифер Лопес, на втором – Иисус Христос, на третьем – Пэрис Хилтон. На вопрос о том, какую из предлагаемых профессий они бы предпочли, почти вдвое больше опрашиваемых ответили, что хотели бы стать личным ассистентом звезды, например Джастина Бибера[9], а не президентом Гарвардского университета. (Правда, я почти уверен, что и президент Гарвардского университета предпочел бы работать личным ассистентом Джастина Бибера.)
В массовой культуре я встречал один и тот же посыл: ты особенный, слушай только себя, будь верен себе. Мультфильмы студий Pixar и Disney постоянно напоминают детям, что те замечательные. К американским выпускникам обращают речи, полные тех же штампов: следуйте за своими желаниями, не признавайте границ, прокладывайте свой путь, вы такие замечательные, что обязаны совершить нечто грандиозное. Это проповедь внимания к себе.
Актриса Эллен Дедженерес, произнося в 2009 году торжественную речь, сказала: «Мой вам совет: будьте верны себе, и все получится». Звездный шеф-повар Марио Батали напутствовал выпускников: «Идите за собственной истиной и не отступайте от нее ни на шаг». Писательница Анна Квиндлен призывала не бояться «отдавать должное своей натуре, своему интеллекту, своим склонностям и, да, своей душе, слушать ее чистый и ясный голос, а не путаные послания нерешительного мира».
В бестселлере «Есть, молиться, любить»[10] (я, наверное, единственный мужчина в мире, который дочитал эту книгу до конца) Элизабет Гилберт пишет, что Бог проявляет себя как «собственный внутренний голос… Бог живет в тебе, Бог – это ты, такая, какая есть».
Я стал задумываться над тем, как мы воспитываем детей, и в этой сфере также обнаружил признаки смены парадигмы. Первые книги для герлскаутов проповедовали этику самопожертвования и скромности. Главное препятствие к счастью, утверждалось в них, – это чрезмерное желание заставить других думать о тебе.
К 1980 году, как отметил социолог Джеймс Дэвисон Хантер, тон сильно изменился. Так, книга для старших герлскаутов You Make the Difference («Все зависит от тебя») призывала девушек обращать больше внимания на себя: «Как научиться лучше прислушиваться к себе? Что ты чувствуешь? ‹…› Каждое занятие в скаутской программе способно помочь тебе лучше понять себя. ‹…› Поставь себя на первый план в своих мыслях – и увидишь, как чувствуешь, думаешь и действуешь именно ты»[11].
Перемены затронули даже речи церковных проповедников. Джоэл Остин из Техаса, один из самых популярных телепроповедников наших дней, в книге «Стать еще лучше: 7 ключей к улучшению вашей жизни»[12] пишет: «Бог не создавал вас заурядной личностью. Вы были сотворены уникальным и неповторимым. Вы обладаете всем, что нужно, чтобы осуществить Богом предназначенную судьбу. ‹…› Пора сказать себе: “Меня выбрали, меня отличили, мне предназначено побеждать в жизни”».
Смиренный путь
Работая над этой книгой, я не раз возвращался мыслями к тому выпуску передачи Command Performance. Меня не оставляли воспоминания о смирении, которое я слышал в голосах участников передачи. Скромность этих людей была привлекательной. В обществе скромного человека мы наслаждаемся умиротворением, а рядом с тем, кто занят саморекламой, нам неприятно, и мы с радостью его покидаем. Смирение – это свобода от потребности постоянно доказывать свое превосходство; эгоцентризм – всепожирающий голод, бушующий в крошечном пространстве, он зациклен на себе, не терпит соперников и требует признания. Смирение пронизано прекрасными эмоциями, такими как восхищение, признательность, благодарность. «Благодарность, – говорил архиепископ Кентерберийский Майкл Рамсей, – это почва, на которой тяжело прорасти гордыне»[13].
Подобное смирение привлекательно и с интеллектуальной точки зрения. Как пишет психолог Дэниел Канеман, мы наделены «практически неисчерпаемой способностью игнорировать собственное невежество»[14]. Смирение – это осознание, что вы многого не знаете, а из того, что, как вам кажется, знаете, многое неверно или искажено.
Смирение ведет к мудрости. Монтень писал: «Чужое знание может нас кое-чему научить, но мудр бываешь лишь собственной мудростью». Причина в том, что мудрость – это не запас информации. Это нравственная способность узнавать непознанное и понимать, как справиться со своим невежеством, неуверенностью и несовершенством.
Мы считаем мудрыми тех, кто преодолел предубеждения и склонность к самоуверенности, присущие нашей природе. В общем смысле слова интеллектуальное смирение – это способность смотреть на себя объективно, со стороны. Это взросление, когда человек перестает воспринимать себя крупным планом и заполнять собой все пространство, что свойственно подросткам, а обращается к общему плану, чтобы иметь возможность видеть сразу свои сильные и слабые стороны, свои связи, зависимости и роль, которую он играет в общем порядке вещей.
Наконец, в смирении есть и нравственная красота. У каждой эпохи свои средства саморазвития, свои пути к выработке характера и самосовершенствованию. Участники той передачи Command Performance стремились ограничить в себе дурные склонности: гордыню, самолюбование, высокомерие.
Сегодня многие воспринимают свою жизнь через метафору путешествия – путешествия по внешнему миру, подъема по лестнице успеха. Когда нам хочется изменить мир или обрести смысл жизни, мы часто думаем о каком-то внешнем достижении: осуществить проект, который повлияет на все человечество, создать успешную компанию, сделать что-то для общества.
По-настоящему смиренные люди, описывая свою жизнь, тоже прибегают к метафоре пути. Но они используют и другую, которая больше связана с внутренней жизнью, – внутреннего противостояния. Они верят, что каждый из нас внутренне разделен, щедро одарен и вместе с тем глубоко несовершенен, что у каждого есть и таланты, и слабости. И если мы склонны поддаваться соблазнам и не боремся со слабостями в себе, то постепенно разрушаем нечто основополагающее в своей личности. Мы не будем так совершенны, как хотели бы. Нас ждет крах в чем-то значимом.
Для таких людей внешний сюжет, подъем по лестнице успеха, тоже бывает важен, но центральная драма в их жизни – это внутренняя борьба с собственными слабостями. Как писал в 1943 году известный проповедник Гарри Эмерсон Фосдик[15] в книге On Being a Real Person («О том, как быть подлинной личностью»), «начало достойной жизни – в противостоянии самому себе»[16].
По-настоящему смиренные люди прилагают огромные усилия, чтобы развить в себе лучшее и преодолеть худшее, превратить свои слабые стороны в сильные. Прежде всего они остро сознают недостатки собственной природы. Наша основная проблема в том, что мы сосредоточены на самих себе, и эта тенденция прекрасно выражена в знаменитой речи писателя Дэвида Фостера Уоллеса в Кеньон-колледже в 2005 году.
Все в моем личном опыте подтверждает глубокое убеждение, что я абсолютный центр вселенной; самый настоящий, самый яркий и важный человек в мире. Мы редко задумываемся о такой естественной, простой сосредоточенности на себе, потому что она встречает общественное порицание. Но практически все мы ее испытываем. Это наше значение по умолчанию, зашитое с рождения в наши системные платы. Задумайтесь: у вас не было ни единого переживания, в котором вы бы не занимали центральное место. Мир, каким вы его воспринимаете, находится перед ВАМИ или позади ВАС, слева или справа от ВАС, на ВАШЕМ телевизоре или ВАШЕМ мониторе. И так далее. Мысли и чувства других людей должны как-то до вас доходить, но ваши собственные куда более близки, непосредственны и реальны.
У этой зацикленности на себе есть несколько неприятных последствий. Это эгоизм, то есть желание пользоваться другими ради своих целей. Это гордыня – стремление к превосходству над другими. Это способность игнорировать и оправдывать собственные недостатки и преувеличивать свои достоинства. На протяжении жизни большинство из нас все время сравнивает себя с другими, и это сравнение постоянно оказывается в нашу пользу: мы считаем, что несколько более добродетельны, несколько более разумны, несколько более изящны. Мы все время ищем признания и болезненно чувствительны к любой обиде или оскорблению того представления о себе, которое, как нам кажется, заслужили.